Джузеппе Д'Агата - Возвращение тамплиеров Страница 25

Белл бросает на Яирама косой взгляд:

— Он был из другого батальона. Из службы документации и пропаганды. И действительно, как только пушки начали стрелять, вы видели, он тут же отвернул камеру и побежал спасать свою задницу. Это было его право. Только не помогло: через несколько дней погиб и он.

Около пяти часов дня, выходя из просмотрового зала, Белл прощается с нами. Разумеется, мы его не знаем, никогда с ним не разговаривали и, уж конечно, не видели никакой пленки, обозначенной невнятным значком.

— Думаю, что сегодня вечером пойду в церковь помолиться за души солдат батальона-призрака, — говорит нам на прощание Белл. — Пусть в вашей душе тоже будет мир.

3 мая

Снова Нью-Йорк.

Сегодня столько всего произошло. Вечером и ночью, хотя день, казалось, обещал быть нормальным и спокойным.

Чтобы разобраться во всем, что случилось, и привести мысли в порядок, надо разделить события на три части.

Ужин втроем: Уайт и мы с Яирамом. Уайт с интересом выслушивает рассказ о результатах нашего визита в Пентагон. Мы должны признать, что у Борги необыкновенный нюх на всякие загадки, даже если взять самый незначительный военный эпизод.

Яирам покидает нас — не хочет пропустить концерт классической музыки. Спустя некоторое время возвращаюсь в гостиницу.

Кто-то лежит на моей кровати. Светлые волосы свисают с подушки.

Это Бетти, она спит.

Но сразу просыпается и садится. Улыбается мне:

— Чао.

Насколько я могу судить, она совершенно раздета. Но не испытывает ни малейшего смущения, наоборот — выставляет напоказ свои маленькие и острые груди.

Сажусь в кресло рядом с кроватью.

— Ты не очень-то удивлен, увидев меня здесь. Только не уверяй, будто ожидал этого.

— Честно говоря, действительно не ожидал увидеть тебя, и тем более в таком виде.

— Твой друг что угодно отдал бы за то, чтобы увидеть меня в таком виде.

— Яирам? И как далеко у тебя зашло с ним?

— Никак. — Она хмурит тончайшие брови. — Мог хотя бы сказать, что я тебе нравлюсь. Это главное для женщины.

— Конечно, нравишься.

— Так почему же не идешь сюда?

— Сделать то, что ты имеешь в виду, — не единственный способ показать, что нравишься.

— Я сразу поняла, что ты крепкий орешек, да ты и сам знаешь это. Нарочно ведешь себя так, чтобы заманивать женщин в постель.

— Ошибаешься, Бетти. Даже не представляешь, насколько.

Она натягивает простыню до подбородка.

— Мне даже стыдно становится. О таких вещах не разговаривают, их делают, и все.

— Тебе не кажется, что ты слишком все упрощаешь?

— Ну и пусть. А ты, случаем, не гомосексуалист?

Делаю отрицательный жест. Ситуация начинает мне нравиться и даже забавляет. Меня устраивает, что игру веду я.

— Я поняла, — настаивает она, — в Италии у тебя невеста, и ты из тех, кто предан своей избраннице.

Снова делаю отрицательный жест.

Ее зеленые глаза с тревогой смотрят на меня.

— Может быть, ты дал обет целомудрия?

Ясно, что этот вопрос — результат уайтовских лекций по истории религий. Пытаюсь поэтому сопроводить свой ответ успокаивающей улыбкой.

— Бетти, ты очень красивая и очень славная девушка.

— Ничего подобного со мной еще не случалось. Но думаю, никто больше и не сумеет с таким изяществом сказать мне: «Бетти, одевайся и уходи». Отвернись, пожалуйста.

Отвожу в сторону глаза и стараюсь умерить волнение. Знаю, что буду сожалеть об этом уникальном и непоправимо утраченном шансе, но понимаю также, что иначе и не могло быть, потому что — как сказал бы игрок в шахматы — делаю вынужденный ход. Но кто меня вынуждает?

Одеваясь, Бетти не перестает говорить. Неловкость и смущение, похоже, преодолены.

— Хоть и не сработало, я все равно хорошо изучила вопрос. У меня на самом деле был повод прийти сюда.

Я невольно оборачиваюсь. Она надевает джинсы.

— Какой повод?

— Знаешь такое название — Ливония? Я обнаружила сегодня, что она находится в США. Это крошечный городок, возможно входящий в «большой Детройт», штат Мичиган. Тебе это что-нибудь говорит, нет?

Срабатывает мой привычный самоконтроль, но я потрясен.

— Это и вправду интересно.

Она перекидывает сумку через плечо. Подходит ко мне и целует в щеку.

— Бай, Джакомо. Все как прежде. Прости, не знаю, что на меня нашло.

— Это ты должна меня простить. Хочу еще раз сказать тебе, что ты мне очень нравишься.

— И ты мне.

Мне захотелось объяснить ей, что с некоторых пор между мною и женщинами возник некий невидимый барьер, словно прочнейшее стекло.

Бетти выходит из комнаты.

Через несколько минут кто-то громко стучит в дверь. Влетает Яирам. Он вне себя: разъярен, губы дрожат.

— Вот ты где, друг сердечный.

Он с размаху бьет меня по лицу, но я успеваю отстраниться, и удар оказывается слабым.

— Глупый, давай я все объясню.

— Классическая ситуация: постель разобрана и вовсю пахнет ее духами. Мог бы хоть окно открыть.

— Мне нечего скрывать. Успокойся, Яирам, давай лучше поговорим.

— Ты скотина. Я хочу не разговаривать с тобой, а избить тебя как следует. И на этот раз дружки из лиги не помогут тебе. — Он скрежещет зубами, словно собака, готовая вцепиться. — Лига обиженных. Это я обижен. Кровно обижен.

Он бросается на меня с кулаками. Сцепившись, мы падаем на кровать. Пытаюсь отразить его удары, к счастью неточные. Он дышит все тяжелее, но не перестает обрушивать на меня одновременно и град оскорблений:

— Подлец. Предатель. Да я от тебя мокрого места не оставлю.

— Перестань, Яирам, не вынуждай меня отвечать тем же.

— Вот именно этого я и добиваюсь. Действуй, свинья. Почему не отвечаешь? Думаешь, ты выше всех?

— Между нами ничего не было и не могло быть.

— Хватит, больше не убаюкаешь меня своими песнями. Мне так и хочется изувечить твою смазливую физиономию. — Он продолжает колотить меня, ничего не видя, однако, потому что глаза его залиты слезами. — Но почему, почему ты это сделал? Почему не сказал о ваших отношениях с Бетти? Ты не должен был лишать меня иллюзии нашей дружбы. Что я стану делать без тебя? Разве могу я тебя ненавидеть? Я ведь все еще люблю тебя, несчастный.

— Я тоже люблю тебя. Не разрушай все, прошу.

— Нет, ты не стоишь ничего… ничего. Это я ошибся во всем. Ошибка всей жизни.

Дверь в комнату бесшумно распахивается. Появляются несколько человек. Они решительно и грубо разнимают нас и тем самым кладут конец нелепой и уже утомившей нас драке.

Их четверо. Двое выходят в коридор и остаются там, другие двое рассматривают нас, совершенно растерянных.

Они не кажутся мне грабителями. Молодые люди, прилично одетые, держатся уверенно и спокойно. Один невысокого роста, усатый, другой высокий и костлявый. Обмениваются взглядами и хохочут.

— Ты видел, Ник? Как я понимаю, они неплохо отделали друг друга.

Ник, тощий, повышает планку:

— Похожи на подельников, которые делят награбленное.

— Но это студенты.

— Итальянские, — соглашается Ник. Потом делается серьезным и требует ответа: — Из-за чего драка?

— Это наши дела, — сердито отвечает Яирам. Он явно готов снова наброситься на меня. Его решительно отстраняют, и я обращаюсь к ним:

— Кто вы такие и что вам нужно?

Двое переглядываются и вздыхают.

— Ладно, Майк.

— Как хочешь, Дик. Согласен.

Они достают толстые «корочки».

— ФБР, — говорит Ник.

— Это не дает вам права взламывать двери в гостиницах, — говорю я. — У вас есть ордер?

— Слышал, ему нужен ордер, — усмехается толстый Майк. — Ордер. Спорю, это единственное, что ему известно об Америке.

— Мы вошли, когда услышали, что тут идет драка, — спокойно говорит Ник. — Не беспокойтесь, мы только хотим немного побеседовать с вами. Можно присесть?

Мы с Яирамом молча переглядываемся.

— Мы можем выдворить вас из страны как людей, представляющих общественную опасность, — говорит Майк, вытирая лоб огромным платком. — Так из-за чего драка?

Оба садятся рядом на пластмассовый диванчик. Яирам опускается на кровать, я падаю в кресло.

— Ладно, — говорит Ник. — Пара вопросов, и больше мы вас не беспокоим.

— О чем? — спрашивает Яирам.

— Нам все прекрасно известно. Поэтому не будем зря терять время. — Ник складывает ладони перед лицом. — Профессор Иеремия Уайт — неплохой поручитель за вас. Но в этом случае, наверное, нужны и другие. — Он намеренно делает паузу. — Вы занимаетесь историческими расследованиями. Ладно. Но дело, которое вас интересует, как бы это сказать… очень деликатное.

Я спрашиваю:

— А что, ФБР занимается и историей?

Майк не сдерживается: