Хеннинг Манкелль - Возвращение танцмейстера Страница 24

– Как дела? – спросил Стефан.

– Какие дела?

– Покер в Фюнесдалене.

Эрик Юханссон засмеялся:

– Я выиграл девятнадцать крон. Четыре часа играли. Я думал, ты зайдешь.

– Я приболел.

– Серьезно?

– Да нет. Небольшие боли. Но я встречался с Эльзой Берггрен.

– Рассказала что-нибудь?

– Ничего особенного. Говорит, что знает Герберта Молина много лет.

– У нее есть какие-нибудь предположения, почему его убили?

– Для нее это совершенно непостижимо.

– Я так И думал. Заглянешь завтра? Я забыл тебя спросить, сколько ты еще тут будешь.

– Завтра уезжаю. Но я зайду.

– Часов в девять, хорошо?

Он выключил телефон. Боли почти не было.

Он оделся и спустился вниз. Снова положил на стойку ключ и вышел на улицу. Снег кончился. Он прошелся по городку, зашел в магазин Агарда и купил одноразовые станочки для бритья.

Накануне вечером он решил съездить к Аврааму Андерссону и сейчас подумал, что, наверное, осилит эту поездку. Было, правда, темно, но Андерссон говорил, будто есть указатель на Дунчеррет. Он вернулся к гостинице и сел в машину. Поеду, решил он. Завтра зайду на минутку к Эрику Юханссону, оттуда в Эстерсунд – поговорить с Джузеппе Ларссоном, а оттуда – домой. К вечеру доберусь.

На выезде из Свега он заправился. Расплачиваясь, заметил на витрине карманный фонарик. Он заплатил и за него, вернулся в машину и сунул фонарик в ящик для перчаток.

Он ехал на Линселль, прислушиваясь к своим ощущениям. Ему все время казалось, что боль вот-вот начнется опять. Но нет – пока нет. Он ехал медленно, наблюдая за обочиной – не выскочит ли на дорогу какое-нибудь животное. Проехав поворот к дому Молина, он еще больше снизил скорость. Какую-то минуту он сомневался, не заехать ли туда, но решил, что там делать больше нечего. Интересно, как Вероника Молин и ее брат намерены поступить с домом? Кто захочет купить дом, в котором зверски убили человека? Слухи в этих местах живут долго.

Стефан проехал Драваген. Дорога продолжалась на Глёте. Теперь он ехал совсем медленно, вглядываясь в темноту, чтобы не пропустить указатель. Дорога стала ухабистой. Через километр она разделилась. Стефан взял влево, поскольку дорога направо показалась ему совершенно неезженой. Еще через километр он был на месте. Авраам Андерссон поставил самодельный указатель – «Дунчеррет». Дом был освещен. Стефан выключил двигатель и вылез из машины. Залаяла собака. Дом был расположен на холме, окруженном ночной темнотой. Стефан стал подниматься в гору. Он никогда не мог понять, что заставляло людей селиться в таких местах. Что хорошего в темноте? Кроме того, что в ней можно укрыться. Наконец, он увидел собаку. Она металась на цепи вдоль троса, натянутого от дерева к стене дома. У дерева стояла ее конура. Это был такой же, как у Герберта Молина, скандинавский шпиц. Стефан вдруг подумал: а взял ли кто-нибудь на себя труд похоронить пса? Полиция? Он поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Собака снова залаяла. Выждав минуту, он постучал еще раз, посильнее. Потом потрогал дверь – было не заперто. Он открыл дверь и крикнул. Неужели Авраам Андерссон так рано ложится? Он поглядел на часы – четверть девятого. Уж слишком рано. Он прошел в глубину прихожей и крикнул еще раз.

Вдруг он насторожился, сам не понимая почему. Откуда-то появилось чувство – что-то не так. На столе стояла пустая кофейная чашка, рядом лежала программа Хельсингборгского симфонического оркестра. Стефан крикнул снова, но ответа не было. Из кухни он прошел в гостиную. Рядом с телевизором стоял пюпитр для нот, на диване лежала скрипка. Он нахмурился. Поднялся на второй этаж – ни следа Авраама Андерссона. Его тревога усилилась. Теперь он был совершенно уверен – что-то не так.

Он вышел во двор и снова крикнул. Собака продолжала лаять и метаться на цепи. Он подошел поближе. Она замолчала и начала вилять хвостом. Стефан осторожно погладил собаку. Ну и сторож, подумал он. Он вернулся к машине и достал только что купленный фонарик. Посветил в разные углы двора. Его не оставляло чувство: что-то случилось. Машина Андерссона стояла у сарая. Он проверил – не заперта. Он открыл дверцу и увидел, что ключи зажигания торчат в замке. Собака вновь коротко взлаяла и замолчала. Слышен был только шум ветра в деревьях. Он прислушался и снова позвал Авраама – и опять ответила только собака. Он вернулся в дом и потрогал конфорки на плите – холодные. Зазвонил телефон. Стефан вздрогнул и кинулся искать аппарат. Тот оказался на столе в гостиной. Кто-то намеревался послать факс. Он нажал на кнопку «Старт». Через несколько секунд на свет божий появился лист бумаги. Это было написанное от руки сообщение, что пришли заказанные ноты Монтеверди.

Он еще раз поднялся наверх. Теперь он был уверен, что случилось несчастье.

Собака, подумал он. Собака знает. Он снял со стены поводок.

Собака дернулась, но совершенно безропотно позволила прицепить поводок к ошейнику и сразу потянула в лес позади дома. Стефан посветил фонариком. Собака тянула к тропинке, теряющейся в соснах. Стефан попытался придержать ее. Я должен соблюдать осторожность, подумал он, вдруг и правда какой-нибудь псих прячется в лесах. Собака свернула с тропы. Стефан последовал за ней, удерживая поводок. Земля была очень неровной, и он несколько раз споткнулся. Собака тянула его дальше с неослабевающей силой.

Потом она резко остановилась, принюхалась и подняла лапу. Стефан посветил между деревьями.

Собака опустила лапу. Стефан потянул поводок, но она сопротивлялась.

Длины поводка хватило, чтобы привязать ее к дереву.

Собака напряженно уставилась на большой валун, почти незаметный за молодым ельником. Стефан отошел немного в сторону и увидел проход между елями.

Он обошел валун и остановился как вкопанный.

Сначала он не понял, что это. Что-то белело в чаще.

Потом, к своему ужасу, он понял – это был Авраам Андерссон. Он был привязан к дереву, совершенно голый. Грудная клетка в крови. Глаза были открыты и смотрели прямо на Стефана.

Но взгляд был таким же мертвым, как и сам Авраам Андерссон.

Часть II

Человек из Буэнос-Айреса

Октябрь – ноябрь 1999

12

Проснувшись, Арон Зильберштейн долго не мог сообразить, кто он и где он. В туманных видениях сон тесно переплелся с явью, и ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, кто он теперь – Арон Зильберштейн или Фернандо Херейра. В сновидениях оба его имени часто менялись местами, и каждый раз, открывая глаза, он какой-то момент был в недоумении – кто я? Это утро, когда он проснулся и увидел слабый свет, пробивающийся через палаточную ткань, не было исключением. Он выпростал руку из спального мешка и посмотрел на часы. Начало десятого. Прислушался – все было тихо. Накануне вечером он свернул с главной дороги сразу после того, как проехал город под названием Фальчёпинг. Потом он миновал маленькую деревню, кажется Гудхем, и нашел маленький проселок, ведущий в лес, где он мог наконец разбить палатку.

В палатке он и проснулся, с трудом пытаясь вырваться из цепких объятий сна. Шел дождь – несильный, редкий, так что каждая капля, падая на палатку, сообщала о своем прибытии нежным шлепком. Каждый день, особенно по утрам, он мечтал о тепле. Осенью в Швеции было холодно. Он уже усвоил этот урок за время своей затянувшейся поездки.

Но скоро конец. Сегодня он доедет до Мальмё. Там он оставит машину, избавится от палатки и проведет ночь в гостинице. Рано утром на следующий день он переправится в Копенгаген, а во второй половине дня сядет на самолет, который через Франкфурт и Сан-Паулу доставит его в Буэнос-Айрес.

Он устроился в спальном мешке поудобнее и снова закрыл глаза. Можно еще полежать. У него болела голова, во рту было сухо. Накануне я переборщил, подумал он. Я выпил слишком много, гораздо больше, чем нужно было, чтобы уснуть.

Соблазн открыть рюкзак и достать бутылку был велик. Но он не имеет права рисковать угодить в полицию за вождение машины в нетрезвом виде. Прежде чем лететь сюда, он зашел в шведское посольство в Буэнос-Айресе, чтобы разузнать особенности правил дорожного движения в Швеции. Ему стало ясно, что наличие алкоголя в крови является очень серьезным нарушением и что полиция не проявляет в таких случаях никакой снисходительности. Это его немного удивило, поскольку он читал в газете, что шведы много пьют и частенько напиваются.

Ему все же удалось удержаться от искушения. Если его остановит полиция, от него, по крайней мере, не будет пахнуть спиртом.

Снаружи в палатку просачивался слабый свет. Он вспомнил сон. Во сне он был Ароном Зильберштейном и его отец, Лукас, был рядом. Отец был учителем танцев, он давал уроки в своей квартире в Берлине. Но это были уже последние, страшные годы – Арон знал это, поскольку у отца во сне уже не было усов. Он сбрил их за несколько месяцев до катастрофы. Они сидели в единственной комнате, где окна еще уцелели. Они были вдвоем – Арон и его отец, вся семья куда-то исчезла. И они сидели вдвоем и ждали. Просто ждали, и больше ничего. Сейчас, через пятьдесят пять лет, он думал, что все его детство было сплошным ожиданием. Ожидание и страх. Даже эти страшные дни, когда по ночам выла воздушная тревога и они мчались в бомбоубежище, не оставили в нем следа. Но это ожидание наложило печать на всю его жизнь.