Виктор Каннинг - Дерево дракона Страница 22

Тогда он заплакал последний раз в своей жизни. Врачи объяснили ему, что ходить он сможет, но никогда уже не будет обладать способностью удовлетворить женщину… В Германию он больше не возвращался, а любовь, умершую в нем навсегда, заменило неистовство.

Ходил он теперь на негнущихся, твердых ногах, неловкой походкой, и тело его походило на старый, искореженный дуб.

Ему было только сорок, но его светлые волосы уже поседели, истончились и были покрыты перхотью, а правильное, не лишенное приятности лицо огрубело и приобрело цвет выцветших досок, выброшенных волной на берег и месяцами валяющихся на солнце.

Остальные члены экипажа были приблизительно того же возраста, что и. Миетус. Лоренцен, некогда служивший во французском Иностранном легионе, куда он попал из тюрьмы, дезертировал оттуда, какое-то время был сутенером в одном из публичных домов Алжира, долго скитался по свету и вернулся домой – солдат удачи (какими все они были, хотя и не в полной мере соответствовали этому названию, ибо удача предполагает завтрашний день, а они всегда жили только сегодняшним). Другой член группы, некто Плевски, бежавший из русского плена в польскую армию генерала Андерса и тоже дезертировавший, бежал в Каир и в конечном счете попал к партизанам Кирении.

Роупер, говоривший по-английски тоненьким голоском – скорее всего это был отзвук ирландского акцента – любил книги и музыку так же, как Лоренцен лошадей. И наконец, Сифаль, единственный среди них кирениец, оказавшийся в группе благодаря полковнику Моци, собственноручно выбравшему его как первоклассного радиста. Уже находясь в заключении в Кирении, полковник Моци, используя подкуп и тайную власть, устроил так, что Миетус посетил его в тюремной камере и получил от него краткие инструкции. Каждый участник группы был выбран для выполнения определенного задания, при этом учитывалось, что ни один из них за последние пятнадцать лет не испытал даже минутного колебания перед тем, как убить живое существо, будь то мужчина, женщина, ребенок или животное, если плата за совершенную работу не заставляла себя ждать и устраивала исполнителя. Из всех них только Плевски был склонен временами испытывать минутное сожаление о содеянном, и в нем еще сохранилась способность сострадать, хотя он всячески скрывал это от остальных.

О пилоте Максе Дондоне мало что можно было сказать, кроме лишь того, что был он вдвое моложе Вальтера Миетуса и имел судьбу во многом схожую с его.

Все шестеро, за исключением Макса Дондона, были одеты одинаково: в коричневые куртки из мягкой кожи, темные рубашки, темные брезентовые брюки и ботинки на резиновой подошве.

Самолет держал курс на запад. Миетус, Плевски, Лоренцен и Сифаль играли в бридж на крышке чемодана, а Роупер, лежа -, на спине, читал немецкий перевод первого тома «Истории англоязычных народов» сэра Уинстона Черчилля. Роупер вообще любил читать. В ожидании предстоящих действий экипаж чувствовал себя спокойно и расслабленно – все было заранее отрепетировано. Каждый знал, что ему конкретно делать, а остальные знали, что он сделает это.

Через час после встречи с «Дануном» самолет взял западный курс. Вскоре, сверившись с часами, Макс Дондон описал круг и пошел на восток, на снижение, пока впереди не показалась шапка облаков, а до уровня моря не осталась всего какая-нибудь тысяча футов. Через сорок пять минут уже можно было различить отдаленные огни Сан-Бородона. Тогда самолет повернул к юго-востоку и взял курс на западное побережье острова Мора. Обернувшись к остальным, Макс проговорил что-то через плечо. Роупер отложил книгу, поднялся и встал позади него. Впереди на фоне неба вырисовывались очертания Моры.

– Вижу огни, – сказал Роупер.

Макс погасил бортовые огни. Еще пару миль они двигались по направлению к югу, потом самолет-амфибия, словно огромная птица, опустился на воду и мягко закачался на волнах.

Дальнейшие действия группы свидетельствовали о длительной тренировке. Когда открылась наружная дверца, в окутанный табачным дымом салон хлынул свежий морской воздух.

Сбросили на воду надувную лодку. Миетус первым ступил В нее и начал принимать груз. Когда с погрузкой было покончено, к нему присоединился Сифаль. Затем на воду спустили вторую лодку, погрузив оставшиеся вещи. В нее сели также Роупер, Лоренцен и Плевски.

Плевски помахал рукой Максу, и обе лодки, связанные между собой канатом, мгновенно скрылись в темноте.

Дверца самолета захлопнулась, заработал мотор, и самолет, вздымая пену, поднялся ввысь.

Никто из участников группы не смотрел ему вслед: он был им больше не нужен. Не спеша они шли на веслах к берегу, до которого оставалась сотня ярдов.

Вскоре они причалили к узкой береговой полосе у подножия темной остроконечной скалы и втянули лодки на сушу. Миетус и Роупер, свободные от поклажи, с пистолетами в руках молча скрылись в темноте. Остальные ждали возле лодок, вслушиваясь в эту темноту. Они ничего не боялись и знали, что все пойдет по плану, но все же продолжали быть начеку.

Миетус и Роупер вернулись, их ботинки на мягкой резиновой подошве бесшумно ступали по черной вулканической породе. Сдув и сложив лодки, группа начала удаляться в глубь острова. До наступления полуночи и восхода луны оставалось два часа, к тому времени они должны были быть уже далеко, на высоких склонах Ла-Кальдеры.

Парк губернаторской резиденции простирался почти до самого моря, где на небольшом мысу стояла украшенная лепниной беседка с черепичной крышей, из которой открывался вид на гавань Порт-Карлоса. Сэр Джордж нарочно оставил этот уголок парка в первозданном виде, так как ему никогда не нравилась симметричная планировка английских садов. Monstera deliciosa, своими мясистыми листьями облепившая стены беседки, обвила ее всю до самой крыши, соперничая с плющом и свинцовым корнем. Азалии, олеандры и сплошь утыканные колючками грушевидные кактусы своеобразным полукругом окаймляли это крохотное архитектурное сооружение. Перед ним раскинулась площадка, уложенная плоскими, необтесанными камнями, в промежутках между которыми рос вереск и всевозможные травы, все до одной посаженные руками сэра Джорджа.

Тедди Берроуз и его жена Дафни сидели на скамейке возле беседки. Тедди, расслабившись после двух бокалов губернаторского портвейна, с сигарой в руке и отстегнутой, оттопыренной манишкой, ярким пятном белевшей в темноте, чувствовал себя вполне уютно. Дафни почему-то вдруг переменила свое отношение к его ночевкам на судне. Ну что ж, наверное, начинает кое-что понимать… В конце концов, ничего удивительного, ведь людям, вступившим в брак, иной раз требуется несколько лет, чтобы привыкнуть друг к другу и добиться взаимопонимания. Конечно, уступать должны обе стороны…

Своей огромной медвежьей лапой он сгреб ее руку.

– Вот ведь досада! Ты даже не представляешь, как бы мне хотелось проводить все время с тобой, но я должен быть на «Дануне». Ответственность капитана в том и заключается, что он должен отказывать себе чаще, чем другим. Мне не хочется этого даже больше, чем тебе. Но что поделаешь?

Дафни кивнула:

– А-а, понятно. Значит, по ночам я должна заниматься Тем же самым, чем занимается какая-нибудь миссис Томпсон из Портсмута, и…

– Дафни, ну перестань! Как тебе не стыдно?!

Она рассмеялась:

– А что же тут стыдного, Тедди? Надо называть вещи своими именами.

– Ну, может быть… Только сама посуди, речь идет всего лишь о том, где мне ночевать. Ведь я могу быть с тобою и в другое время.

– Ах, ну да! Тут мне повезло больше, чем миссис Томпсон.

Она снова рассмеялась, заглянув ему в лицо, освещенное вспыхнувшим огоньком сигары. Берроуз смущенно прокашлялся и сказал:

– Его превосходительство сегодня был в ударе. Целых двадцать семь очков выиграл.

Тедди, с бокалом портвейна в руках, наслаждался сигарой и обществом жены, хотя ни за что на свете не признался бы ей в этом. В последнее время он все чаще чувствовал с ее стороны какое-то внутреннее сопротивление, в немалой степени способствующее невидимому разладу между ними. Но теперь все это будто исчезло. Сегодня он вернулся в Порт-Карлос после долгого отсутствия, предчувствуя, что она будет недовольна его решением остаться ночевать на судне. Но ведь предстояло снова выйти в море в четыре утра… Однако вопреки ожиданиям она восприняла его решение легко, без обычного недовольства…, так что ему даже захотелось плюнуть на все и остаться.

А тем временем Дафни думала о своем. Бедняжка Тедди понял все не так, как следовало. С тех пор как она приняла решение уйти от него, вопрос, где он будет ночевать – дома или на судне, – потерял для нее всякую актуальность. Правда, раньше, когда она только приехала в Порт-Карлос, ее ужасно раздражали эти ночевки на корабле. Ее гордость была уязвлена.

Ведь она его жена и к тому же очень привлекательна; ей казалось, что муж должен стараться использовать любую минутку, чтобы побыть с нею наедине. Но даже когда они оставались вдвоем, все шло не так, как хотелось. Однако ее решение было вызвано одним – нереализованными амбициями, и, как ни странно, это не имело никакого отношения к постели – хотя, что тут таить, иногда ее посещали греховные мысли. Самое интересное, что принятое решение неожиданно пробудило в ней нежность к Тедди. В конце концов, думала она, без нее и ему будет лучше Он, может быть, даже найдет себе более подходящую женщину, и своим непреклонным решением она, возможно, окажет ему услугу. Люди, состоящие в браке, должны иметь смелость признать его несостоятельность и обладать силой воли, чтобы освободиться от обоюдного разочарования.