Измайлов Андрей - Русский транзит Страница 24

– Завтра УТРОМ «Демьян Бедный» уйдет в рейс.

– Голубчик, иначе никак. Сегодня уже никого не застать, вечер уже. Наспех такие дела не делаются.

– Придется наспех, голубчик. И про жалованье не забудьте. Я уже называл сумму.

– Откуда я вам за несколько часов…

– Из тумбочки. Меня не касается. «Жалование» я хотел бы получить буквально перед отчаливанием. От вас лично, Геннадий Федорович. Никаких посредников, переодетых ментов или наших бойцов. Учтите, в порту у меня есть человек, который внимательно проследит за торжественным вручением. Так что не стоит радовать меня сюрпризами – мой человек, в свою очередь, обрадует вас. Нет, не лично. Просто звякнет куда надо. Вам ясно, куда он звякнет?

– Вы меня ставите в затруднительное положение.

– Но не в безвыходное. Не так ли?

– М-м-м…

– И у меня иного выхода нет. Да! Не вздумайте устраивать мне несчастный случай в рейсе. Случайно выпасть в океан не входит в мои планы. Как и в планы моего человека. Он с нетерпением будет ждать звонка из Нью-Йорка по прибытии туда «Демьяна». И если вдруг… Надо объяснять?

– Не надо.

Да, не надо. Он уже понял. Он понял, что жизнь продолжается! Что ЕГО жизнь продолжается, а моя – счет не на дни, а на часы. «Каждый на своем месте должен делать свое дело…». А на том месте, которое себе выбрал мальчишка-каратэшник, он делает свое дело плохо: наболтал лишнего, для себя лишнего, насмотрелся фильмов и человека для подстраховки нашел или придумал, гарантии обеспечил от «несчастного случая», компетентными органами грозил! В кинобоевичках – да, одиночка противостоит могучей организации, и победа всегда на стороне одиночки. На то и кино. А в действительности, в нынешней суровой советской действительности достаточно звякнуть кому надо, и остальное – дело техники, отлаженной и надежной техники. Боярову есть кому звякнуть? Ну и Зотову есть кому…

И я был удовлетворен. Более чем! Естественно, ни в какую Америку не стремился, никаких пятидесяти тысяч долларов получать у Зотова не собирался (так он их и принес!), вообще к «Демьяну Бедному» за версту не приближусь. Наболтал я достаточно, чтобы после сообщения Зотова по цепочке началось шевеление. Это для Зотова я какой-то там Бояров, он меня в упор не видит. А для тех, кто на конце этой цепочки, Бояров отнюдь не какой-то там. Если Зотов успокоит себя мыслью: «блефует, мальчишка!», то Грюнберг и компания, наоборот, вскинутся: «не блефует, сука! и свой человек в КГБ у него есть!».

Самое время подключать компетентные органы – пусть понаблюдают за спешной, незапланированной разгрузкой теплохода!

– Вазари?! – дружелюбно поинтересовалась фотомоделька, когда я вышел от генерального директора, от хорошего человека, иногда вызывающего тошноту.

Пусть будет «вазари». Хоть горшком называй, только в печь не суй. Ну да я сам суюсь – в печь, в пекло.

Глава 5

Перельман. Вот кто мне теперь нужен. Самому звонить на Литейный, 4, – спасибо, уже пробовал. Мне просто не поверят, предположат игру с моей стороны: цель – отвлечь внимание, переключить его на иной объект, а самому лечь на дно… Нет, источник информации должен быть проверенным и доверенным лицом. Только тогда комитетчики раскрутятся. Оперативности им не занимать.

Да, Лев Михайлович Перельман.

История давняя и долгая. Лет двенадцать назад началась. Каратэ – в разгаре, учиться, учиться и учиться. И не только у Нгуена, но везде, где придется. И вот в одной группе со мной был такой Белозеров. Витя. Даже приятелями нас трудно назвать. Ну тренировались, ну подбрасывал меня до дому, ему все равно по дороге, он где-то на Черной речке обитал. Я толком и не знал где именно… Потом вдруг как-то звонят нам с отцом домой: «Бояров? Александр?». Короче, вызов на Литейный, 4. Пятый подъезд, время такое-то, капитан Лихарев. По молодости у меня поджилки затряслись. Пожалел, что отца дома не оказалось – в исполкоме заседание вел. Затем обрадовался, что отца не оказалось – мало ему проблем! Затем решил было: а вот не пойду и все, занят сильно, экзамены, то-се. Затем перерешил: позвонили раз – позвонят еще, а тут и отец трубку снимет. Затем все-таки пошел. Не съедят же!

Грехов особых за собой не числил. Разве вот в трех местах «подснежником» был оформлен – денег требовалось все больше и больше: на сигаретки импортные, на любовницу первую, чтоб перед ней в грязь лицом не ударить (стерва сорокалетняя! омолаживалась моими стараниями! посвящала!), на каратэ, в конце концов. Словом, «подснежник» – оформляешься липовым сторожем за сто рубликов, на работу приходишь раз в месяц деньги получать: половина себе, половина тому, кто оформил. И все довольны. Полтораста ежемесячно за так – не мелочь десять-двенадцать лет назад.

Не съедят же за это!

Не съели. Но пожевали основательно. Капитан Лихарев с профессиональным всезнанием во взгляде. Он финтил-винтил отвлекающе об учебе, о Евгении Викторовиче Боярове («Нелегко вам вдвоем в чисто мужской компании, наверное? А у Евгения Викторовича еще и такой пост, такая ответственность!»), о… женщинах («Вот нашлась бы честная, умная, добрая женщина… лет сорока, Лариса, допустим… но честная!»). Шантаж! И вдруг капитан Лихарев так, запросто, между прочим, предложил рассказать, как я сдал некоему Белозерову картину Филонова за два диска Барри Уайта.

Я на голубом глазу, что называется, сознался, мол, из всех названных мне известен только Барри Уайт, благодаря «Голосу Америки», музыкальным программам. (Белозерова я только и знал как Витю).

И этот Лихарев понес что-то несусветное: про измену Родине, про сионистский заговор, про предстоящий процесс, где и мне уготована роль, – и какова будет роль, зависит от меня же. Ни черта я не понимал, мандражировал сильно и вилял тоже сильно, все время помнил о своем «подснежном» трудовом стаже, врал, помнится, напропалую, чем вызывал ответную реакцию – еще большую заинтересованность и дотошность капитана Лихарева.

Ну и выяснилось в конечном счете, что меня подставил Белозеров (Витя, Витя! Вот тебе и Витя!) – время тянул, указывал на всех подряд, кто рядом с ним мог оказаться, но не имел к делу ни малейшего отношения. А я как раз не имел. Ни малейшего! И фамилию Филонова, каюсь, впервые от капитана КГБ услышал… А дело получилось громкое. Комитет по нему даже фильм снял документальный, два раза по ЦТ показывали. Дело в следующем: несколько наших «отказников» переправляли на Запад картины русских авангардистов двадцатых годов, пасхальные яйца Фаберже, царские золотые монеты – словом, все, что пользовалось (и пользуется) колоссальным спросом на аукционах «Кристи» и «Сотби». Переправляли разными каналами: и с волной еврейской эмиграции, и через дипломатическую службу, и даже в контейнерах с экспортными товарами. Заправляли делом Белозеров, Буткина, Перельман. Первые двое получили максимум, по двенадцать лет, а Перельман отделался легким пятилетним испугом.

Благодаря капитану Лихареву, благодаря так называемым очным ставкам я и познакомился со Львом Михайловичем. Весьма колоритная личность:

– Вы только поймите меня правильно, товарищ капитан, но…

– Гражданин капитан!

– Вы только поймите меня правильно, товарищ капитан, но пока идет следствие и не состоялся суд, вы для меня товарищ, а не гражданин.

– После суда, Перельман…

– Лев Михайлович, товарищ капитан. Вы только поймите меня правильно, а ваше имя-отчество? После суда, я твердо уверен, мы с вами останемся товарищами.

– Тамбовский волк тебе товарищ!

– Вы только поймите меня правильно, но зачем вы такие слова при молодом человеке… Вы, конечно же, не коренной петербуржец. Вы не из Тамбова, кстати? Товарищ капитан.

– Хватит! Я вам задал вопрос! Как раз об этом молодом человеке!..

Лев Михайлович Перельман все с той же напористой вежливостью заверил, что молодого человека никогда, ни при каких обстоятельствах не видел, и это сущая правда. (И это сущая правда! Ни он меня, ни я его до подневольной встречи в кабинете Лихарева не видел. А вот после, спустя пять лет, доводилось…) Лев Михайлович Перельман, по-прежнему призывая понять его правильно, заверил, что свято выполняет заповедь Моисееву «не лжесвидетельствуй» и так далее, и так далее, и так далее. Зато он сдал на следствии всех, кого только действительно знал. Но и только.

С годами, поднабравшись кое-какого опыта, я постепенно пришел к выводу, что Перельман сам и настучал в органы о группе Белозеров – Буткина – Перельман. Сын Льва Михайловича давно обитал в Штатах, дочь – в Хайфе. И пересылка раритетов (бесценных, но за бесценок), вполне вероятно, имела целью обогащение не здесь, а там – но и здесь, и там обогащался Перельман. Он, очевидно, взвесил «за» и «против» и предпочел отсидеть пять лет в качестве малозначительного посредника, бывшего на посылках у подлинных акул Белозерова – Буткиной, а уж после отсидки воссоединиться с семьей, с дочерью, с сыном. По здравому размышлению – акулой был именно он. Но акулой на крючке у КГБ. Пришли высокие договаривающиеся стороны к соглашению, судя по… Да хотя бы по тому, что сразу после пяти лет зоны Лев с размахом принялся за старое, квартира его походила на запасники Эрмитажа. Вот только с дольщиками Перельмана вечно что-нибудь случалось: то ограбят, то автобусом переедут, то арестовывают с полной конфискацией. А он умудрялся выходить сухим из воды. Другого давно бы заподозрили свои же и грохнули бы без свидетелей. Другого – да, но не Перельмана.