Джон Гришем - Камера Страница 22

— Неправда.

— Тебе ли понимать, где правда, а где нет? Год назад ты корпел над учебниками, носил старенькие джинсы и пил с друзьями пиво. Ты еще и не жил, парень. Не говори со мной о правде.

— Значит, вы за то, чтобы суды с афроамериканцами не церемонились?

— Такой подход был бы разумным. Большинство этих подонков заслуживают смерти.

— Уверен, на Скамье вас не поддержат.

— Твое право.

— Вы считаете свой случай особым?

— Да. Я — политический узник, который оказался здесь по воле маньяков, преследующих определенные цели.

— Мы можем поговорить о степени вашей вины?

— Нет. Но я не делал того, что мне приписывают.

— Выходит, у вас имелся сообщник? Бомбу установил кто-то другой?

Сэм потер лоб. В комнате было все же намного прохладнее, чем в его тесной одиночке. Пусть разговор лишен всякого смысла, но все-таки это разговор не с тюремщиком. Нет, нужно сполна насладиться отпущенным временем, растянуть его.

Изучая немногочисленные пометки в блокноте, Адам думал о том, что сказать дальше. Беседа длилась минут двадцать, даже не беседа, а так, пикировка. Прежде чем уйти, он обязательно должен затронуть тему родства. Вот только как к ней подступиться?

В молчании тянулась минута за минутой. Кэйхолл вытащил из пачки третью сигарету.

— Почему вы так много курите? — решился наконец Адам.

— Предпочитаю умереть от рака легких. На Скамье это всеобщее желание.

— И сколько пачек в день?

— Три-четыре.

Еще одна долгая минута. Сэм тщательно затушил окурок.

— Где ты получил образование?

— В юридической школе Мичигана. После Пеппердайна.

— Никогда не слышал о таком.

— Это в Калифорнии.

— Ты там вырос?

— Да.

— Сколько штатов не отказались еще от смертной казни?

— Тридцать восемь. Но в большинстве она не применяется. Практикуют ее главным образом на Юге: в Техасе, Флориде, Калифорнии.

— Чтоб ты знал: наши чуткие законодатели ввели кое-какие новшества. Теперь нас могут отправлять на тот свет смертельной инъекцией. Это считается более гуманным. Мило, да? Ко мне, правда, такая милость неприменима: приговор был вынесен годы назад. Что ж, придется нюхнуть газу.

— Может, и нет.

— Тебе двадцать шесть?

— Да.

— Родился в шестьдесят четвертом?

— Верно.

Достав очередную сигарету, Сэм постучал ею по столу.

— Где?

— В Мемфисе, — ответил Адам, не глядя на собеседника.

— Ты не понимаешь, парень. Штату необходима новая жертва. Луизиана, Техас, Флорида — все они без колебаний избавляются от неугодных. Законопослушные жители Миссисипи недоумевают: почему наша уютная газовка пустует? Чем больше у нас совершается преступлений, тем громче люди требуют смертной казни. Нужно дать им почувствовать силу системы, стоящей на страже их собственных жизней. Перед выборами политики открыто обещают строить новые тюрьмы, выносить суровые приговоры и безжалостно расправляться с убийцами. Вот почему эти клоуны в Джексоне проголосовали за смертельную инъекцию. Обществу она представляется более человечной. Ясно?

Адам едва заметно кивнул.

— Время на них уже давит, а тут я подвернулся. Естественно, они будут нестись на всех парах. Их не остановишь.

— Но мы можем попробовать. Шансы остаются.

Кэйхолл закурил, с присвистом выпустил тонкую струйку дыма и подался к зарешеченному окошку.

— Откуда в Калифорнии ты приехал?

— С юга. Из Лос-Анджелеса. — На мгновение взгляды их встретились, и Адам тут же отвел глаза в сторону.

— Твои родичи все еще там?

В груди внезапно похолодело. Сэм смотрел на него в упор.

— Мой отец мертв, — дрогнувшим голосом ответил Адам.

Прошла минута, прежде чем Сэм откинулся на спинку стула и задал новый вопрос:

— А мать?

— Живет в Портленде. Со вторым мужем.

— Что с сестрой?

Адам прикрыл глаза.

— Учится.

— Ее зовут Кармен, так? — мягко спросил Кэйхолл.

— Откуда вы знаете? — выдавил Адам.

Бросив дымившуюся сигарету на пол, Сэм приник к решетке.

— Зачем ты здесь? — Вопрос прозвучал неприязненно и твердо.

— Как вы узнали, что это я?

— По голосу. Он почти такой же, как у отца. Зачем ты здесь?

— Меня послал Эдди.

Два взгляда встретились вновь, однако теперь первым не выдержал Сэм. Упершись локтями в колени, он опустил голову. Время остановилось.

Правой рукой Кэйхолл прикрыл лицо.

Глава 10

До пенсии шестидесятитрехлетнему Филлипу Найфеху оставалось всего девятнадцать месяцев. Девятнадцать месяцев и четыре дня. Прослужив двадцать семь лет инспектором департамента исполнения наказаний штата Миссисипи, он пережил шесть губернаторов, армию административных чиновников, выиграл не менее тысячи предъявленных заключенными исков и видел столько казней, что предпочитал не вспоминать об их количестве.

Смотритель, как он привык называть себя сам (хотя официально такой должности в штате не существовало), был чистокровным ливанцем, чьи родители-иммигранты осели в Дельте еще в начале 20-х. Достаток семье обеспечила небольшая продуктовая лавка в Кларксдэйле, жители которого быстро воздали должное кулинарному искусству матери Филлипа. Особой популярностью пользовались приготовленные ею традиционные ливанские сладости. Окончив школу, мальчик поступил в колледж далеко от дома, образованным человеком вернулся и, по уже давно забытым причинам, избрал для себя ниву борьбы с преступностью.

Смертные приговоры он ненавидел. Он хорошо понимал потребность в них общества и мог без запинки перечислить многочисленные аргументы в их пользу. Казнь как средство устрашения. Ее посредством общество избавляет себя от убийц.

Она служит крайней, но пока еще явно необходимой мерой. Мера эта, упомянутая в Библии, утоляет жажду возмездия, дает выход справедливому гневу семьи и родственников жертвы. При необходимости Филлип Найфех сумел бы представить все эти доводы с убедительностью прокурора. В пару из них он готов был поверить.

Но как бы то ни было, бремя лишить человека жизни лежало на его плечах, и тяжкая эта обязанность вызывала в Филлипе отвращение. Именно он сопровождал приговоренного в «комнату сосредоточения», как ее называли, где закон обязывал смертника провести свой последний час. Именно он раскрывал дверь находившейся напротив газовой камеры и убеждался в прочности ремней, которыми фиксировались ноги, руки и голова несчастного. Именно он двадцать два раза за двадцать семь лет произнес фразу: «Хотите что-нибудь сказать напоследок?» Затем, согласно инструкции, Филлип Найфех отдавал охране команду закрыть герметическую дверь. По его кивку оператор нажимал на красную кнопку, и в камеру устремлялся газ. У него на глазах менялись лица первых двух из казненных. Позже Филлип решил наблюдать за лицами свидетелей, что стояли перед стеклянной стеной в соседней комнате. Свидетелей он отбирал лично. Пункт за пунктом он выполнял официальное руководство по умерщвлению приговоренных: констатировал и объявлял смерть, выносил тело, опрыскивал его специальным аэрозолем, чтобы удалить из одежды остатки газа, и так далее.

Выступая как-то раз в Джексоне перед законодательной комиссией штата, Филлип поделился с аудиторией своими взглядами на смертную казнь. «Предлагаю идею получше, — взывал он к глухим. — Почему бы не оставить убийцу в одиночном заключении навеки, под усиленной охраной, исключив возможность побега или пересмотра приговора? Ведь в конце концов они все равно умрут — но не от руки государства!»

Слова эти, вынесенные в кричащие газетные заголовки, едва не стоили Филлипу работы.

Девятнадцать месяцев и четыре дня, думал он, ероша пальцами жесткую щетку седых волос и вчитываясь в постановление окружного суда. Сидевший напротив него у стола Лукас Манн терпеливо ждал.

— Четыре недели, — произнес Найфех и отодвинул документ в сторону. — У него еще осталась возможность подать апелляцию?

— Единственная и последняя, — ответил Манн.

— Когда пришла эта бумага?

— Сегодня утром. Сэм направит жалобу в Верховный суд, где ее скорее всего оставят без внимания. Возня продлится около недели.

— Что скажете, советник?

— Каждый из аргументов в пользу осужденного давно известен. Шансы, что казнь состоится через четыре недели, — пятьдесят на пятьдесят.

— Это много.

— Сдается, новой отсрочки уже не будет.

В нескончаемой круговерти рулетки, где ставкой является жизнь или смерть, пятидесятипроцентный шанс почти равнозначен абсолютному. Процесс вступит в очередную фазу, начнется проработка рутинных деталей. После долгих девяти с половиной лет четыре недели пролетят в мгновение ока.

— Ты уже говорил с Сэмом? — спросил Найфех.