Вавилонские ночи - Дэниел Депп Страница 22

ГЛАВА 13

Перек с матерью жили рядом с кладбищем Анджелус, в полумиле от салона. Он всегда преодолевал это расстояние пешком. Машины у них не было, а автобусы он ненавидел, терпеть не мог запах людей, их перекошенные лица. Сегодня он, как обычно, заглянул в продуктовый магазинчик, чтобы купить что-нибудь на ужин. У него болели ноги. Он морщился при каждом шаге, прихрамывал, а в ботинках у него тихонько хлюпало. На их улице играли дети, черные и латиносы. Они поглядели на Перека, но ничего не сказали. Другое дело подростки. Те говорили всякие обидные вещи, правда, издали. Они знали, что он чувствует, знали, что он их не боится, — ему наплевать и терять нечего. Перек никогда не боялся смерти. Наоборот, мысль о бесконечном одиночестве и безмолвии только успокаивала.

Дом Перека представлял собой старый одноэтажный коттедж с двумя спальнями. Должно быть, когда-то, еще при жизни отца, он был красив, но Перек тех времен не застал. Трава иссохла, а бетонная дорожка растрескалась и крошилась под ногами. Все окна были закрыты, шторы плотно сдвинуты. Перек проковылял по ступенькам, открыл дверь и вошел в темноту и сухой, пыльный запах матери и ее старости.

— Я дома, маман! — крикнул Перек по-французски.

Ответа не последовало, впрочем, он и не ожидал ответа. Из комнаты доносился звук работающего телевизора. Проповедник взывал к Господу.

Перек зашел в кухню, убрал продукты и направился в гостиную, где его матушка сидела посреди комнаты на облезлом стуле. Глаза ее были прикованы к мерцающему экрану. Она ничего не сказала, только зажгла сигарету, не отводя взгляда от лысеющего мужчины в дорогом костюме, который внушал ей, какая она грешница.

— Хочешь на ужин курицу? — спросил Перек и снова по-французски. Она отказывалась говорить с ним по-английски.

— Нет, — ответила маман.

— Ты же говорила, что хочешь курицу.

— Уже не хочу.

— Есть еще лазанья.

Маман презрительно хмыкнула.

— Либо курица, либо лазанья, маман.

— Безразлично. Вся эта еда одинакова на вкус.

Перек вернулся на кухню и достал купленный для матери готовый ужин, который оставалось только разогреть в микроволновке. Что он и сделал, а потом поставил тарелку на поднос. Затем налил бокал дешевого красного вина и тоже поставил на поднос, рядом с тарелкой. Аккуратно свернул бумажное полотенце, положил на него вилку и нож. Проверил, все ли на месте — чтобы она потом не жаловалась. Ага, забыл булочку. Перек достал из пакета маленькую круглую булочку и положил на край тарелки. Жалкая претензия на изысканность. Перек открыл шкафчик рядом с мойкой, засунул туда руку и вытащил маленький пузырек с таблетками. Ложкой раздавил несколько таблеток в порошок и подмешал его в вино.

— Ты должен научиться готовить, — заявила мать, когда он поставил перед ней поднос.

— Некогда мне готовить.

— Мы едим какую-то бурду.

— Ты и сама могла бы что-нибудь приготовить.

— Я калека! — воскликнула она, воздев артритные кисти к потолку. — Пока растила тебя, сама превратилась в калеку!

Перек направился было к дверям, но она спросила:

— Куда это ты?

Он вернулся и помог ей встать со стула и опуститься на колени перед телевизором. Сам тоже опустился рядышком. Она прикрыла глаза и пробормотала длинную и страстную молитву на французском. Перек внимательно за ней наблюдал. Когда она закончила, он снова усадил ее на стул.

— Тебе нужно в туалет?

Она кивнула. Перек направился в туалет, чтобы все там подготовить, но сначала заглянул в свою комнату, выдрал несколько страниц из Библии и сунул их в карман. Оказавшись наконец в туалете, он поднял крышку унитаза и поставил неподалеку миску с водой, чтоб мать потом подмылась. Потом вернулся в гостиную и практически дотащил ее до туалета, снял памперс и усадил на унитаз. Он отвернулся и подождал, пока она закончит свои громкие и водянистые отправления, потом снова повернулся к ней, помог ей встать и наклониться, а затем аккуратно подтер ей зад теми самыми страницами из Библии, выбросил их в унитаз и смыл, прежде чем она успела их увидеть. Памперс она уже подмочила, поэтому пришлось надеть свежий. Маман вполне могла бы справиться со всем этим и без посторонней помощи, но предпочитала эксплуатировать сына. Перек проводил ее обратно в гостиную и снова водрузил на стул.

— Ты куда?

— К себе в комнату.

— А чем ты там занимаешься? Чем-нибудь грязным?

— Нет, маман.

— Ты что, врешь мне? Ты же мужчина. Все мужчины трогают себя, как животные. Это омерзительно.

— Нет, маман. Я просто читаю.

— Всякую грязь, наверное. Держи в поле зрения Библию. Пусть она почаще попадается тебе на глаза, это послужит тебе напоминанием.

— Да, маман, — сказал он.

Комната Перека была стерильной, как келья монаха. Там стояла узкая койка с одеялом и маленькой подушкой. Письменный стол и стул. Рядом с кроватью — тумбочка с ночником. Над кроватью висело распятие. На стенах — ни фотографий, ни плакатов, ни каких-либо иных проявлений, которые говорили бы о его прошлом или характере. Маман бы этого не одобрила, а самому Переку было плевать. Он тут только спал. Настоящая жизнь проходила не здесь. Он прилег на кровать и уставился в потолок, выжидая.

Через полчаса Перек спустился в гостиную — маман уже спала. Он подошел к ней, схватил за волосы и встряхнул. Она что-то промычала, но не проснулась. Вернувшись к себе, Перек захлопнул и запер дверь — так, на всякий случай. Потом открыл дверцу гардероба, отодвинул в сторону висящую одежду, взял стул, который стоял возле письменного стола, и перенес его в шкаф. Встав на стул, Перек потянулся, открыл маленькую потайную дверцу и взобрался в единственное место, где он чувствовал себя живым.

Мир Анны.

Чердак был слишком низким, чтобы выпрямиться в полный рост, но Перек оборудовал его всем необходимым. Подушки, старый компьютер и принтер. Видеоплеер с наушниками. Стопки дисков — главным образом записи с Анной. Повсюду были развешаны на кнопках распечатанные на принтере фотографии Анны Мэйхью на разных этапах ее карьеры, афиши с ее изображениями, статьи о ней.

Перек уселся на подушку перед компьютером, включил его, подсоединился к Интернету и привычно набрал в поисковике «Анна Мэйхью». Сегодня появилось новое сообщение о том, что Анна собирается почтить своим присутствием открытие отремонтированного кинотеатра, где крутили классику.