Александр Гракх - Паноптикум. Книга первая. Крах Страница 24

Перед особняком, на зеленой лужайке под ветвистым деревом стоял стеклянный столик. На столике находились чайный сервиз и шоколадный торт, который был уже изрядно подъеден. За столиком сидел человек небольшого роста в дорогих очках с круглыми линзами в черной оправе. На вид ему было лет пятьдесят. Историки говорили, что Филипс, Император и полковник Орокин, создали Триумвират, свергнув Восьмого Императора Тиберия Предателя. Хотя статуя Восьмого Императора и стояла в Сенате, перед ней никогда не зажигали свечи и не возлагали цветы.

Возле столика стояло современное инвалидное кресло, в котором сидела хорошо одетая старушка. Она была очень пожилой женщиной, безучастно смотревшей прямо перед собой в одну точку. Иногда её правая рука немного подергивалась, а голова запрокидывалась назад.

— Мама, это мсье Делакруа, я вам о нем рассказывал, — сказал Филипс, обращаясь к старушке и, повернув голову к художнику, добавил, — Мсьё Делакруа, это моя мама Шарлотта. Она все понимает, но плохо контролирует своё тело. Около семи лет назад моя мама пострадала в результате террористического акта. Это было спланированное покушение, целью которого должен был стать я. Террористическое движение «Седьмая печать» — это ещё и моя личная вендетта. Теперь вы меня понимаете? Я не такой, как думают обо мне люди, я такой же гражданин, как и они. Но перейдём к делу, Делакруа. Я видел ваши работы и хочу, чтобы вы изобразили меня как обычного усталого гражданина, который, открыв бутылочку хорошего пивка, заваливается на диван в пятницу вечером. И именно в пятницу, так как моё лицо должно быть одухотворено осознанием двух предстоящих выходных. Я думаю, с завтрашнего вечера можно начинать…

Следующий вечер показался художнику немного странным. Филипс встретил его, лежа на диване. На нем был пластиковый фартук и резиновые перчатки, натянутые по локоть. Фартук, перчатки и диван были покрыты следами крови. Вокруг были раскиданы пустые пивные бутылки, но сам хозяин дома был абсолютно трезв. Увидев художника, Филипс улыбнулся. Встав, он протянул Делакруа правую руку, одетую в окровавленную перчатку. Художник остолбенел.

— Сударь, что с вами? — с ужасом спросил Делакруа.

— А что со мной не так? — с серьёзной озабоченностью спросил Филипс, оглядывая самого себя.

— Ваша одежда… И этот фартук… Он что, в крови?! — крайне удивленно спросил Делакруа, делая робкую попытку сделать шаг в сторону выхода.

— Конечно!!! — воскликнул Филипс и искренне удивился. — Вы думаете, что защищать родину — это приятная работа? Я только что отпахал 12 часов в карцере одной из тюрем Спектрата и чертовски устал. Нет уж, пусть те, кто называет меня «Мясником», увидят, во что их спокойствие и стабильность обходятся мне и моей семье. Кстати, мама тоже выразила желание позировать! Я схожу за ней, а вы пока располагайтесь…

Когда Филипс вышел, Делакруа пребывал в шоке. Ему было страшно. Реально страшно. Ему казалось, что он попал в какую — то иную реальность, где Филипс не «щит империи», как вещали средства массовой информации, а чертов шизик… «Нет, он не шизик, а ярко выраженный психопат, — подумал тогда Делакруа и начал лихорадочно соображать, как покинуть убежище этого маньяка. — Особняк обнесен высоким забором и очень хорошо охраняется, так что…»

— Делакруа! Делакруа, милейший! — вдруг раздался голос Филипса за дверьми. — Помогите мне, откройте дверь…

Художник на время подумал о том, что неплохо было бы защёлкнуть замок и вызвать… «Кого вызвать!!? Что следовало вызвать, так это ковровую бомбардировку этого проклятого места…» Однако он вовремя опомнился и открыл дверь. Коляска, в которой сидела мать главы Спектрата, автоматически заехала в дом и подъехала к дивану, уронив пару бутылок из — под пива, стоящих на полу. Старушка, одетая во всё белое, застывшим взглядом смотрела прямо перед собой.

— Делакруа, что-то вы даже треногу ещё не поставили!? Не скромничайте, вы — режиссер. Дерзайте! — воскликнул Филипс.

Заботливо поправив на старушке белую шляпку, он присел на диван. Филипс везде, к чему бы ни прикасался, оставлял пятна крови — на ручках коляски, на диване, на шляпке своей матери. «Бедная Шарлотта, как она со всем этим справляется?» — подумал художник, ставя треногу…

…Шарлота с этим не справлялась. Она к этому уже настолько привыкла, что если бы могла говорить, спокойно бы рассказала о своём единственном сыне, который уже давно сошел с ума…

Нет, Алан не всегда был такой. В детстве он был хорошим послушным ребенком, которого любили баловать родители. Он показывал неплохие результаты в школе и даже занял первое место по стрельбе из лука. Но высшей идеей его жизни была армия. Отец, занимавшийся поставками датчиков слежения для нужд военной промышленности, был против службы сына. Однако как только Алану исполнилось шестнадцать лет, он подписал контракт и попал в гарнизон близ Сан-Паулу, где подружился с Уэйном Орокином — таким же, как и он, новобранцем.

Когда армейский пятилетний контракт Алана подошел к концу, их пути с Уэйном разошлись. Филипс пошел в «дембельский дозор» — последний патруль из Сан-Пауло до соседней военной базы, откуда их должна была забрать авиация на большую землю. Орокин, пожелав удачи другу, остался в Сан-Пауло в ожидании следующего «дембельского дозора».

Переход отрядом из десяти человек во всеоружии занимал около трех суток. Во вторую ночь отряд разбил палатку возле тихого озера под скалистым валуном. Филипс, одухотворенный будущими событиями на Акрите, где его будут встречать как героя, совершенно расслабился. Сидя у кромки озера, он, позабыв инструктаж по безопасности, начал наслаждаться сладкими плодами какого — то дерева, росшего на берегу.

Вдруг что-то забурлило на поверхности воды, и Филипс насторожился. Увидев свечение на дне озера, он забежал за скальный валун и разбудил всех своих сослуживцев.

— Одевайтесь, берите оружие… Там что-то есть, — тихо прошептал Филипс, загружая ленту в крупнокалиберный пулемет. — Какая — то живность из местной фауны, скорее всего, судя по свечению, это краснобокая зубатка. Они собираются в стаи, так что нужно быть внимательными и, рассредоточившись, удерживать периметр до утра.

Договорив, он обвязался пулеметной лентой и, молча, ушел в джунгли. Остальные, переглянувшись между собой, последовали его примеру.

Когда Филипс увидел первую зубатку, хищно смотревшую на него, он даже улыбнулся. Но когда зубатки начали обступать его со всех сторон, Филипс, понимая, что эту ночь он не переживет, истошно заорал, обращаясь к болотистым тварям:

— Сюда! Я здесь! Сюда идите…

Солдаты из его отряда, подумав, что Алану требуется помощь, двинулись на звук его голоса. Многие из них даже не успели осознать того, что по ним заработал крупнокалиберный пулемет, разрывая их тела в клочья… Филипс тем временем отстреливался от несуществующих зубаток до последнего патрона, пока не потерял сознание от действия сильнейшего галлюциногена, который он употребил в пищу возле озера.

Первое, что увидел Алан, когда пришел в себя, так это гранату, которую он сжимал двумя руками, лежа под каким — то бревном в одних штанах. Весь в порезах, окровавленный, он попытался сориентироваться на незнакомой местности. Поняв, что заблудился, Алан интуитивно выбрал направление и побрёл через густые заросли.

На следующий день его пленили партизаны. Филипс провел два года в джунглях в качестве военнопленного. Его постоянно перевозили с места на место, били и морили голодом. Наконец его обменяли на какого — то родственника местного князька.

Вернувшись на Акрит, Алан был представлен Восьмому Императору Тиберию, который наградил его почестями ветерана и предложил занять место в солдатском комитете при Сенате, после того как Алан пройдет полугодичный период реабилитации. Тиберий намекнул Филипсу — ему нужны будут «свои люди» в комитете, чтобы иметь представление о настроениях, царящих в армейской среде. Император Тиберий был выходцем из академических кругов и на тот момент проводил в жизнь непопулярные у военных реформы…

Но вернемся к Филипсу. Вернее, к воспоминаниям его матери Шарлотты, которая безучастно наблюдала за тем, как художник Делакруа рисует её безумного сына. Первый сигнал, что с Аланом что-то не так, она получила спустя неделю, когда тот вернулся из плена…

Ранним утром, выйдя из загородного особняка, расположенного у озера, она увидела Алана, копающегося на берегу.

— Привет! Чем занимаешься? — спросила тогда Шарлотта, когда подошла к сыну.

— Делаю систему безопасности, — озабоченно произнес Алан, пытаясь скрутить несколько проводов.

— Алан, но…

— Мама, мы не можем знать точно, что там обитает, — резко перебив Шарлотту, Алан посмотрел в сторону озера.