Измайлов Андрей - Время ненавидеть Страница 22

Точку на «Удельной», конечно, придется сменить. Без никаких! Обидно. Я за лоток, чтобы его там установить, столько в лапу положила, а теперь вот… Ну, из двух зол…

До открытия еще времени куча. Чашечки отскрести, все шесть – неделя закончилась. Бокальчики ополоснуть, протереть – в бар. И «Мисти» туда же: если маленькими поцелуйчиками, то надолго растянуть можно. Кресло, постель.

Вроде все. Чем бы себя занять, чтобы жуть с ружьем в голову не лезла? Кофеек? Это не занятие, это я – в последний момент, взбодриться.

Осьминожка! Правильно. Вот я и посмотрю, из чего же такого полимерного тебя сварганили. Колба, так. Реторта. Прокладка асбестовая задевалась! А, вот! Кстати, реактивы на исходе. Ортофосфорная кислота – без нее никак. Катализатор! В крайнем случае, серная концентрированная. Но и ее почти не осталось. Опять предстоит поход и всеобещающее лицо, чтобы расщедрились. Все ведь своим горбом, своим горбом. Пусть только кто-нибудь скажет, что я не заработала то, что я заработала!..

Ну очень милая осьминожка, что у нас болит? А что у нас внутри? А мы кусочек отщипнем и посмотрим, разложим на продукты деструкции, сейчас подогреем и будем надеяться – сразу мономер полетит. И не елозь, «дурилка» импортная, я тебе скоро братиков-сестричек наштампую…

… Ничего, себе, цепочка-связка! Нагревание попусту. Значит, либо ее путем конденсации строили, либо вообще раскрытием цикла. Что за цикл, кой черт знает, что из чего там выросло?! Где я хотя бы приблизительный аналог найду?!

В лабораторию Клавке позвонить разве по старой памяти. Может у них такой полимер оказаться?.. О, большой успех! Уже думаю: у них. А недавно еще не могла избавиться от: у нас. Да, но по той же причине Клавка отбреет, даже если у них такое и есть. Мол, индивидуал – и работай над собой, а наши полимеры – плод коллективного НАШЕГО труда. Завистницы, с-собаки… на сене.

Лучше Петюню подозвать. Но так, чтобы ни Клавка, ни Марьямушка, никто из лабораторного девичника не включился, что это я. А Петюня-то скажет, все скажет. Что-что, а из Петюни я веревку могу вить… хм, чтобы на ней потом повеситься. Все-таки, мужчина страшно самонадеян – он всегда придумает себе такую женщину, такую… такую… которой он и даром не нужен. Так что Петюня скажет. Только он не может сказать по существу, если даже я в толк не возьму, из чего проклятые капиталисты полимер строили! И потом – воскресенье! Совсем счет дням потеряла, Красилина?! То ли дело «крантик». Банальная пластмасса. Накупила копеечных неликвидов и переплавляй, формуй из них трешки.

А тут придется посиде-еть, и еще как!

Так! Но не сейчас! Я вам не Красилин, я опаздывать не умею. Я еще и кофейку успею глотнуть. Только мыть – увольте. Потом, потом, потом…

Зя-а-абко в плащике-то! И мороза нет, а пробирает. Или это не от этого? Просто боюсь.

Ничего я не боюсь! Центр! Невский! «Нева»…

… И внутри там, за стеклом – пусто.

Правильно я сделала, что до открытия успела. Гарантия, во всяком случае, что я первая буду. Даже если ОНИ стерегут, то снаружи не тронут (люди кругом!), а внутри – я первая (и швейцары тоже люди, и здоровенные: помогут, если обращусь!).

Пора! На Думе часы пробили.

Ой, пробил мой час!

И номерочком стучу по стеклу: цок-цок. Чтобы сразу поняли бравые ребята в синих фуражках: я по делу, а не просто так от голода, вот и номерок ваш у меня. Нечего карасями из аквариума пялить на меня снулые глаза – не дам рубля, дело у меня тут, пальто мое тут.

«Отк'ивай, отк'ивай! Шейчаш ужнаешь!».

… Выдали! Мое! А я-то приготовилась долго им объяснять, врать. К тому же смотрю: на вешалках – ничего! Делось куда-то, пропало! Запаниковала и сразу решила скандалить, попробуй они мне его не вернуть. Сую номерок под нос, но не выпускаю из рук:

– Ваш номерок! – говорю и электризуюсь.

Глазом своим карасьим не моргнул, кивнул и ушел.

А я все электризуюсь, уже искрить начинаю. За дверью входной слежу – вдруг ОНИ тут как тут?! Мало того, что рисковала, но еще и зря, получается, – пальто исчезло. Это сам по себе та-акой повод током долбануть! Пусть попробуют только не вернуть мое пальто!

– Ваше пальто!

Оглядываюсь – оно… И карась в синей фуражке готовно держит его за плечики: надевайте.

Тут же весь заряд в землю ушел. Но я всего секунду пребываю в состоянии «слава богу!». Потому что вдруг чувствую: все четыре карася (а их четверо) – не сами по себе, а вместе. И каждый действует по модели, по давно испытанной ими и не однажды опробованной модели – давно обрыдло, но работа есть работа, и у каждого в ней свои функции…

Один – пальто подает.

Другой – подошел с некоторой ленцой и весь выход закрыл широченной спиной, вроде на проспект любуется.

Третий просто встал и стоит. Но так, что лестница в «зало» (которая наверх) отсечена.

А четвертый – на страже у «Ж».

Столбенею! Потом судорожно вбрасываюсь в пальто и, щелкая кнопками, иду по дуге словно подскользнувшись – уже понимаешь: падаешь, но продолжаешь двигаться – иду, сейчас ткнусь в синюю спину-валун. Не будет же он со мной драться, с женщиной!

И боковым зрением вижу: по касательной меня догоняет… нет, не швейцар… откуда-то из подсобных дверей – молодой, высокий, спортивный, наглый, в костюме. Хвать меня за руку. Таким манером, что сломать запросто, если вздумаю вырываться. Не вздумай!

– Простите, это ваше пальто, вы уверены? – взгляд уверенный, снисходительный, презирающий, начальственный. У НИХ, у вчерашних, не бывает такого взгляда, не может быть. – Тогда придется пройти…

И все становится, если это не ОНИ, тем более дико, непонятно и потому стра-а-ашно! Жуть с ружьем! И я вырываюсь по мере слабых сил.

Слепну от боли – руку мою он держит СПЕЦИАЛЬНО.

Пинаю каблуками поспешающих на помощь (не мне!) карасей.

Бороздю царапины по одной из их мясистых рож.

И потом кричу-причитаю:

– Ой, мамочки-мамочки-мамочки! Ой, больно, больно так! Я сама-сама-сама-сама! Я иду-иду-иду-иду!

И я иду…

Невозможно так разговаривать!!!

Помнится, давным-давно уже испытывала подобный приступ: приступ и ярости, и обиды, и растерянности одновременно. В Болгарии. Десять лет назад.

Еще студенткой решилась подкопить-занять и кровь из носу, но заграницу повидать. Только и хватило на Болгарию. И то спасибо. Деду спасибо: завещал внучке ворох безжизненных облигаций конца сороковых годов, а больше у него и не было ничего. И вдруг государство расщедрилось, погасило. Вот и Болгария тебе, студенточка-внучка…

Красоты красотами, но помимо них хотелось и шмоток. Тогда джинсовый бум в разгаре был. И прихожу в лавчонку, спрашиваю у продавца: «Джинсы есть?». Он разулыбался аж светится, башкой отрицательно мотает: «Няма! Няма!». Что ж ты, думаю, паразит усатый, радуешься, если «няма»! А день последний. На исходе.

Так и уехала. Ерунды всяческой нахватала по мелочи уже на вокзале, лишь бы валюте не пропадать.

Этот самый приступ и накатил, когда он, усатик, мне свою «няму» вместо джинсов предложил. И говорили на одном языке (ну почти!), а реакции противоположные. Все понимаем, но совершенно не так. И права не покачаешь на чужой территории. И теперь вот в нынешнем ОПОПе тоже накатил…

В самом-то деле, невозможно разговаривать! Жуть с ружьем и есть! Ладно – Болгария: теперь все умные и знают, что «нет» у болгар – наше «да», а арбуз они называют дыней и наоборот. Но тут-то!!!

По-русски говорим, а получается «няма»! И снова права не покачаешь, снова чужая территория, не моя…

– Что я вам сделала?! Зачем вы меня сюда притащили?!

– Ну-ну! Только не выступай. Ты лучше скажи…

– Я вам не «ты»! Я тебе не «ты»! Сопляки! Вы мне за все ответите!

– Ну-ну! Пока ты нам ответишь. На все интересующие нас вопросы. ЗДЕСЬ мы спрашиваем, а нам отвечают.

ЗДЕСЬ – комнатенка о трех стульях, диване, столе, сейфе. Вымпел на сейфе, на стене – грамота за неясные успехи и полуголый календарь… Да! Еще на столе скорчилось мое пальто. ЗДЕСЬ – это ОПОП. Что за ОПОП? Охрана порядка, опорный пункт, да? И три бугая. Большое геройство: скрутить хрупкую женщину и в свой ОПОП затащить (оп! оп!). Спра- авились, победители!

– А не надо было оказывать сопротивления. Ведь вас вежливо попросили пройти. Зачем было сопротивляться? Царапину нанесли человеку, а он швейцар, он при исполнении служебных обязанностей…

Зачем сопротивлялась! Да переодень вчерашних рэкетиров из «варенок» в «тройки», дай им власть (официальную!), чтобы взгляд приобрел социальную защищенность… вернее, социальное нападение – тогда не отличить! Откормленность и чувство хозяина. Не то, о котором пресса долдонит, а: «я здесь хозяин!» Боже мой, о чем я думаю! Мамочки-мамочки-мамочки! До прессы ли! Разговаривают так же: угрожающе-доброжелательно, с издевкой, будто низшее существо перед ними. (Я вам не низшее существо, понятно?!!). И на «вы» перешли, играя-глумясь. И все трое абсолютно одинаковые, черт побери, инкубаторские!