Стив Берри - Измена по-венециански Страница 22

— Пергамент, использованный вторично, называется палимпсест, — пояснил Торвальдсен. — После того, как монахи писали поверх смытого или соскобленного текста, они складывали листы и сгибали их пополам, в результате чего получалось то, что сегодня мы называем книгами.

— Конечно, многие пергаменты не выдержали подобного обращения и были утрачены, но Эли удалось найти несколько сохранившихся в сравнительно хорошем состоянии. На одном из них он обнаружил некоторые из считавшихся потерянными теорем Архимеда. Это просто поразительно, учитывая, что практически никаких рукописей Архимеда не сохранилось. — На втором, — Кассиопея посмотрела на Малоуна пристальным взглядом, — он нашел формулу «греческого огня».

— И кому он о ней рассказал? — спросил Малоун.

— Ирине Зовастиной, — ответил Торвальдсен, — верховному министру Центрально-Азиатской Федерации. Зовастина попросила сохранить эти открытия в секрете. Поскольку исследования оплачивала она, отказать ей в этой просьбе было трудно. Она также предложила Эли подвергнуть анализу другие хранящиеся в музее манускрипты.

— Эли понимал необходимость секретности, — продолжала рассказывать Кассиопея. — Технология была новой, и им было необходимо убедиться в том, что обнаруженные им тексты являются подлинными. Он не видел вреда в том, чтобы подождать с обнародованием своих открытий. Кроме того, перед тем, как выходить с этим к публике, Эли хотел изучить как можно больше старых документов.

— Но тебе-то он об этом рассказал, — заметил Малоун.

— Он был возбужден, ему нужно было с кем-то поделиться. Он знал, что я сохраню секрет.

— Четыре месяца назад, — подхватил эстафету Торвальдсен, — в одном из палимпсестов Эли наткнулся на нечто совсем необычное — «Историю» Иеронима Кардийского. Иероним был другом и земляком Евмена, одного из командиров и секретаря Александра Великого. До наших дней дошли лишь отдельные фрагменты трудов Иеронима, но он считается источником, заслуживающим доверия. Эли нашел полный текст, написанный во времена Александра компетентным и объективным ученым. — Торвальдсен помолчал. — Захватывающий документ, Коттон. Ты читал отрывки из него, в которых говорилось о смерти Александра и снадобье.

Кассиопея не сомневалась в том, что Малоун заинтригован. Иногда он напоминал ей Эли. И тот и другой умели высмеять реальность, мгновенно изменить тему спора, обернуть любой аргумент в свою пользу или, что раздражало оппонента больше всего, вообще уклониться от дискуссии. Но если Малоун распространял вокруг себя ощущение физической уверенности, властвовал над всем, что его окружало, Эли доминировал благодаря своей интеллигентности и тонкому восприятию мира. Они с Кассиопеей являли собой разительный контраст. Она — смуглая, черноволосая мусульманка испанского происхождения, он — светлокожий скандинав-протестант. Но ей нравилось быть рядом с ним. Она полюбила — впервые за долгие годы.

— Коттон, — снова заговорила она, — примерно через год после смерти Александра, зимой триста двадцать первого года до нашей эры, погребальный кортеж наконец тронулся в путь и выехал из ворот Вавилона. К тому времени Пердикка решил похоронить Александра в Македонии. Это противоречило пожеланию, которое Александр высказал на смертном одре. Царь хотел, чтобы его похоронили в Египте. Птолемей, еще один полководец Александра, которому после раздела империи достался Египет, уже находился там и правил этой территорией. Пердикка в это время выполнял функции регента при малолетнем Александре Четвертом. В соответствии с конституцией Македонии новый правитель был обязан достойно похоронить своего предшественника…

— А если бы Пердикка позволил Птолемею похоронить Александра в Египте, — проговорил Малоун, — это дало бы новому египетскому правителю основания для того, чтобы претендовать на трон.

— Верно, — кивнула Кассиопея. — Кроме того, тогда существовало поверье, что, если царей перестанут хоронить в земле Македонии, царский род прервется. Собственно говоря, так и получилось. Александр Великий не был похоронен в Македонии — и его род прервался.

— Я читал о том, что произошло потом, — сказал Малоун. — Птолемей захватил погребальный кортеж в местности, которая находится севернее современной Сирии, и привез тело в Египет. Пердикка дважды пытался вторгнуться в Египет, переправляясь через Нил. Во время второй попытки войска взбунтовались и убили его.

— Затем Птолемей предпринял нечто неожиданное, — сказал Торвальдсен. — Он отказался от регентства, предложенного ему армией. Он мог бы править целой империей, но ответил отказом и целиком посвятил себя Египту. Странно, не правда ли?

— Может, он просто не хотел быть царем? Насколько мне известно, самые циничные измены имели в то время настолько широкое распространение, что никто из властителей долго не жил. Убийство являлось неотъемлемой частью политической жизни.

— Но возможно, Птолемею было известно нечто такое, о чем не знал никто другой. — Кассиопея видела, что Малоун ждет дальнейших объяснений. — Например, что тело, доставленное в Египет, не было телом Александра.

Он ухмыльнулся.

— И про эти пересуды я тоже читал. Якобы после того, как Птолемей захватил погребальный кортеж, он подменил тело Александра на похожее, чтобы потом позволить Пердикке и прочим заполучить его. Но все это сказки. Никаких весомых доказательств этой теории не существует.

Кассиопея покачала головой.

— Я говорю совершенно о другом. В манускрипте, который обнаружил Эли, подробно рассказывается о том, как все произошло. Тело, отправленное для похорон на восток в триста двадцать первом году до нашей эры, действительно не было останками Александра. Однако подмена произошла еще в Вавилоне, годом раньше. Александр был похоронен, но местонахождение его могилы было известно лишь горстке людей, и они добросовестно хранили этот секрет. На протяжении двух тысяч трехсот лет никто ничего не знал.

«Два дня прошло после того, как Александр казнил Глуция под стенами Вавилона. То, что осталось от тела лекаря, лежало на земле и висело на деревьях, и животные все еще сдирали остатки плоти с костей. Ярость царя продолжала бушевать. Он был вспыльчив, подозрителен и несчастен. Пред очи царя был призван Евмен, и Александр сказал своему секретарю, что скоро умрет. Эти слова потрясли Евмена, ибо он не мог представить себе мира без Александра. Царь сказал, что у богов кончилось терпение и его время находиться среди живущих подошло к концу. Евмен выслушал это предсказание, но не поверил в него. Александр долгое время полагал, что он — не сын Филиппа, а смертное дитя Зевса. Подобное заявление казалось фантастическим, но после всех великих завоеваний многие поверили в него. Александр говорил о Роксане и ребенке, которого она носит под сердцем. Если родится мальчик, у него будут солидные основания претендовать на царство, но Александр понимал, что греки воспротивятся воцарению на троне правителя, который является наполовину чужеземцем. Александр также сказал Евмену, что его диадохи в любом случае станут драться друг с другом за его империю и он не хочет становиться частью этой склоки. «Пусть они сами решают свою судьбу», — сказал он. А его жизнь закончена. И он сказал Евмену, что хочет быть похороненным вместе с Гефестионом. Как Ахиллес, который пожелал, чтобы его пепел смешали с прахом его любовника. Александр хотел того же. «Я непременно сделаю так, что ваш прах будет смешан», — пообещал Евмен. Но Александр покачал головой. «Нет. Похороните нас вместе». Поскольку всего несколько дней назад Евмен наблюдал величественный погребальный костер, на котором Гефестион обратился в пепел, он спросил, каким образом это можно сделать. Александр объяснил, что покойник, сожженный в Вавилоне, не был Гефестионом. Оказалось, он приказал забальзамировать тело Гефестиона, чтобы впоследствии перевезти его в то место, где оно будет покоиться с миром. Александр хотел, чтобы точно так же поступили и с его останками. «Бальзамируйте меня, — приказал он, — а потом отвезите туда, где и я смогу лежать под чистым небом». Царь заставил Евмена поклясться в том, что он будет хранить это его пожелание в тайне и что о нем будут знать еще только два других человека, имена которых царь и назвал».

Малоун поднял взгляд от экрана компьютера. Дождь за окном утих.

— Куда они отвезли его?

— Вот тут все сложнее, — сказала Кассиопея. — Эли определил, что этот манускрипт был написан примерно через сорок лет после смерти Александра. — Она протянула руку к ноутбуку и прокрутила текст вниз. — Прочти вот это. Это тоже написано Иеронимом Кардийским.

«Какая несправедливость, что Александр Македонский, величайший из царей, обречен вечно покоиться в не известном никому месте. Хотя он сам стремился обрести тихое посмертное пристанище, он не заслужил того, чтобы место его упокоения навсегда осталось тайной для всех. Александр не ошибся относительно своих полководцев. Они передрались, принялись убивать друг друга и любого, кто мешал осуществлению их притязаний. Птолемей оказался, пожалуй, самым удачливым из всех. Он правил Египтом на протяжении тридцати восьми лет. В последний год своего правления он узнал о моих скромных усилиях, направленных на составление этих исторических записей, и призвал меня из Александрийской библиотеки в свой дворец. Он знал о моей дружбе с Евменом и с интересом прочитал то, что к тому времени я успел написать. Затем он подтвердил, что тело, погребенное в Мемфисе, не принадлежало Александру. Птолемей сказал, что ему было известно это с того самого дня, когда он наложил свою длань на погребальный кортеж. Годы спустя, обуреваемый любопытством, он затеял расследование. В Египет был доставлен Евмен, признавшийся в том, что останки Александра тайно погребены в одному лишь ему известном месте. Но к тому времени могила в Мемфисе, где якобы покоился Александр, успела превратиться в святыню. «Мы оба сражались бок о бок с ним и были готовы умереть за него, — сказал Евмену Птолемей. — Он не должен вечно покоиться в тайном месте». Мучимый угрызениями совести и чувствуя искренность Птолемея, Евмен раскрыл ему местонахождение подлинной могилы Александра. Она находилась высоко в горах, где скифы открыли Александру тайну жизни. Вскоре после этого Евмен умер. Птолемей вспомнил, что на вопрос о том, кому он оставляет царство, Александр ответил: «Самому достойному». И тогда Птолемей сказал мне такие слова: