Серенький волчок - Виталий Левченко Страница 25

В пачке без малого насчиталось пятнадцать тысяч. Мне хотелось представить логику нашего странного дядюшки: вот он прячет деньги в чучеле, а потом пишет завещание на родственников. Про доллары – ни гу-гу. Но если бы мы выбросили волка не глядя? Вот положили бы на кучу мусора при уборке и сожгли. И прощайте, денежки!

Зверину мы с Катюшкой оттащили на чердак.

В течение лета от Муштакова приезжали заказчики. Я порывался отдать мастеру долг, но он ни в какую не соглашался. Напрасно я рассказывал ему о находке в чучеле, говорил, что денег у меня достаточно. Вот такой был Муштаков.

В поселке, конечно, знали, что я делаю мебель. Новость распространилась сразу после нашего приезда. Нескольким соседям я поделал гарнитуры. Из чего попроще, разумеется. Для школы, как и обещал, собрал шкафы. По мелочи местные ко мне тоже обращались, но редко: почти в каждом доме был мужик, жители привыкли все делать своими руками, топором и пилой поработать каждый умел. Я не считал мелкие перехваты серьезным заработком. Большие клиенты шли в основном из Москвы, а спустя время добавились заказчики из Питера, Владимира, Калуги, Тулы и других городов. Я перестал ездить за материалом и договаривался о доставке на дом. Но это было позже.

Однажды я подумал: а не поменять ли машину? А потом вспомнил дядю и решил не менять. Не зря он ездил на облупленном жигуленке. Меньше в глаза бросался. Пусть бы все и дальше думали, что дела у меня идут худо-бедно. Так спокойнее. На багажник сверху помещалось многое – и ладно. Остальное привозили на заказ.

Половину доходов я клал на счет в банке. Часть денег прятал дома. Сделал в полу мастерской очень хитрый тайник. Никто никогда не нашел бы.

Первого сентября Катюшка пошла в школу. С утра сестренка хмурилась, без конца перекладывала ручки-тетрадки, ей все казалось, будто она что-то забыла. Потом положила в сумку своего любимого утенка.

Первоклашек на школьной линейке выстроили отдельно. Я стоял в толпе родителей, смотрел, как сестра теребит в руках букетик, что-то разглядывает в цветочках. Очень непривычно ей было среди стольких людей. Я надеялся: привыкнет.

Первое время я отвозил Катю на занятия, приезжал за ней после уроков. Но почти все первоклашки ходили в школу самостоятельно. Поселок был тихий, спокойный. Участковый любил выпить, но свое дело знал хорошо и часто мелькал в переулках на мотоцикле. После переезда он заходил к нам. Так сказать, познакомиться. Оно и понятно. К чужакам в деревнях и селах присматриваются долго. Но потом я сделал ему в контору пару столов, а для его супруги – этажерку для цветов. И стал, вроде, своим.

Я расспрашивал Катюшу о школе. Она пожимала плечами, говорила: все нормально. Но вид у нее был грустный. Классная руководительница оказалась теткой строгой, но не глупой. Она быстро поняла, что у Кати хорошо получается с устной речью. На уроках литературы сестренка рассказывала заданные накануне стихи. В этом Катюшка опережала всех. Мы учили стихотворения так: когда Кате не хватало терпения возить пальцем по строчкам – я забирал у нее книжку и читал вслух. Она легко запоминала текст.

С компьютером я не ошибся. Находить нужные буквы на клавиатуре для нее было легче, чем водить по листу ручкой. Я купил принтер и научил сестренку пользоваться им. Она придумывала коротенькие сказки, набирала на компьютере, распечатывала и аккуратно складывала листочки на край стола в своей комнате.

Друзей она так и не завела. Кроме одной девочки. С ней она подружилась очень быстро. Вика жила с бабушкой недалеко от школы. Отца у них не было, а мать умерла от рака, после рождения дочки. Вика постоянно подхватывала простуду. Что-то серьезное с иммунной системой. Дома она проводила времени больше, чем в школе. Я помню ее с неизменным стареньким шарфиком на шее.

Часто после уроков Катя шла к подружке, потом звонила мне, и я приходил за ней. Если Вика не болела – Катя приглашала ее к нам, но это случалось редко. Я сделал девочкам много игрушечной мебели и домики для кукол. Какие это были домики! Не китайский ширпотреб по ломовой цене с магазинных полок, а настоящие произведения искусства.

Их дружба продлилась до четвертого класса. А потом Вика умерла. Видимо, наследственность.

После смерти подруги Катюша замкнулась в себе. Подолгу просиживала у компьютера, со мной разговаривала неохотно. Стала сильно раздражаться из-за проклятого косоглазия.

Я и раньше думал об операции. Но еще при рождении сестренки врачи убедили маму, что лучше убрать косоглазие позже, когда Катя вырастет. Якобы глазное яблоко с возрастом увеличивается, после ранней операции возможен регресс.

Но я не мог уже смотреть, как мучается сестренка. Весной я свозил Катю в Москву, к знакомому офтальмологу. К тому времени у меня было достаточно деловых связей, может, и не таких больших, как у Муштакова, но все же.

Катеньку обследовали. А через неделю сделали операцию. Я полагал: это очень долгая процедура, но длилась она минут сорок-пятьдесят. Сестру, с бинтами на глазе, в кресле вывезли из операционной. Подумалось тогда: какого черта я ждал целые годы, если все можно было исправить меньше чем за час!

Трое суток Катя провела в клинике. И еще две недели дома.

Даже мне до конца не верилось, что мы избавились от этой дряни, а уж Катюше – и подавно. Она не отходила от зеркала, поворачивалась и так, и сяк. Фигурка у нее была хорошая. И с глазами – полный порядок. Она не прекращала повторять:

– Неужели это я?

Врач выписал ей освобождение от физкультуры. Сестренка от радости хлопала в ладоши и кричала «Ура!». По такому случаю, я не про физкультуру, конечно, говорю, а про удачную операцию, мы съездили в Москву погулять, а по дороге домой купили огромный торт.

Катя частенько читала мне свои рассказы. По грамотности они почти не стали лучше, из-за дислексии. А еще были похожи на сказки, только не по-детски мрачные. Бывало так, что после очередного сочинения в школе у Кати выдергивал тетрадку и зачитывал написанное вслух какой-нибудь засранец из неблагополучных учеников. В такие дни сестра возвращалась домой заплаканная. Учителя, конечно, наказывали этих гаденышей, вызывали родителей. На какое-то время Катю оставляли в покое. А потом начиналось опять.

Классе в седьмом на Катюшу начали обращать внимание мальчишки. Только она была далека от этих ухаживаний. К ней быстро теряли интерес. И даже не из-за дислексии.

Не то чтобы