Иэн Рэнкин - Крестики-нолики Страница 23

Когда у Джилл разболелась голова, она признала свое поражение. К тому же она как раз добралась до улицы, где жил Джон, и думала теперь о другом. Ребус попросил ее принести чистую одежду на случай выхода из больницы, посмотреть, не пришла ли почта, а заодно проверить, работает ли отопление. Он дал ей свой ключ, и пока Джилл, зажав нос, чтобы не чувствовать омерзительного кошачьего запаха, поднималась по лестнице, она радовалась возникшей между нею и Джоном Ребусом близости. Ей хотелось бы знать, перерастет ли эта дружеская близость в серьезные отношения. Человек он хороший, но немного старомодный и замкнутый. Возможно, это ей и понравилось.

Она открыла дверь, подняла несколько писем, лежавших на коврике в прихожей, и совершила короткую экскурсию по квартире. Остановившись у двери спальни, она вспомнила пережитую той ночью страсть — страсть, аромат которой, казалось, еще не выветрился.

Газовая горелка была в порядке. Ребус удивится, узнав об этом. Ого, у него куча книг — правда, его жена преподавала английскую литературу. Джилл подняла с пола несколько книг и расставила их на пустых полках. На кухне она сварила себе кофе и села просмотреть почту. Один счет, один рекламный листок и одно письмо, напечатанное на машинке и отправленное из Эдинбурга, причем три дня назад. Джилл сунула письма в сумочку и направилась изучать гардероб. Комната Саманты, как она заметила, по-прежнему была заперта. Очередная попытка отделаться от воспоминаний, спрятав их в надежном месте. Бедняга Джон.

Джиму Стивенсу предстояло основательно потрудиться. Эдинбургский Душитель показал себя человеком, заслуживающим внимания. Ублюдка нельзя было игнорировать, даже если казалось, что есть дела поважнее. Над ежедневными газетными репортажами и статьями вместе со Стивенсом работали трое репортеров. Изюминкой завтрашнего сенсационного материала должно было стать жестокое обращение с детьми в сегодняшней Британии. Цифры, конечно, ужасали, но еще больше ужасало мучительное ожидание того момента, когда найдут убитую девочку. Когда пропадет без вести следующая. Эдинбург превратился в город-призрак. Детей держали взаперти, а те, кого выпускали из дома, ходили по улицам, испуганно озираясь, как затравленные зверьки. Стивенсу хотелось вплотную заняться делом о наркотиках, накопившимися уликами, посредником-полицейским. Ему хотелось, но на это просто не было времени. Том Джеймсон бродил по редакции, поминутно к нему придираясь. Где тот экземпляр рукописи, Джим? Пора зарабатывать себе на жизнь, Джим. Когда следующий брифинг, Джим? К концу рабочего дня Стивенс абсолютно выматывался. Он решил, что с делом Ребуса придется повременить. А это весьма печально: пока полиция, не зная ни отдыха ни срока, расследует убийства, у всех остальных преступников, включая торговцев наркотиками, руки развязаны. Эдинбургская мафия наверняка ликует. Стивенс, надеясь получить взамен какую-нибудь информацию, опубликовал материал о литском кафе-борделе, но главари, казалось, вышли из игры. Ну и черт с ними! Будет и на его улице праздник.

Когда она вошла в палату, Ребус внимательно изучал Библию, которую ему дали в больнице. Старшая сестра, узнав о его просьбе, спросила, не желает ли он поговорить с католическим или англиканским священником, но это предложение он решительно отклонил. Ребус с удовольствием — с огромным удовольствием — пробежал глазами лучшие места Ветхого Завета, освежив в памяти их глубину и нравственную силу. Он прочел истории о Моисее, Самсоне и Давиде, после чего перешел к «Книге Иова». В ней он обнаружил такую мощь, какой прежде, насколько ему помнилось, не замечал:

22…Он губит и непорочного и виновного.

23. Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмеивается.

24. Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее Он закрывает. Если не Он, то кто же?

…

27. Если сказать мне: «забуду я жалобы мои, отложу мрачный вид свой и ободрюсь»;

28. То трепещу всех страданий моих, зная, что Ты не объявишь меня невинным.

29. Если же я виновен, то для чего напрасно томлюсь?

30. Хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои,

31. То и тогда Ты погрузишь меня в грязь.

В палате было томительно жарко, но Ребус почувствовал, как по спине пробежал холодок, и в горле у него пересохло. Наливая тепловатую воду в пластмассовый стаканчик, он увидел, что к нему, стуча каблуками чуть тише, чем в прошлый раз, приближается Джилл. Она улыбалась, и с ее приходом в комнате стало светлее. Соседи Ребуса по палате принялись оценивающе ее разглядывать. Ребус внезапно обрадовался, что выходит сегодня из больницы. Он вложил в Библию закладку и встретил Джилл поцелуем.

— Что там у тебя?

Она протянула Ребусу сверток с одеждой.

— Спасибо, — обрадовался он. — Правда, эта рубашка, по-моему, была грязная.

— Была. — Джилл рассмеялась и присела возле него на стул. — Все было грязное. Пришлось выстирать и погладить всю твою одежду. Она была опасна для здоровья.

— Ты просто ангел, — сказал он, откладывая сверток.

— Кстати об ангелах: что ты читаешь в этой книге? — Она постучала по красному, из искусственной кожи переплету Библии.

— Да все подряд. Сейчас — «Книгу Иова». Я уже читал ее когда-то, давным-давно. Но теперь она производит на меня значительно более сильное впечатление. Человек начинает сомневаться, громко ропщет на Бога, надеется на ответ — и получает его. «Земля отдана в руки нечестивых», — говорит он. Или в другом месте: «Для чего напрасно томлюсь?»

— Распространенный вопрос. Но он продолжает томиться?

— Да, и это самое удивительное.

Появился чай, и молоденькая сестра дала Джилл чашку. Им досталась тарелка печенья.

— Я принесла тебе из дома несколько писем, а вот твой ключ. — Она протянула ему маленький ключик от автоматического «американского» замка, но он покачал головой.

— Оставь себе, — попросил он, — пожалуйста. У меня есть запасной.

Они внимательно смотрели друг на друга.

— Хорошо, — сказала наконец Джилл. — Оставлю. Спасибо.

С этими словами она отдала ему все три письма. Он моментально пробежал глазами счет и рекламную листовку.

— Я смотрю, он начал отправлять их по почте. — Ребус вскрыл последнее послание. — Этот тип меня преследует. Я его называю мистер Узелок. Мой собственный, персональный маньяк.

Джилл с интересом наблюдала, как Ребус читает письмо. Оно оказалось длиннее, чем обычно.

ТЫ ДО СИХ ПОР НЕ ДОГАДАЛСЯ, НЕ ПРАВДА ЛИ? НИКАКИХ МЫСЛЕЙ. НИ ОДНОЙ МЫСЛИ В ГОЛОВУ НЕ ПРИХОДИТ. А ВЕДЬ ДЕЛО ИДЕТ К КОНЦУ, ВСЕ УЖЕ ПОЧТИ КОНЧЕНО. ТОЛЬКО НЕ ГОВОРИ, ЧТО Я НЕ ДАВАЛ ТЕБЕ ШАНСА. ЭТОГО ТЫ НИКОГДА НЕ СМОЖЕШЬ СКАЗАТЬ.

ПОДПИСЬ

Ребус достал из конверта маленький спичечный крестик.

— Ага, значит, сегодня это мистер Крестик. Слава богу, он собирается с этим кончать. Наверно, самому надоело.

— Что все это значит, Джон?

— Разве я не рассказывал тебе об анонимных письмах? Впрочем, история не очень увлекательная.

— И долго это уже продолжается? — Изучив письмо, Джилл принялась рассматривать конверт.

— Месяца полтора. Может, чуть дольше. А что?

— Видишь ли, это письмо было отправлено в тот день, когда пропала Элен Аббот.

— Вот как! — Ребус взял конверт и посмотрел на почтовый штемпель. На нем значилось: «Эдинбург, Лотиан, Файф, Бордерз». Район довольно обширный, а откуда именно отправлено — не угадаешь. Он опять подумал о Майкле.

— Ты, наверно, не помнишь, когда получал предыдущие письма?

— К чему ты клонишь, Джилл? — Он поднял голову и увидел вдруг, что на него пристально смотрит профессиональный полицейский. — О господи, Джилл! Это дело уже у всех в печенках сидит. Нам всем начинают мерещиться привидения.

— Мне просто интересно, только и всего. — Она перечитывала письмо. Судя по выбору слов и стилю, его писал вовсе не сумасшедший. Именно это ее и беспокоило. Ребус же, поразмыслив, пришел к выводу, что письма, кажется, и вправду приходили примерно тогда же, когда совершалось очередное похищение. Как он мог все это время не замечать столь очевидной взаимосвязи? Какая непростительная слепота! Полтора месяца ходил с шорами на глазах, будто ломовая лошадь. Однако не исключено, что все это лишь чудовищное совпадение.

— Это просто случайное совпадение, Джилл.

— Так скажи, когда пришли остальные письма.

— Не помню.

Джилл наклонилась к нему. За очками ее глаза казались огромными.

— Ты от меня что-то скрываешь? — спокойно спросила она.

— Нет!

Все обитатели палаты обернулись на его крик, и он почувствовал, что краснеет.

— Нет, — прошептал он, — я ничего не скрываю. По крайней мере…

Да ему и в голову такое не приходило. Он все валил на годы работы в полиции: он столько произвел арестов, столько написал протоколов, что, уж конечно, нажил множество врагов. Но ни один из них наверняка не стал бы его так мучить. Наверняка.