Дэн Уэллс - Мистер Монстр Страница 25

— Алло. Это горячая линия «Насилие в семье»? Меня зовут Эйприл, я живу в Клейтоне…

Пауза.

— Да, округ Клейтон.

Пауза.

— Я знаю, что у вас нет здесь офиса, — я вам звоню по междугородней…

Пауза.

— Я уже говорила с полицией, и они не… да, я подожду.

Я поднялся, собираясь выйти. Мне нужен был жучок — самый маленький, вроде божьей коровки. В одной из трещин тротуара обычно кишела целая куча муравьев, и я, если бы захотел, мог разом прихлопнуть всех, кто окажется под подошвой, но это бы мне не помогло. Топнуть ногой — нет, это что-то мгновенное, не приносящее удовольствия. Мне нужен был жучок, чтобы с ним повозиться, посмотреть, что произойдет, если я буду отрывать ему лапки одну за другой. Мне хотелось знать, что именно я мучаю его, по собственной воле, не случайно. Я отпер дверь и пошел по коридору, надеясь, что мама меня не остановит.

Мне не хватило трех шагов до двери, когда раздался стук.

Мама оторвалась от телефонной книги — вид у нее был изможденный, глаза красные. Она уставилась на дверь пустым недоумевающим взглядом, словно не понимая, что происходит. Стук повторился.

— Выясни, кто там! — рявкнула мама.

Я открыл дверь и ощутил холод в желудке. Передо мной стояла Лорен, с синяком под глазом и дорожками высохших слез на щеках. Она посмотрела на меня с жалкой улыбкой и притронулась к моему лицу там, где прошелся кулаком Роб Андерс.

— Мы близнецы, — тихо произнесла она и погладила мою щеку чуть ниже тонкой корочки, оставшейся на коже после удара.

— Умоляю, признайся, что ты наконец взялась за ум, — сказала мама, вставая. — Хочешь, побудь пока у нас…

— Нет, мать, я пришла попросить, чтобы ты прекратила. Я пыталась связаться с тобой по телефону, но это невозможно — ты как будто приклеилась к нему. Перестань звонить в полицию!

— Но ты должна заявить о случившемся!

— Ничего я не должна! Слушай, я просто испугалась в тот день и не отдавала себе отчета, что делаю, а теперь отдаю. Да, ты не понимаешь, но…

— Думаешь, я не понимаю? — спросила мама, наступая на Лорен. — Ты знаешь, что мы пережили! Ты знаешь, что вытворял со мной твой отец!

— Прекрати впутывать отца! Он совершенно ни при чем, хотя бы потому, что Курт — не отец, а я — не ты. Курт по-настоящему любит меня, мы обо всем поговорили и знаем, что это больше не повторится. И…

— Не будь идиоткой, Лорен! Да как ты можешь…

— Я пришла не для того, чтобы ругаться!

— Конечно, у тебя есть с кем заняться этим дома!

Я развернулся, собираясь уйти к себе, но мама схватила меня за руку:

— Нет уж, не убегай, это и тебя касается. Скажи ей, что она должна заявить в полицию.

— Оставь Джона… — начала Лорен.

— Скажи ей! — крикнула мама.

Я не знал, что делать, а потому беспомощно хлопал глазами и старался думать о чем-нибудь успокаивающем: озере Фрик-Лейк зимой, безлюдном и тихом, нашей улице ночью, когда жизнь на ней замирает, мертвом теле на столе в морге, абсолютно неподвижном и безмолвном.

— Ты не можешь так жить, — заявила мама Лорен и перевела взгляд на меня. — Скажи ей, что она не может так жить.

— Я не хочу ввязываться.

— Ах, ты не хочешь ввязываться! — закричала мама. — Ты всегда на все реагируешь как бешеный, а тут вообще никакого отклика?

— Я не хочу ввязываться, — повторил я.

— Ты уже ввязался! Неужели я осталась единственным здравомыслящим человеком? Неужели я одна во всем мире считаю, что избиение моей дочери — это нечто из ряда вон выходящее? Что нельзя закрывать на это глаза? Я хочу сказать… Лорен, детка… неужели ты себя совсем не любишь?

— Не знаю, зачем я пришла, — вздохнула Лорен, поворачиваясь к двери. — Это все равно что говорить с самой враждебной на свете кирпичной стеной.

— Ты пришла, потому что я могу тебе помочь! — резко бросила мама, выходя за ней на площадку. — Я пережила это и знаю, что ты чувствуешь.

— Если ты разрушила собственные отношения, это еще не значит, что я позволю тебе разрушить мои, — ответила Лорен.

Голос ее прозвучал издалека, она уже успела спуститься до середины лестницы.

Мама рассмеялась сухим скрипучим смехом, который не знал, перейти ему в крик или в плач, а потому остановился посредине.

— Думаешь, я разрушила мои отношения? Думаешь, синяки у меня на лице, сломанная нога и развод — это моя вина? — Голос ее задребезжал сильнее, с ноткой отчаяния. — Думаешь, этот синяк — твоя вина? Ты поэтому подняла шум?

Дверь внизу открылась, но вместо быстрых удаляющихся шагов Лорен я услышал голос Брук.

— Мм, здравствуйте, — сказала она живо. — Вы, наверное, Лорен?

— Да, — медленно проговорила Лорен.

Она явно не узнала Брук.

— Ты к Джону?

— Привет, Брук, — отозвалась мама с верхней площадки, поспешно отирая слезы. — Поднимайся, детка.

— Я не хочу мешать.

— Нет-нет, все в порядке, — ответила мама, жестом зазывая ее в гостиную. — Все в порядке, заходи.

— Что у вас с глазом? — спросила Брук.

— То же, что у Джона, — ушла от вопроса Лорен. — Это у нас семейное.

Мама смерила ее сердитым взглядом:

— Надеюсь, ничего страшного.

— Я как раз собиралась уходить. Пока, Джон.

Я молчал, пока не услышал, как взвизгнули дверные петли.

— Пока, Лорен!

Заскрипели ступеньки, и мама отошла в сторону, пропуская Брук. Она выглядела как обычно, по-летнему ярко, и я ссутулился, сообразив, что на мне черная мятая пижама. Я так и не удосужился одеться.

— Привет, Джон, — сказала она, и в ее глазах вспыхнули искорки.

Она рассмеялась.

— Ух ты, хотела бы и я не вылезать из пижамы.

— Да, — ответил я.

Мама за спиной Брук сердито смотрела в сторону лестницы. Ее явно тянуло броситься на улицу за Лорен и там продолжить схватку.

— Нет! — воскликнула Брук, вдруг смутившись. — Я не думала… я не смеюсь над тобой. Черт!

Она зажмурилась. Последовала неловкая пауза, и Брук снова улыбнулась:

— Сумасшедший выдался вечер тогда?

— Да.

На улице хлопнула дверца автомобиля Лорен, а секунду спустя раздался рев двигателя.

— Ну так я… мм… это глупо, но… я написала тебе стихотворение.

Я уставился на нее:

— Стихотворение?

— Я знаю, это не модно, но мне мама посоветовала. Я имею в виду, посоветовала написать стихотворение, но все слова мои. Не хочу, чтобы ты решил, будто я… — Она смущенно закатила глаза и озорно улыбнулась. — Я все окончательно испортила?

Мама молча плакала у нее за спиной.

Я подождал еще секунду.

— Так ты его принесла?

— Ой, — спохватилась Брук. — Извини. Я нервничаю. Да, вот оно.

Она протянула мне листок бумаги.

— Это короткое стихотворение. Так что не воображай себе целую поэму, это даже не сонет, а так… ну, в общем, вот.

Она улыбалась, глядя на меня.

— Я хотела продекламировать его, но после этого мне пришлось бы забраться в норку и помереть там от смущения, так что читай сам.

Я посмотрел на бумагу. Четыре строчки, выведенные аккуратным, немного вычурным почерком, который свидетельствовал, что Брук сначала написала стих, а потом перенесла на чистовик, чтобы он выглядел красиво.

Мы пошли на праздник костра в вечер ветреный и темный,Мы думали повеселиться, но ужас нас ждал неуемный.Но я по-прежнему хочу встретить тебя на свидании,Приходи за мной завтра, а пока — до свидания.

Она хотела снова встретиться со мной. После всего, что случилось, после всех ужасов, что я натворил за прошедшую неделю, она звала меня на свидание. А я не знал, могу ли доверять себе.

— Я понимаю, стихотворение дурацкое, — сказала она, не поднимая глаз. — Но я подумала, это было бы здорово, потому что наше свидание так и не закончилось… Ну, то есть оно толком и не началось, по правде говоря, и вообще…

Я больше не рисковал полагаться на то, что сброшу напряжение в морге. И пожар не помог, наоборот, я разволновался еще сильнее. Возможно, Брук — лучший способ забыть обо всем и почувствовать себя нормальным.

Она поджала губы и покраснела. Я вдруг сообразил, что до сих пор молчу.

— Да, — быстро ответил я. — Это было бы здорово.

Ее лицо мгновенно просветлело.

— Так что, завтра вечером?

— Да, — согласилась она. — Часов в пять?

— Отлично.

Я помолчал немного.

— А чем бы ты хотела заняться?

— Я сама обо всем позабочусь. Предоставь только самого себя и машину.

Она рассмеялась.

— Договорились. Я заеду за тобой в пять.

— Класс! — сказала она. — Здо́рово!

Она развернулась, улыбнулась маме, и ее каблучки радостно застучали по ступенькам.

— До завтра!

— Ну и дела, — проговорила мама, входя с площадки в дом и закрывая дверь. — Единственный член семьи, у которого есть нормальные отношения, — социопат.