Дэвид Тейлор - Тайны Истон-Холла Страница 23

Шаги наверху прекратились. Дом погрузился в полную тишину. Взяв с буфета, стоявшего рядом с дверью, зажженную свечу, мистер Пертуи бесшумно пошел вверх по лестнице.

Глава 7

ЗАГАДОЧНОЕ ПОВЕДЕНИЕ МИСТЕРА КРЭББА

Человек я, признаюсь, любопытный. Но любопытство мое имеет свои особенности. Запечатанные шкатулки меня не интересуют. Запертая дверь редко побуждает к поискам ключа и получению права на вход. Воображение мое скорее тревожат великие люди, а в особенности те моменты, когда их величие, пусть на время, уходит в тень. Как епископ ведет себя, когда, вернувшись в лоно семьи, избавляется от митры? Что говорит лорд Джон жене, дворецкому или слуге, подающему чай, вернувшись домой из казначейства? В таких подробностях заключена половина очарования художественной литературы. Напишите роман о пахаре, возделывающем свое поле, или городском Крезе, расхаживающем, засунув руки в карманы, по бирже, и никто читать не станет. Но стоит известному вельможе, наследнику тысяч акров земли и близкому другу половины членов кабинета министров, пожаловаться жене на подагру либо заявить, что и пенса больше не одолжит ее брату-шалопаю, и публика жадно начнет перелистывать страницы.

Представьте себе, что вам удалось подсмотреть сквозь подзорную трубу невинные развлечения мистера Крэбба, — что бы вы увидели? Час поздний, и весьма, на дворе беспросветная январская мгла, и тем не менее свет на верхнем этаже, где находится кабинет мистера Крэбба, все еще горит. Три часа уж прошло как начинающие адвокаты и юные конторские служащие разошлись по домам, а мистер Крэбб все это время сидел возле лампы, погруженный в чтение. Старый клерк, остановившийся было по пути в свое убежище, расположенное где-то в глубинах старого здания, и заметивший пробивающуюся из-под двери кабинета полоску света, то ли восхищенно, то ли удивленно покачал головой. Линкольнс-Инн заперта на все замки, никого внутри не осталось, лишь тени выползают из-под массивной двери и ветер шелестит чернильно-черной травой, и старый клерк думает: уж не уснул ли хозяин у камина? А может, еще что случилось? Но нет, на верхней площадке раздаются шаги и появляется мистер Крэбб; он застегивает пальто и при свете лампы, льющемся через открытую дверь, направляется вниз по лестнице.

— Как холодно, однако, — негромко говорит он клерку своим мягким голосом, выходя наружу, и старик согласно кивает: действительно холодно, очень холодно. И смотрит вслед хозяину, который, осторожно нащупывая дорогу, исчезает во тьме словно древний призрак, поднимающийся из гробницы. Главные ворота в Линкольнс-Инн заперты, и мистер Крэбб, подняв воротник пальто и держа в руке шляпу, выходит на оживленную магистраль через боковую калитку. Здесь поджидают пассажиров выстроившиеся в ряд кебы, теснятся жаровни и прилавки, с которых торгуют жареным картофелем. Учитывая возраст и положение, мистер Крэбб вполне мог бы сесть в экипаж, но нет, он идет быстрым шагом, удаляясь в сторону Хай-Холборн. На углу улицы расположен «Элдон» — старый ресторанчик с унылой обстановкой и мрачными официантами в черном, где обычно обедает судейский люд. Здесь мистер Крэбб, почти не отдавая себе в том отчета, останавливается, проскальзывает внутрь, снимает пальто, садится за столик и, поймав одобрительный взгляд старшего официанта — адвокат сделался завсегдатаем этого места еще до того, как тот появился на свет, — заказывает котлету и пинту шерри с водой.

Но что-то беспокоит этого посетителя. Иначе с чего бы ему извлекать из кармана пальто листок бумаги, пристально вглядываться в него, возвращать на место, а через две минуты повторять ту же операцию? Его старый знакомый, тоже законник, но такой древний — руки дрожат, в чем только душа держится? — что без парика и брюк до колен его и представить себе трудно, приближается неверной походкой и протягивает руку. Но мистер Крэбб, человек вообще-то чрезвычайно учтивый, его даже не замечает: все внимание по-прежнему отдано листку бумаги, в настоящий момент покоящемуся в наружном кармане, а через мгновение вновь оказывающемуся в ладони. Старший официант замечает, что его клиент почти не притронулся к котлете, другой официант, тот, что подает вино, видит, что и бокал с шерри стоит почти полный (отличная марсала, между прочим, мы с вами не без удовольствия сделали бы глоток-другой). И вот наконец мистер Крэбб поднимается со стула, оставляя свой ужин, и возвращается в ночь.

Девять с минутами; стало еще холоднее, улица почти опустела, изо рта у мистера Крэбба струйками поднимается пар, рассеиваясь в темноте. Навстречу ему, с противоположной стороны Хай-Холборн, медленно приближается кеб. Мистер Крэбб, поколебавшись, поднимает руку — вернее едва шевелит рукой, — и кеб останавливается. «Куда?» — спрашивает кебмен, и мистер Крэбб называет адрес: «Гросвенор-сквер», — но так тихо, что звук голоса теряется где-то в воротнике пальто и кебмену приходится просить повторить название этого аристократического района Лондона. Но даже сейчас, направляясь в экипаже в сторону Оксфорд-стрит, мистер Крэбб, похоже, все никак не может успокоиться. По пути ему попадаются дорожные рабочие в касках с прикрепленными фонариками, что разом напоминает иллюминацию в китайских пантомимах. Мистер Крэбб смотрит на них в общем-то равнодушно, как бы вопрошая: «Стало быть, вот как управляется мир со своим делами? Ну что же, пусть будет так, мне все равно», — затем вновь погружаясь в свои раздумья.

На Оксфорд-серкус мистер Крэбб извлекает откуда-то из внутреннего кармана пожелтевший и загнувшийся по краям лист бумаги, бережно прикасается к нему огрызком карандаша. На полпути к Бонд-стрит возвращает лист и огрызок карандаша на место, и это единственное, что отвлекает его во время пути. На Гросвенор-сквер кебмен подвозит его к величественному особняку, у входа в который уже полно экипажей, полицейских, согнувшейся в поклоне обслуги. Мистер Крэбб выходит из кеба, принюхивается к свежему воздуху, напоминая в этот момент старого боевого коня, застоявшегося в деннике, а теперь помолодевшего и готового вновь броситься в сражение. Затем дает кебмену на чай три пенса, что ни в коей мере не удовлетворяет аппетиты этого господина, и поднимается по широким ступеням в вестибюль, где сквозь толпу — дам в черных платьях, мужчин, складывающих зонты, — пробирается слуга. Он помогает новому гостю снять пальто и шарф и негромко говорит, что его светлость в гостиной. Мистер Крэбб согласно кивает головой, берет у официанта в роскошном фраке бокал шампанского, пересекает зал, в котором обмахивают себя веерами такое количество дам, что горящие на мраморных столах свечи грозят вот-вот погаснуть, и поднимается по широкой лестнице наверх.

Многие из видных людей, собравшихся на верхней площадке, знают мистера Крэбба так же хорошо, как он знает их. С некоторыми из них он обменивается рукопожатиями, затем внимательно вслушивается в то, что шепчет в его старческое ухо какая-то дама. Таким образом мистер Крэбб прокладывает себе путь сквозь анфиладу комнат, мимо огромных блюд с розовеющей семгой во льду, доставленной нынче утром из поместья его светлости в Пертшире, и горой фруктов, созревших до срока в кентских теплицах хозяина. Он проходит через оранжереи со свежими цветами, купленными днем в Ковент-гардене, и, в конце концов, достигает расположенного где-то в глубине дома святилища, вход в которое охраняет краснолицый лакей, а через полуоткрытую дверь можно разглядеть кое-кого из присутствующих. Великий человек медленно поднимается с кресла, протягивает мистеру Крэббу два пальца для пожатия, велит лакею наполнить его бокал и замечает, что сегодня прекрасный, хоть и несколько прохладный вечер (на что собеседник почтительно отвечает, что да, вечер и впрямь прекрасный, хоть, верно, несколько прохладный). И интересуется — в знак окончания аудиенции, — что мистер Крэбб думает о… ну да, словом, о… Ответ адвоката тонет в неожиданно возникшем шуме голосов, звуках музыки, негромко, но отчетливо доносящихся сюда с нижнего этажа, и звоне бокалов на подносе, который только что внесли в комнату. Его светлость распрямляется, кивает мистеру Крэббу так, словно только что состоявшийся разговор полностью изгладился из его памяти, невнятно бормочет о том, что он чрезвычайно рад его видеть (на что собеседник откликается живейшим образом), и говорит, что ее светлость, должно быть, в бальной комнате.

После чего мистер Крэбб идет в обратном направлении через ту же анфиладу комнат, где толпятся гости, приехавшие сюда из Белгрейвии и Кенсингтона, вниз по мраморной лестнице и, получив назад свою верхнюю одежду — теперь уже вокруг наблюдается некоторое столпотворение господ, окликающих свои экипажи, а какой-то даме, едва не падающей в обморок от усталости, подносят нюхательную соль и дворецкий провожает ее к фаэтону, — вновь выходит на улицу. Время — десять вечера, по меркам Мейфэр, довольно рано, его светлость пробудет на ногах еще не один час, но мистер Крэбб, задумавшись на минуту, не сходить ли в клуб на партию в вист, решает, что и без того день получился насыщенный, а собственный дом привлекательнее, нежели бокал пунша и сигара в «Мегатериуме». Один из слуг останавливает кеб, и мистера Крэбба — кажется он сейчас, рассеянно выглядывающий из окошка кеба, очень маленьким и бледным — везут к его дому на Уэст-Халкин-стрит.