Таити Ямада - Лето с чужими Страница 22

– Я все знаю, – сказал я.

– Перестань, – попытался перебить меня Мамия, вцепившись в четки обеими руками. – Господи, помилуй! – крикнул он, обращаясь к Кей.

Мне хотелось перехватить эти слова в воздухе, чтобы они не успели до нее долететь, и я выпалил:

– Давай будем вместе! Мне все равно, только давай будем вместе.

– Что ты несешь? – вытянув перед собой руки с четками, крикнул Мамия.

Вдруг Кей сделала шаг вперед.

Мамия тоже отступил на шаг и закричал еще громче:

– Господи, помилуй! Господи, помилуй!

Кей шагнула еще.

– Слушай, – спросил вдруг Мамия, – какой она веры?

– По-моему, атеистка.

– А ее семья?

– Таких подробностей я не знаю.

– Ты так спокоен, будто тебя это не касается.

Я смотрел на Кей.

Кей тоже смотрела на меня. И, не сводя с меня глаз, продолжала делать шаг за шагом.

– Она идет, идет… – Мамия трясся от страха.

– Отойди, – крикнул я ему, не отрывая глаз от Кей. – Я же говорю, отойди. За мной тебе достанется меньше. Прямо за нами – конец коридора, тупик.

– Не бойся, тебе она ничего не сделает.

Кей подходила все ближе.

Естественно, она ничего не сделает.

Может, как-нибудь обойдется. Что мешает нам жить вместе?

Кей еще ближе. Еще шагов пять – и она окажется прямо предо мной.

Я стоял неподвижно. Почему я не двигался? Почему стоял, как оцепеневший? Почему не пошел навстречу, не обнял ее?

Кей подошла.

Она стояла прямо передо мной.

– Кей, – позвал я.

Какой холодный у нее взгляд. Я пытался уловить в ее глазах хоть какое-то настроение, какую-то искру жизни, но когда она оказалась рядом, в них не было ни капли тепла. Только ледяной мрак пронизывал меня.

Ее посиневшие губы зашевелились, силясь что-то произнести. Едва приоткрыв рот, она спросила:

– Помнишь?

Голос был низким и грубым. В нем чувствовался укор.

– Что?

Мой голос дрогнул. Почему она говорит со мной, как мужчина?

– Ночь с шампанским.

– Да.

Тогда я бесцеремонно отправил ее восвояси. Я был не в духе и не хотел никого видеть. Потом, правда, понял, что был неправ. Но кто бы мог подумать, что из-за этого она покончит с собой? Хотя мне было беспокойно, и я даже разглядывал в ту дождливую ночь ее окна…

Но в ту ночь Кей умерла. Зарезала себя. Семь ударов в грудь.

– Я возьму тебя в попутчики.

Кей сделала еще один шаг. Я невольно отступил. Еще один. Я попытался устоять на ногах, но не удержался, и меня словно отбросило назад. Меня просто физически толкал назад ее злобный взгляд.

Выходит, она ломала комедию? Устроила все это представление, чтобы утянуть за собой? Как она говорит – «взять в попутчики?» Все, что я считал ее любовью, было чистым злом. И не ради любви она молилась, говоря, что я умру, если не расстанусь с родителями.

Кей будто прочла мои мысли – в ее глазах промелькнула усмешка.

– А ты как хотел, дурашка?

Однако увлекать за собой в могилу человека только за то, что он отказался с тобой выпить, – это уж слишком… Хотя жизнь – такая штука… Чего в ней не бывает…

Спина уперлась в стену. Дальше отступать некуда.

– Ладно, живи, – сказали глаза Кей. На самом деле произнесли это губы, но под ее натиском я видел одни только глаза. – Береги свою ничтожную жизнь.

Что, не хочешь «взять меня в попутчики»?

– Не то что не хочу, – ответили глаза, – не могу. Когда ты вышел в коридор, твое сердце было уже далеко. Далеко, хотя ты так красиво обещал мне, что мы будем жить вместе.

Сам я того не ощущал, но если вдуматься… пожалуй, так оно и было.

Вот, значит, как: не открывал бы я ей душу, и она не могла бы отнимать у меня жизнь. Хотя кому ведомы законы потустороннего мира?

– Я не стану тебя убивать, но знай, что я тебя нисколько не любила.

У меня закружилась голова.

И вдруг Кей начала постепенно удаляться. Так же, как и пришла, – но теперь она словно бы скользила спиной вперед. И если сюда она продвигалась шаг за шагом, то обратно вмиг отстранилась метра на четыре. Похоже, она возвращалась…

Затем на ее груди что-то шевельнулось.

На белой сорочке проступило черное пятно. Нет – не черное. Красное. По чистой ткани расплывалась краснота. Свежая кровь. Из груди – этого запретного для меня места на теле Кей – словно живое существо, струилась красивая алая кровь.

Она стекала потоками по длинным складкам одежды, била пульсом и растекалась по полу.

Я посмотрел ей в глаза.

Кей стояла, как бы силой одной только злой воли пытаясь совладать с кровотечением.

Затем силуэт ее стал меркнуть.

Так же, как и у родителей. Только быстро. Вот она уже стала полупрозрачной. Еще немного – и остался лишь мысленный образ, легкая тень на сетчатке, контуры воспоминания… Продержались недолго, словно летнее марево, и бесследно исчезли.

Остался лишь мрачный коридор седьмого этажа.

И ни капли крови на полу.

Я услышал, как Мамия глубоко вдохнул.

Сам я не шевелился.

Мне казалось, что в глазах Кей я успел заметить грусть и печаль разлуки. И это после всего, что она натворила… О моя неискоренимая сентиментальность…

Глава 16

Три следующие недели я провел в больнице Комадзава. Я до крайности исхудал, заметно поседел и посадил зрение. Целыми днями я лежал под капельницей. Затем пошел на поправку, но до конца так и не восстановился.

За пять дней до выписки примерил брюки и обнаружил, что ремень теперь нужно затягивать на две дырочки дальше. Воротник болтался, с лица сошел здоровый блеск.

– Глядишь, так у тебя и нравственность появится… – подбадривали меня.

Мне было уже не до сериала. Продюсер, видя мое состояние, вынужден был для второй серии нанять молодого сценариста. Он не хотел меня наказывать, но работа есть работа.

– Молодой, но для такого материала, наоборот, может, он подходит лучше. Ничего личного, конечно… – неуклюже извинялся режиссер. На что тут обижаться – я же сам их подвел.

Выписавшись в середине сентября, я заботами Мамии поселился в квартире на Кёдо.[27] Просторнее прежней, но примерно за ту же плату. Он, Аяко и сын меня и перевезли.

В первый же вечер после выписки я позвонил прежней жене – поблагодарить за помощь. Хотелось и сыну сказать спасибо.

– Скажи сам. Он здорово потрудился. – В трубке послышалось, как она зовет Сигэки. Перед глазами стоял мой бывший дом.

Сын в лоб поинтересовался:

– Ну как?

– Порядок.

– А-а…

– Намаялись с переездом?

– Да нет.

Он говорил, как обычно, кратко, но стремления поскорее прекратить разговор не чувствовалось. Живем порознь – вот у него и отлегло. Я уловил перемену и предложил:

– Как-нибудь вместе поужинаем?

Перед ответом повисла коротка пауза:

– Как-нибудь.

Что поделаешь… Хотя бы так.

В Асакуса мы поехали с Мамией через два дня.

– Ты серьезно хочешь? – обеспокоенно поинтересовался он.

Но я все пережил еще в больнице. Ни родители, ни Кей больше не появятся.

Мы вышли на станции метро Таварамати и пошли по Международной улице. Я еще раз пожалел об уходящем лете. Теперь даже под облаком смога чувствовалось дыхание осени. А у прохожих даже походка в жару иная. В это лето канули и отец, и мать, и Кей.

– Харада-сан, – серьезно обратился ко мне Мамия.

– Что?

– Ты ведь еще в больнице говорил, что хочешь приехать сюда?

– Да.

– Извини, что не сказал сразу, но… Четыре дня назад я съездил сюда на разведку.

– Вот как?

– Просто подумал, что так будет лучше.

– И что?

– Там было пусто.

Сердце сжалось от одиночества. Словно я безмолвно падал в глубокую пропасть.

– Твой старый дом сломали еще в мае, скоро снесут и соседние. Там будет офисное здание.

– Говоришь, с мая пустырь?

– Да.

Мы свернули с улицы влево, прошли по торговым рядам, к которым примыкал мой родной проулок. Виденный-перевиденный пейзаж… Но стоило свернуть в проулок, как и говорил Мамия, – ни дома, ни железной лестницы. Заросший бурьяном пустой клочок земли, казалось, позабыли в кольце боковых и задних фасадов соседних домов. И только густая трава посреди городского квартала напоминала о внезапной встрече с потусторонним миром.

– Ты говорил, самая дальняя квартира?

– Да.

– Видимо, где-то здесь. Я немного проредил… – сказал Мамия, первым ступив на этот участок.

Трава высилась по пояс – местами уже скошенная, местами лишь примятая. Выглядела она грязной и замученной после долгого изнурительного лета. Под ногами валялись какие-то обломки и пустые банки.

– Мне показалось, что это тут, – остановившись, сказал Мамия. Как точно он рассчитал: место квартиры родителей было расчищено от травы, и вместо надгробий лежали два камня. – Нашел их поблизости.