Джералд Керш - Ночь и город Страница 25

— Но Фил! — запротестовала Мэри.

— Ну ладно, ладно… Ладно! — сказал Носсеросс. — Сегодня сойдет и так, но к завтрашнему вечеру ты должен раздобыть пару белых пиджаков сорок четвертого размера.

— Я согласен, — сказал Адам.

— А теперь пойди причешись. Швейцар покажет, куда повесить твой пиджак. Потом зайдешь ко мне, я расскажу, что ты должен делать.

— Хорошо. А что с зарплатой?

— Никакой зарплаты. Только чаевые. Но чаевых вполне достаточно, можешь мне поверить.

— Часы работы?

— Каждую ночь, от заката до рассвета.

— Хорошо, что в неделе всего семь ночей, — пробормотал Адам, выходя из кабинета.

Носсеросс повернулся к Мэри, зажег сигарету и с явным раздражением отшвырнул спичку.

— С чего это ты вдруг захотела, чтобы он у нас работал? — спросил он. — Он тебе кто?

— Никто — я просто подумала, что он славный.

— Ах ты просто подумала, что он славный! Потому что он семи футов ростом? Мне это совсем не нравится. Я вышвырну его вон…

— Фил! — Глаза Мэри наполнились слезами — крокодиловыми слезами алчной женщины. — Как ты можешь говорить мне такие ужасные вещи?

— Ну прости меня, кисонька: я вовсе не хотел тебя огорчать…

— Давай, вышвырни его вон, давай, что же ты медлишь? Только потому, что я захотела, чтобы он работал у нас! Вышвырни его на улицу!

— Но, дорогая, я взял его только ради твоего удовольствия!

— Ой, ради бога, не надо ничего делать ради моего удовольствия! Я никто. Я дура набитая. И ты все время меня ревнуешь.

— Я ревную тебя только потому, что я от тебя без ума, дорогая!

— Ага, так ты все-таки ревнуешь! Это значит, что ты мне не доверяешь. Так. Все понятно. Выходит, я ничем не лучше шлюхи, так? Ясно. Что ж, спасибо…

— Но…

— Значит, если бы он был здоровенной толстухой с ужасным акцентом, строящей тебе глазки, ты был бы им очарован. «Ах дорогая, ты такая умная!» или «Ах Хелен, ты девчонка с мозгами!» Как мне все это надоело!

— Но я ведь в итоге дал ему работу, верно?

— Ну, ты…

— Тсс!

— Я готов, — сказал Адам, входя в кабинет.

— В таком случае садись и слушай, — сказал Носсеросс.

Как и Фабиан, Носсеросс оценивал человека по его лицу. Вряд ли вам удалось бы надуть его, напялив на себя лживую маску. Беседуя с Адамом, он не сводил глаз с его лица. «Так, — подумал он, — попробуем определить, что это за птица». Но, как он ни старался, нажимая на разные кнопочки и дергая за рычажки, ни его цепкая память, ни огромный опыт не дали ни единой подсказки. Он так и не смог прийти к какому-либо заключению. Типаж Адама ни о чем ему не говорил: такого лица попросту не было в его картотеке.

Носсеросс нахмурил брови.

Наши лица — это маски, за которыми скрывается истинное обличье. Иногда человек, сделав над собой усилие, предпринимает попытку придать своему лицу несвойственное ему выражение, но в результате те черты, которые он пытается скрыть, проступают еще сильнее. Всю жизнь мы прячемся за ширмами притворства и обмана. Мы шагаем по жизни в смирительной рубашке Тщеславия, рукава которой — Жажда и Страх, и о том, что творится в наших душах, можно прочесть по лживым, искаженным лицам. И многим из нас было бы проще прожить без еды, нежели без зеркал.

Однако лицо Адама было непонятным. Казалось, в нем уживаются не смешиваясь составные части взрывоопасного соединения: такие нейтральные вещества, как азот и глицерин — а ведь из них в конечном счете может получиться взрывчатка. Его лоб был широк, но плохо очерчен и чист, как у ребенка. У него было широкое тяжелое лицо и короткий толстый нос. Его губы чем-то напоминали бульдожьи: те же внушительные челюсти, созданные для того, чтобы вцепиться мертвой хваткой, связанные крепкими сухожилиями с мощной шеей, но только расслабленные, дурашливо оттопыренные, растянутые в ленивой добродушной полуулыбке.

Носсеросс был слегка озадачен. Он заглянул в лицо Адаму, и их взгляды встретились. У Адама были живые широко расставленные глаза: светло-серые, со стальным оттенком. «Глаза ребенка», — подумал Носсеросс. И сказал вслух:

— Так значит, ты ударил официанта в «Оливье»?

— Не совсем так — скорей не ударил, а толкнул.

— Он сильно пострадал?

— Нет, что вы, через пару минут он уже пришел в себя.

— Гм… А знаешь, тебе необходимо быть расторопным, если хочешь здесь работать. Сомневаюсь, что у тебя что-нибудь получится. Что-то не похоже, что ты особенно шустрый.

— Я могу быть расторопным. Но ведь вовсе не обязательно все время вертеться словно уж на сковородке, верно?

— Что ж, может, ты и прав.

— И вообще, к чему вся эта спешка? Разумеется, если нужно срочно что-то сделать или куда-то попасть, то да. Но спешка просто ради спешки? Это вовсе ни к чему.

Носсеросс кивнул: ему казалось, что он начинал понимать. Адам принадлежал к числу тех людей, которые годами движутся словно в замедленном темпе, набираясь сил, а затем в один прекрасный момент вдруг вспыхивают доселе невиданной энергией. Такой человек похож на электрический провод. Обесточенный, он лежит мертвой змеей. Но, стоит пустить по нему ток, он оживает и заставляет гореть электрические солнца. Однако до этого момента такие люди совершенно инертны. Они обладают способностью постепенно накапливать силы — подобно Антею, которому все было нипочем, пока он обеими ногами стоял на земле. Они живут в ожидании наводнения, схода лавины, извержения вулкана… «А он не дурак: медлительный, но в случае чего за ним не угонишься; долго раскачивается, зато потом черта с два его остановишь», — подумал Носсеросс и проговорил:

— Ну, в общем, я все тебе сказал. Остальное — дело практики. Так что давай приступай.

Адам поднялся.

— Одну минуту, — сказал Носсеросс, — ты каким-нибудь спортом занимаешься?

— Никаким.

— Но тебе наверняка приходилось выполнять какую-то тяжелую работу, так ведь?

— О да, самую разную.

— И у тебя наверняка есть какое-то образование, да?

— Ну да… Самое обычное, да еще то, что я сам прочел. Школа искусств, ну и тому подобное.

— Живопись?

— Скульптура.

— И ты в этом преуспел?

— С точки зрения денег это дело гиблое. Ну, я пошел.

— Да-да, конечно… Выпить не хочешь?

— Нет, я вообще мало пью.

— В таком случае, когда тебе предлагают выпить, не говори «нет», а приноси мне в кабинет, ладно?

— Ладно.

Адам вышел. Носсеросс поцеловал Мэри и сказал:

— Ты была права. Мне нравится этот парень.

— У него красивые глаза, — заметила Мэри.

— Да плевал я на его красивые глаза! — Носсеросс проводил Адама пристальным взглядом. В зале все было готово. Девушки за столиками застыли в смиренном ожидании.

Потом раздалась тихая трель электрического звонка, появился швейцар и провозгласил:

— Трое джентльменов!

Девушки вскочили.

— Трое джентльменов!

Пианист поднял руки.

— Давай! — скомандовал Носсеросс, и оркестр заиграл «Образ твой навеки в сердце моем».

— Трое джентльменов! — прошептала разносчица сигарет. В зал вошла Мэри, покачивая бедрами.

Ви, отбросив соломинку для коктейля, которой она ковыряла зубах, подтолкнула Хелен и сказала:

— Трое джентльменов!

В «Серебристую лису» вошли Гарри Фабиан, Фиглер и Черный Душитель — трое джентльменов.

Глава 10

— Ба! — вскричал Носсеросс — Кого я вижу! Гарри Фабиан собственной персоной!

— Точно! Ну, Носсеросс, как дела, старый прохвост? Познакомься с моим партнером, Джо Фиглером.

— Мне кажется, мы уже раньше встречались, мистер Носсеросс.

— Я как раз то же самое хотел сказать, Джо. Так ты теперь ведешь дела с молодым Гарри, верно?

— Чемпионы Фабиана! — вскричал Фабиан. — Борьба без правил. Фил, это Чарли-Бамбук, Черный Душитель, будущий чемпион-тяжеловес.

Ви шепнула Хелен:

— Ой, Хелен, видишь того невысокого господина, ну того, светленького, в синем? Это Гарри Фабиан, он композитор. Он просто душка.

— А, и Ви здесь! — воскликнул Фабиан и в сопровождении Фиглера и Душителя подошел к столику и похлопал ее по плечу. Потом увидел Хелен, и его лицо осветилось неподдельным изумлением и восторгом. — Слушай, это твоя подруга? Боже правый, вот это я понимаю — красивая девушка!

— Она новенькая, — ответила Ви.

— Что ж, когда-то все начинают… Эй, ребята, чего застыли, давайте располагайтесь. Мы сядем здесь. — Фабиан сел рядом с Хелен. Черный Душитель грузно опустился на стул рядом с Ви, а Фиглер, осторожно присев на краешек золоченого кресла, громко сморкался, окунув нос в огромный носовой платок, а затем выудил из кармана сигарету.

— А как насчет девочки для моего старого друга Джо?

— Нет, спасибо, я как-нибудь обойдусь.