Нельсон Демилль - Спенсервиль Страница 24

Собралось около двадцати человек – большинство из них Кит знал или хотя бы слышал о них. Мужчины такого же возраста, что и он, еще не достигшие пятидесяти, казались стариками, и от того, как они выглядели, ему стало страшно. Было там и довольно много ребят, и подростки вроде бы заинтересовались тем, что ему довелось пожить в Вашингтоне, расспрашивали его, приходилось ли ему бывать в Нью-Йорке. Годы, проведенные им в Париже, Лондоне, Риме, Москве и в других уголках планеты, сами эти места были настолько далеки от сознания всех присутствовавших, что об этом его никто даже и не расспрашивал. Что касалось его прошлого рода деятельности, то большинство гостей слышали в свое время, еще от его родителей, что он был где-то на дипломатической работе. Что конкретно это означало, понимали далеко не все; но, с другой стороны, не каждый бы из них смог понять и то, чем он занимался в Совете национальной безопасности; по правде говоря, после двадцати лет, проведенных в армейской разведке, в разведывательном управлении министерства обороны и в СНБ, Кит и сам с каждым новым назначением и переводом, с каждым очередным званием все меньше понимал, в чем именно заключался смысл того, что он делал. Когда он был оперативником, рядовым шпионом, все было просто и предельно ясно. Но чем выше поднимался он по служебной лестнице, тем больше становилось вокруг тумана. На совещаниях в Белом доме ему приходилось сидеть вместе с людьми из Совета по внешней разведке, из Центрального разведывательного управления, из Бюро по разведке и исследованиям, из Группы оценок, из Агентства национальной безопасности – не путать с Советом национальной безопасности! – и доброго десятка других разведывательных организаций, включая и Разведывательное управление министерства обороны, в котором он прежде работал. В мире разведслужб считалось, что чем больше структур занимаются одним и тем же, тем надежнее обеспечивается безопасность страны. В самом деле, разве могли бы пятнадцать-двадцать различных агентств и организаций совершенно упустить из поля своего зрения что-нибудь действительно важное? Неужели же это не очевидно?

Пусть те воды, что текли в 70-е и 80-е годы, были мутными, но они хотя бы текли в одном направлении. После же примерно 1990 года в воде не только сильно прибавилось мути, но она стала еще и застаиваться. Кит полагал, что досрочная отставка избавила его от необходимости еще целых пять лет мучиться от смятенных чувств и разочарований. Незадолго до нее он участвовал в работе одного комитета, на котором совершенно всерьез рассматривалась целесообразность установления тайных пенсий бывшим высокопоставленным сотрудникам КГБ. Как выразился один из коллег Кита: «Нечто вроде плана Маршалла для наших бывших врагов». Но только тут, в Америке.

Так или иначе, но шашлыки и День труда завершились уже в сумерках бейсболом, в который желающие сыграли на причудливо вытоптанном пятачке во дворе дома тети Бетти. День прошел очень неплохо – Кит даже сам не ожидал, что получит от него такое удовольствие.

Единственное, что его действительно смущало, так это присутствие трех незамужних женщин: его троюродной сестры, Салли, в свои тридцать лет так и не побывавшей замужем, весом под сто семьдесят фунтов и довольно симпатичной; и двух разведенных – Дженни, с двумя детьми, и еще одной, которую звали Анной, без детей, – обеим было под сорок, обе внешне недурны. У Кита осталось совершенно отчетливое впечатление, что все эти трое приехали к тете Бетти вовсе не затем, чтобы отведать ее домашних салатов.

По правде говоря, Дженни была мила, обладала мальчишескими повадками, хорошо сыграла в бейсбол и чудесно держалась с детьми. Дети и собаки, как успел уже усвоить Кит, часто гораздо лучше разбираются в характере человека, нежели большие начальники.

Дженни сказала ему, что иногда подрабатывает уборкой по дому, и просила обращаться к ней, если ему понадобится помощь. Он ответил, что обязательно это сделает. Вообще-то в здешних краях мужчина за сорок, ни разу не женатый, вызывал озабоченность и становился объектом всяческих предположений насчет его сексуальных способностей и ориентаций. Кит понятия не имел, что думала о нем на этот счет Дженни, но отдавал должное ее желанию попытаться самой это выяснить.

Странно, но после возвращения сюда у Кита возникло ощущение, что он должен хранить верность Энни Бакстер. Для него это не составляло труда, он сам и не мыслил себе иного. Но с другой стороны, он считал необходимым проявить к кому-либо некоторый интерес, чтобы люди не стали связывать его имя с именем Энни Бакстер. Поэтому он взял у Дженни номер ее телефона, поблагодарил тетю, распрощался со всеми и уехал, оставив гостей высказывать любые предположения по его адресу. Он свой День труда провел отлично.

Кит уже собирался подняться к себе на чердак, когда вдруг раздался звонок в дверь. Он выглянул в окно и увидел незнакомую машину серого цвета. Кит подошел к двери и открыл. На крыльце стоял мужчина среднего возраста, со свисающими усами, в руке он держал сложенный зонтик. Он был худощав, в очках в тонкой металлической оправе, лысину на голове обрамляли длинные каштановые волосы.

– Война действительно была гнусной и аморальной, но я сожалею, что называл тебя детоубийцей, – проговорил мужчина.

Узнав голос, Кит заулыбался:

– Привет, Джеффри!

– Прослышал, что ты вернулся. Извиниться никогда не поздно.

Он протянул руку – Кит пожал ее и пригласил:

– Входи.

Джеффри Портер снял плащ и повесил его на крючок, приделанный к стенке просторной прихожей.

– Сколько лет прошло, – произнес он. – И с чего же мы начнем?

– С того, что ты полысел.

– Но не растолстел.

– Да, не растолстел. Но леваки, большевики и недоноски, которые мочатся по ночам в постель, всегда тощие.

Джеффри расхохотался:

– Какие замечательные слова! Я их двадцать лет ни от кого не слышал.

– Ну что ж, ты попал как раз в нужное место, коммуняка.

Они оба рассмеялись и с некоторым опозданием обнялись.

– А ты хорошо выглядишь, Кит, – заметил Джеффри.

– Спасибо. Давай-ка ударим по пиву.

Они прошли в кухню, наполнили охладитель банками пива, вынесли его на веранду и уселись в качалки. Глядя на дождь и попивая пиво, каждый думал о своем. Наконец Джеффри проговорил:

– И куда только ушли все эти годы, Кит? Я не слишком банально высказался?

– И да, и нет. Законный вопрос; и мы оба хорошо с тобой знаем, куда они ушли.

– Да. Слушай, я действительно был с тобой тогда немного грубоват.

– Все мы в то время были друг с другом немного грубоваты, – усмехнулся Кит. – Мы были молоды, страстны, у каждого имелись свои убеждения. И все ответы мы знали заранее.

– Ни хрена мы тогда не знали. – Джеффри с хлопком открыл новую банку. – Ты был единственным и в школе, и потом в Боулинг-грин, кого я считал почти таким же умным, как самого себя.

– И я тебя тоже. Даже умнее, чем себя.

– Вот именно поэтому я тогда так и злился из-за того, что ты вел себя как идиот.

– А я никогда не мог понять, как это такой умный парень, как ты, мог купиться на всю эту радикальную болтовню, даже не раскинув собственными мозгами.

– На всю я никогда не покупался, Кит. Говорил – это было.

– Кошмар. Я видел целые страны, состоящие из таких, как ты.

– Да. А ты купился на всю эту псевдопатриотическую болтовню и на размахивание флагом, тоже не раскинув своими мозгами.

– Ну, я с тех пор поумнел. А ты?

Джеффри кивнул:

– Я сильно поумнел. Ну да хватит о политике. А то мы опять кончим тем, что подеремся. Что с тобой стряслось? Почему ты вдруг здесь?

– Меня уволили.

– Откуда? Ты был все еще в армии?

– Нет.

– Тогда кто же тебя уволил?

– Правительство.

Джеффри покосился на него, но промолчал.

Кит смотрел на поливавший поля дождь. В том, чтобы сидеть вот так на широкой открытой веранде и смотреть на дождь, было что-то особое, и он часто тосковал об этом.

– Ты женат? – спросил Джеффри.

– Нет. А ты женился на той девушке?.. Той хипарке с гривой до самой задницы, с которой ты познакомился, когда мы были на последнем курсе?

– Гейл. Да, мы поженились. И до сих пор женаты.

– Это хорошо. Дети есть?

– Нет. И так в мире слишком много народу. Занимаемся собой.

– Я тоже. А где вы живете?

– Тут. Вернулись сюда примерно года два назад. Мы ведь тогда остались еще на несколько лет в Боулинг-грине.

– Да, я слышал. А что потом?

– Ну, мы оба получили места в университете в Антиохии, потом пожизненные контракты и так там и преподавали вплоть до самого выхода в отставку.

– Мне кажется, что, если бы мне пришлось провести еще один год в университете или даже только рядом с ним, я бы застрелился.