Роберт Кормер - Наше падение Страница 22

Когда автобус с надрывным воем выехал на Майн-Стрит, то Авенжер взвесил следующий свой шаг. Возможно, ему придется наблюдать за учащимися средних школ, хотя он знал, что найти кого-либо там будет непросто, почти невозможно. В этом городе было много школ. Слишком много. Почему вандалы так и не появились в «Моле», когда туда приходили тысячи других подростков? Он стучал кулаком по стеклу, пока костяшки пальцев не начали болеть. Пожилая дама, сидящая перед ним, обернулась, послав ему хмурый взгляд. На ней были очки с толстыми стеклами, которые в несколько раз увеличивали ее глаза. Он уныло смотрел в окно на перемещающиеся за ним здания. Ощущение беспомощности никак не соответствовало планам его мести. Гнев продолжал накапливаться внутри него, и его пятки забарабанили по полу. Пожилая дама зашевелила плечами и снова обернулась. Он понял, что его колени стучали о сидение, которое было перед ним.

Сделав усилие, чтобы колени не дергались, он оторвал пятки от пола, разжал кулаки и «одел» на голову «шапку мыслей», которая показалась ему слишком маленькой и тесной, больше походя на настоящую шапку, которая стягивала ему скулы. Он закрыл глаза, заботясь лишь о том, чтобы не стучать и не барабанить по чему бы то ни было рядом с ним здесь в автобусе. Он боялся даже мысли о том, что Джейн могла подумать, что он на нее «запал», и что его попытка найти вандалов провалилась.

Гнев сменился тоской. Тоска была о том, что он больше не мог следить за Джеромами, даже если он больше и не собирался это делать. Он любил за всеми наблюдать, и, наблюдая за ними, он постепенно стал частью их семьи. Но с вырезанным кустарником и обрезанными ветвями кленов их дом стал выглядеть голым, на показ всему миру. Больше не было мест, где можно было бы укрыться, чтобы продолжить наблюдение за ними.

За месяцы его наблюдений он полюбил их, а затем продолжал наблюдать, просто из любви к ним. «Ты всегда ранишь меня, моя любовь». Песня, которую всегда напевала его мать. Старая песня, будто написанная специально для нее. Когда она потеряла терпение и наказала его, то эти слова эхом повторялись в его сознании. «Это для твоего же блага», — могла сказать она, снова затем продолжив напевать. И он мог подумать: «Любовь всегда ранит именно того, кто любит». И полюбив Джеромов, он знал, что мог их изранить, выразив им свою любовь, даже если от этого сам почувствовал бы себя плохо. Например, когда он повыдергивал кусты с помидорами, посаженные миссис Джером. И это ранило не только ее, но и его, потому что он любил разглядывать крепкие, здоровые кусты, на которых краснели помидоры. Ко всему в их почтовый ящик он подложил мертвую белку. Авенжер не убивал ее, он лишь нашел на обочине дороги, ее раздавила машина, в чем не было сомнений. Он никогда не обижал беспомощных животных, особенно маленьких.

Теперь гнев прошел, и ему вдруг стало жаль, что автобус, выехав из центра Викбурга, держал путь на окраины, где его ожидал Барнсайд. Он ничего не ел, внутри него зияла огромная пустота, но есть он не хотел. Голод был на что-то другое. На что? На действие. Ему нужно было что-нибудь делать. Пожилой дамы на сидении перед ним уже не было: он не заметил, когда она вышла. Теперь, поднявшись в автобус, перед ним села молодая женщина. У нее на руках был младенец. Младенец забеспокоился, и она посадила его на плечо. Детские глаза смотрели на Авенжера в упор. Ребенок заплакал, лицо закрутилось в намотанном на голову чепчике. Кем был этот ребенок — мальчиком или девочкой? Он не знал. Но ему захотелось, чтобы ребенок прекратил плакать и сверлить его своими глазами.

Он отвернулся в окно и снова продолжил разглядывать проплывающие мимо дома с лужайками и машины, стоящие на подъездах к ним. Ребенок престал плакать. Может ли быть какая-нибудь магия во взгляде младенцев, когда они смотрят на людей? Смешно до невозможности. И кто может рассказать, о чем думают младенцы? У ребенка были темные глаза — такие же, как и у охранника в «Моле», и эти глаза смотрели на Авенжера. Лицо было похоже на смятую в ладони бумагу. Ему не понравилось, как ребенок на него смотрел, и он снова отвернулся в окно и снова начал злиться. Злость была на «Мол», который он ненавидел всегда, теперь еще и за то, что вандалы там так и не появились, на ребенка, который пристально его разглядывал, и на мать, которая не обращала внимания ни на что. И он подумал, обратит ли внимание мать этого ребенка, если вдруг он сам уподобится младенцу?

Автобус снова дернулся, прыгнув на кочке, и остановился. Двери открылись, и женщина с младенцем встала. Она не стала выходить, а лишь пересела вперед, ближе к двери. Авенжер сказал себе, что нужно быть осторожным и по возможности больше не злиться. Но почему она пересела? Было ли у нее какое-нибудь чутье — затылком или спиной? Или она сумела прочесть мысли сидящего у нее за спиной Авенжера? Он снова повернулся к окну и начал бить в него кулаком, уже не задумываясь над тем, какой шум это может произвести. Он приказал себе избавиться от такого рода мыслей. И вообще, как эта леди могла прочесть его мысли? И какими сверхъестественными способностями может быть наделен малолетний ребенок? Смешно. И еще…

Он расслабился. Автобус подъехал к центру Барнсайда. Он вышел из автобуса, стараясь не смотреть на молодую леди с ребенком. Он подумал, что следует заняться вандалами, которые могут жить где-нибудь поблизости, и вздрогнул, подумав о том, что бы он мог сделать с тем младенцем. Теперь он спешил к себе в сарай. Ему нужно было собраться мыслями и набросать новый план. Какой план — он пока еще для себя не определил. Он заглянул в окно магазина, продающего скобяные товары, и увидел инструменты — молотки и пилы, будто оружие, ожидающее его руки. Может, пора всем этим обзавестись, пока он ищет вандалов? Окружить себя необходимым оружием. Возбуждение возрастало в нем с каждой секундой, и он почти столкнулся с человеком, который остановился у аптеки с газетой в руках. Газета трепетала на ветру, будто флаг.

«Извините», — вежливо сказал Авенжер. Возбуждение било в нем ключом. Ножи и пистолеты, топоры и щипцы… он не прекращал о них думать.

Авенжер редко читал газеты, и поэтому не знал, что было написано в той, которая была в руках у прохожего. В ней был крупный заголовок:

«Сын архитектора признался в акте вандализма»

— Гарри рад тебя видеть, — сказал Гарри Фловерс, когда Бадди подсел к нему в машину, пройдя от дома целых два квартала. Бадди нашел это место более подходящим, чем где-нибудь рядом с его домом. Он не хотел, чтобы его видели в компании с Гарри, особенно кто-нибудь из полиции.

— Гарри думал, что ты о нем лучшего мнения, — это были все те же телефонные интонации. Бадди ненавидел персон, например, из круга спортивных комментаторов или политиканов, которые разговаривали с людьми, представляясь в третьем лице. Он пожал плечами. Разговором эта беседа ему пока еще не казалась, и он «оставил мяч» на «территории» Гарри. Как бы то ни было, эта встреча имела какую-то цель.

В салоне машины стало тихо. Сумерки предвещали ночь. Уличные фонари пробивались сквозь сгущающуюся темноту.

— Хочешь выпить? — продолжил Гарри, предложив полупустую пинтовую бутылку джина, и сделал это так, будто бросил в лицо Бадди перчатку.

Бадди отчаянно хотел, чтобы ему удалось отказаться, но в разговоре с Гарри ему нужно было не терять хладнокровие, и он взял из его рук бутылку, сделал пробный глоток, а затем глоток побольше. Когда горькая жидкость обожгла ему горло, то у него на лице выплыла привычная гримаса.

Он вернул бутылку Гарри и сделал вид, что не заметил, что сам Гарри не пьет.

— Скажи мне, Бадди, почему ты не веришь Гарри?

Вопрос удивил Бадди. Но для него не было секретом, что у Гарри при себе всегда был какой-нибудь сюрприз, очередная словесная ловушка.

— Почему ты решил, что я тебе не верю? — спросил Бадди, в надежде, что джин быстро сделает свою работу, расслабит его так, что он будет способен держаться с Гарри Фловерсом до конца, что должно было обещать деликатный разговор.

Гарри снова предложил ему бутылку. Бадди не решался, ему все еще хотелось отказаться, не уступить своей слабости. Но, Христос, он всегда уступал, сдавался. Когда он поднес бутылку к губам, то ненадолго задержал глоток, чтобы лучше разглядеть лицо Гарри.

У Бадди не было сомнений в том, что Гарри был человеком слова. Он взял на себя весь тот разгром, не назвав никого из них. Его отец оплатил ущерб, не торгуясь, подписал чек на крупную сумму, как и рассказывал Марти. Через неделю Бадди уже ждал, что будет телефонный звонок, стук в дверь, вызов в полицейский участок.

Ничего не произошло.

«Сын архитектора признался в акте вандализма»

Под скромным заголовком в короткой газетной статье, напечатанной мелким шрифтом, не было деталей — лишь только имена Гарри, его отца, несколько слов о заключенной судебной сделке и о том, что сам Гарри получил испытательный срок. Ни слова не было о семье, в доме которой был совершен акт вандализма, и не упомянуто, что девушка упала с лестницы.