Дэвид Лисс - Этичный убийца Страница 23

– Нет! – проревела в ответ толпа.

– Поймите, речь идет о плохих людях. Они не хотят, чтобы вы зарабатывали деньги. И не хотят, чтобы наши клиенты получали новые знания. Я не знаю, какого черта добиваются эти ребята, но поскольку я возглавляю нашу с вами группу – даю слово, что мы по-прежнему будем стараться изо всех сил, чтобы сделать этот мир лучше. И пока мы этим занимаемся, деньги у нас не переведутся.

На этом собрание закончилось, и все друг за другом потянулись к бассейну, возле которого мы собирались по вечерам. Я стал протискиваться через толпу, стараясь не потерять Читру из виду. Я заметил, как она сказала что-то Ронни Нилу и вышла. Тот после минутного колебания последовал за ней, но мне показалось, что они все же вышли не вместе.

Внизу, возле бассейна, начальники команд хватали ящики с пивом «Бад», «Миллер», «Курс» или еще каким-нибудь подешевле и запихивали их в холодильники. Потом кто-нибудь приносил радио или магнитофон. Уж не знаю, беспокоила ли музыка остальных постояльцев, по крайней мере, никто ни разу не пожаловался.

Я всегда присоединялся к общей компании, хотя бы ненадолго, но в этот вечер мне было не до того. Хотелось побыть одному. Общее собрание и без того было настоящей пыткой, правда, монолог Игрока хотя бы отвлек меня ненадолго. Теперь же, оставшись в одиночестве, я хотел только одного – сбежать куда-нибудь подальше. Поддерживать светскую беседу, смеяться над глупыми шутками я был просто не в состоянии. Я даже боялся, что если выпью банку-другую пива, то непременно разрыдаюсь.

Я вернулся в свой номер. Кроватей было две на четырех человек; Ронни Нил объявил, что будет спать один, Скотт и Кевин договорились устроиться вдвоем, следовательно, мне оставалось спать на полу. Платили за ночлег не мы, так что жаловаться не приходилось. Уж не знаю, сколько стоил номер и сколько из этой суммы приходилось на каждого постояльца, но как только я открыл дверь, меня тут же окатило волной вонючего воздуха. Здесь пахло и плесенью, и по́том, и табаком, и еще какой-то затхлой мерзостью. Тем не менее, оказавшись один в пустой комнате, я немного успокоился.

Некоторое время я просто сидел, тупо уставившись в безразлично-серое лицо телевизора: быть может, там уже рассказывают про убийство; наверное, мне стоит посмотреть. Но я продолжал тупо пялиться на экран, боясь того, что увижу, и того, что пропущу. Наконец, собравшись с душевными силами, я вскочил и включил телевизор.

Ночные новости должны были уже давно закончиться, но я подумал, что если убийство обнаружили, все местные телекомпании наверняка ухватятся за возможность воспользоваться наконец своим оборудованием для прямого эфира. Но не тут-то было. Никаких полицейских машин, никаких вертолетов, зависших над фургоном. Я присел на край кровати, вцепившись руками в рваное покрывало, впитавшее запахи пепельницы и бальзама после бритья, и бессмысленно смотрел на экран, на котором кривлялся Эдди Мерфи. Джонни Карсон истерически хохотал над его гримасами. Я не вполне понимал, кого или что изображает Эдди Мерфи, но радость Джонни Карсона действовала на меня успокаивающе. Разве мог я быть свидетелем убийства, живя в мире, где звучит безудержный хохот Карсона?

Я готов был ухватиться за это сомнение, как за последнюю соломинку, но слишком много оставалось вопросов. Я открыл ящик прикроватной тумбочки и извлек оттуда телефонный справочник. Но «Медицинской службы Олдгема» в нем не оказалось – ни в «желтых страницах», ни в алфавитном указателе. Само по себе это еще ничего не доказывало: заведение могло находиться где-нибудь неподалеку, но на территории соседнего округа. Беда была в том, что, не зная, где они находятся, я не мог выяснить их телефонный номер, а следовательно, не мог позвонить и узнать, что это за организация и известен ли им парень по имени Ублюдок. Странный бы вышел разговор, ничего не скажешь.

Я встал и выглянул в окно. Для этого мне пришлось отодвинуть коричневые занавески, с которых сорвался целый вихрь пыли, отчего я едва не закашлялся. Сквозь закрытое окно в комнату просочились задорные звуки музыки и смеха. Внизу, возле бассейна, собралось около тридцати наших. Я ненадолго заглушил журчание кондиционера и постарался расслышать хоть что-нибудь, но сквозь стекло удавалось различить только яростно-оптимистический мотивчик песенки «По солнечному лучу».[21] Тем летом она звучала повсюду, и я ее терпеть не мог. Но противиться ее мощному, заводному ритму было невозможно. Мелодия весело звенела, словно говоря о том, что где-то там, в другом месте, люди весело проводят время. Что ж, в другом месте – очень даже может быть. Разумеется, это было тупое, бездумное, стадное веселье, но все-таки веселье. Мне было совсем невесело сидеть в номере, где все пропахло табаком, а к ковру присохли капли заскорузлой спермы, и гадать, действительно ли при мне застрелили в тот вечер двух человек. Да, это было чертовски невесело. Уж лучше спуститься по солнечному лучу к бассейну, глотнуть водянистого пива и, может быть, даже поухаживать за Читрой.

Я снова посмотрел в окно и увидел Читру. Она сидела на краешке деревянного откидного кресла: эти неудобные конструкции явно были придуманы для мучения курортников, которые готовы терпеть их ради того, чтобы получить ровный загар, – так уж заведено в этой стране, да и не только в этой, хотя я об этом еще не знал. Длинные пальцы Читры, с ярко-алыми ногтями, унизанные серебряными кольцами, крепко обвили банку с пивом. Как и все остальные, она по-прежнему была в своей рабочей одежде – в черных широких брюках и белой блузке. В этом наряде она была похожа на официантку, на очень красивую официантку.

Дело в том, что в январе мне должно было стукнуть восемнадцать, а я все еще оставался девственником, и меня это начинало здорово напрягать. Не то чтобы я не мог больше ни о чем думать, лез на стену и мечтал поскорее рвануть к шлюхам, как в фильме «Порки».[22] Скорее, мне просто начинало казаться, что жизнь проносится мимо, как будто всех моих знакомых пригласили на веселую вечеринку, а у меня перед носом захлопнули дверь. До меня доносились музыка, взрывы хохота и звон бокалов, полных шампанского, но присоединиться к общему веселью я не мог.

Из своего окна я едва различал улыбающееся лицо Читры. Она улыбалась широко, непринужденно, открыто – от застенчивости не осталось и следа. Она была не из тех красоток, что строят свои отношения с окружающим миром, целиком и полностью рассчитывая на то впечатление, которое они производят на мужчин, а потому мир представлялся ей куда лучшим, чем он есть на самом деле. Она не замечала, насколько груб и жесток Ронни Нил и прочие молодчики вроде него, во-первых, потому, что, вздумай какой-нибудь белый голодранец выписывать на своем полноприводном автомобиле кренделя на лужайке возле ее дома, она все равно не поймет, что это белый голодранец, а во-вторых, все эти люди – они ведь хорошие, правда? Они ее не оскорбляли, не толпились вокруг, не запугивали, не намекали, что еще немного – и ее ждет хорошая трепка. Вовсе нет. Они толклись возле нее, спотыкаясь друг о друга, говорили ей, как хорошо она выглядит, уступали ей свои места, угощали вафлей «Кит-кат» – и на мгновение на меня нахлынула зависть, но завидовал я не тем, кто стоял рядом с Читрой, а самой Читре и тому прекрасному, безопасному, фантастическому миру, дверь в который была перед нею всегда открыта.

Она весело откинула голову и звонко, от души расхохоталась – так звонко, что звук ее смеха проник сквозь оконное стекло и заглушил музыку, рвавшуюся из колонок. Вокруг нее столпилось несколько человек: Мари из джексонвиллской команды, пара ребят из Тампы, Гарольд из Гейнсвилла – в нем я, кстати, подозревал возможного соперника.

Сперва я не мог разглядеть того счастливца, который с таким успехом развлекал Читру: раскрытый зонтик заслонял от меня один из углов стола, но по одежде незнакомца я определил, что это точно не Ронни Нил. К тому же Ронни Нил не настолько остроумен. В машине он иногда рассказывал анекдоты, преимущественно похабного или расистского содержания, но они были тупы до невозможности и смеялся над ними только Скотт. От таких шуточек Читра не стала бы откидывать голову и так от души хохотать.

И тут я разглядел наконец шутника: высокий, стройный, в черных джинсах и белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, волосы, едва ли не белее рубашки, зачесаны наверх и немного набок.

Это был он, ассасин. Читра разговаривала с убийцей.

Глава 8

Наружная лестница была вся закидана пустыми жестянками из-под пива «Бад». Игрок, Бобби и прочие начальники просили нас не мусорить, но глупо надеяться, что компания измотанных книготорговцев, довольных тем, что после долгого рабочего дня они наконец просто сидят и пьют пиво, станет подбирать за собой мусор. К тому же начальников эта проблема не слишком беспокоила – лишь бы книги продавались. Самин и Ладжвати Лал, которым принадлежал мотель, были вполне довольны, если не сказать счастливы, уже только тем, что все счета были оплачены. Мы останавливались в этом мотеле каждый раз, как приезжали в Джексонвилл, и хозяева выставляли нам очень приличный счет, так что, в конце концов, нам, считали мы, все позволено.