Патриция Хайсмит - Игра на выживание Страница 21

— Да.

— Тогда расскажите нам об этом поподробнее. Куда вы дели нож?

— Он за плитой, — пробормотал Рамон.

Саусас грубо схватил его за плечо.

— За какой плитой? В её квартире?

— Да.

Теодор почувствовал давящую боль в горле и понял, что все это время он не дышал.

— Ну и гад же ты, Рамон! — Он хотел было наброситься на Рамона, но Саусас удержал его.

— Сейчас мы во всем разберемся, сеньор Шибельхут, — объявил Саусас. Драться пока ещё рано. Мне необходимо позвонить.

Рамон затравленно глядел на Теодора.

— Дополнительный восемь-четыре-семь, — сказал Саусас в трубку. Энрике, это ты?… Энрике, por favor.[15] — Свободной рукой он вынул из кармана сигарету и спички и между делом прикурил.

 Теодор же почувствовал приступ внезапного отвращения. Ему больше не только не хотелось ударить Рамона, но даже просто прикоснуться к нему было, казалось, превыше его сил. Он думал о том, что перед ним сидит покойник. За эти три недели, прошедшие после убийства, он успел умереть и превратился в самого настоящего мертвеца.

— Алло, Энрике. Тут у нас Рамон Отеро утверждает, что нож спрятан за кухонной плитой в квартире Бальестерос… Si! — говорил Саусас срывающимся от волнения голосом. — Немедленно! Прямо сейчас! Я находусь в квартире Отеро. У тебя есть его номер телефона?… Да, немедленно перезвони! — Он положил трубку и с улыбкой взглянув на недавних приятелей, направился к ним. — Значит, Рамон, вы решили признаться? Расскажите мне, как это было. Что между вами произошло?

Всхлипнув и испустив протяжный вздох, Рамон обхватил голову руками.

— Мы поругались.

— Вот как? И из-за чего же?

— Я хотел, чтобы она… ушла вместе со мной.

— Куда?

Наступила секундная пауза, а затем:

— Я хотел, чтобы она вышла за меня замуж.

— А она отказалась? Может быть, сказала, что любит Теодора?

— Нет, — решительно замотал головой Рамон, — но она отказалась стать моей женой, и тогда я… я убил её. Да. Я её убил. — Теперь остановившийся взгляд Рамона был устремлен куда-то в пустоту, руки безвольно лежат на коленях, плечи опущены вниз, как у согбенного старца. — Я ударил её ножом, — прошептал он.

— А потом? — спросил Саусас, напряженно вслушиваясь в каждую фразу.

— Я ударил её ножом, — повторил Рамон.

Саусас испытующе глядел на него.

— И это вы принесли цветы?

— Не помню. Наверное, я специально выходил, чтобы их купить — и принес их в квартиру. А потом ушел и запел дверь на ключ. Это я точно запомнил.

— Цветы были куплены в промежутке между десятью тридцатью и одиннадцатью тридцатью вечера. Вы принесли их уже после того, как убили ее? — уточнил Саусас.

— Да, конечно, — ответил Рамон. — Я в этом уверен, потому что…

— Продолжайте, Рамон.

Но Рамон больше ничего не сказал. Он напряженно вглядывался в пространство перед собой, как будто пытался увидеть там нечто необыкновенное, невидимое постороннему глазу. Теодор подумал о том, что если он купил цветы уже после того, как совершил убийство, то время вполне совпадает. К тому же столь циничная выходка была вполне в духе Рамона вернуться с цветами на место убийства и швырнуть их на стол.

Саусас принялся расхаживать по комнате.

Теодор, томясь в нервном ожидании телефонного звонка, прошел в дальний угол, где была устроена кухня, состоявшая из раковины и двухконфорочной газовой плиты, поставленной на маленький холодильник, и ничем не отгороженная от общего пространства комнаты. На плите стояла миска, из которой торчала ручка ложки, а на дне плескались остатки давнишнего супа из помидор. В раковине валялась грязная консервная банка из-под супового концентрата. К стене над раковиной была приколота кнопкой нарисованная Ленией забавная карикатура, изображавшая широко улыбающегося Рамона за мытьем посуды — очень симпатечное лицо с копной черных, как смоль волос — и летящие во все стороны водяные брызги. Услышав у себя за спиной шаги Саусас, Теодор обернулся.

Саусас разглядывал попугайчика в клетке.

Птичка действовала уже не так активно, как прежде, пытаясь удержаться на своими крохотных коготках на двух вертикальных, скользких прутья решетки и приподнимая клювом дверцу клетки. Ей удавалось приподнять дверцу почти на три дюйма, чего было бы больше, чем достаточно для того, чтобы выбраться на волю, если бы она находилась ближе ко дну клетки; но когти постоянно соскальзывали вниз по гладким металлическим прутьям, и тогда ей приходилось выпускать из клюва дверцу, чтобы ухватиться им за соседний прут. Дверца же тем временем падала с тихим звяканьем. И тогда пернатый пленник начинал все заново, энергично упираясь коготками о прутья и набираясь сил для последнего рывка. Теодор отвернулся, злясь на себя за то, что невольно засмотрелся на это зрелище, в котором, к слову сказать, ему тоже мерещилась некая двусмысленность: в самом ли деле птичке хотелось выбраться на волю, или, может быть, ей просто нравилось бряцать дверцей клетки? Двусмысленность была основой жизни, самим ключом к тайном мироздания! Почему Рамон убил Лелию? Потому что он любил её. У Теодора появилось гнетущее предчувствие, что он никогда не сможет возненавидеть Рамона за содеянное так сильно, как тот того заслуживает.

— Такая настойчивость должна быть вознаграждена. — Саусас наклонился поближе к клетке, и Теодор снова взглянул в его сторону.

Звяк… звяк-звяк. Пауза в несколько секунд, в течение которых птичка давала отдых своим уставшим мускулам, а, возможно, и пыталась напрячь свой крохотный мозг в поисках более уверенной опоры. А затем снова: звяк… звяк-звяк.

Зазвонил телефон, и Саусас метнулся к аппарату через всю комнату.

— Ага… ага, — повторял он, кивая головой, окружая себя клубами сизого сигаретного дыма. — Так, хорошо, очень хорошо… Что ж, все сходится. Он вымыл его. — Он мелком взглянул на Рамона, который по-прежнему сидел неподвижно, тупо уставившись в одну точку. — Замечательно. Да. В участке. — Саусас положил трубку, сосредоточенно наморщил лоб, а потом снова пыхнул сигаретой и объявил Теодору: — Нож был там. Им пришлось двигать плиту. Он был засунут между ней и стеной. И на нем обнаружили отпечаток его большого пальца. — Он взглянул на Рамона. — Вы ведь вымыли нож, не так ли?

— Да, — согласно кивнул Рамон.

— Ладно, Рамон! Одевайтесь! Поедем в тюрьму! И на этот раз выйдете вы оттуда очень не скоро.

Рамон медленно встал с кровати и направился к шкафу.

— А что это был за нож? — спросил Теодор.

— Один из кухонных ножей. Форма лезвия совпадает с характером нанесенных ранений. Энрике сказал, что это был большой типа тесака, который у тому же очень часто точили.

Теодор внезапно вспомнил этот нож. Он был похож на нож мясника, с широким лезвием, сужающимся на конце. Этот нож появился у Лелии ещё до того, как они познакомились. Теодор перевел взгляд на Рамона, вяло копошившегося перед раскрытым шкафом. Какая участь ждет этого человека? Какого наказания он заслуживает? Если по справедливости, то над ним нужно проделать все то, что он сотворил с Лелией, а потом ещё и кастрировать.

— Мы позаботимся о нем, — пообещал Теодору Саусас, словно читая его мысли.

Рамон натянул белую футболку и поверх неё надел свой светло-синий пиджак. На нем были черные брюки. Можно было подумать, что он одевался с закрытыми глазами. Закончив одеваться, он подошел к ним. Саусас взял его за руку и решительно повел к двери.

Теодор взглянул на птичку, а затем подошел и снял клетку с крюка. Он также прихватил и зеленую материю, которой Рамон обычно накрывал клетку и сунул в карман коробочку с птичьим кормом. А потом, не обращая внимания на ухмылку Саусаса, вслед за ними направился к выходу.

Однако, оказавшись в коридоре, Рамон повернул не к лестнице, а пошел совсем в противоположную сторону, направляясь в дальний конец коридора.

— Рамон! — окликнул его Саусас.

— Он пошел в туалет, — объяснил Теодор, однако Саусас все-таки отправился следом за ним.

Рамон скрылся за узкой дверью.

— Там есть окно? — тревожно спросил Саусас.

— Кажется, нет.

— Если оно там есть, и он попробует вылезти через него, то наверняка разобьется в лепешку. С такой-то высоты…,  — сказал Саусас, равнодушно поводя своими густыми черными бровями.

Они терпеливо ждали, и в конце концов из-за двери тесного туалета, где, как Теодору было хорошо известно, не было ни света, ни бумаги, а иногда и воды, послышался шум спускаемой воды. Затем Рамон вышел в коридор, и они продолжили свое шествие. Рамон шел впереди в сопровождении Саусаса, а замыкал процессию Теодор. Рамон же, похоже, даже не обратил внимание на то, что Теодор нес клетку с его попугаем.

— Я хотел бы зайти в собор, — сказал Рамон, когда они вышли на улицу.

— В собор? Это которой на площади?