Наталья Андреева - Угол падения Страница 26

Лада готовилась пережить это стихийное бедствие, но сил почти не осталось. Сейчас, совершенно разбитая, она лежала на кровати и не могла прийти в себя. Почему-то вспомнилась примета, что если выходишь замуж в мае, то всю жизнь маяться будешь.

«Не буду я маяться, не буду, — уговаривала она себя. — Андрей меня очень любит. Никто и никогда не будет меня так любить. Никто и никогда…» Эти слова начинали напоминать заклинание: Лада уговаривала себя поверить в собственное счастье. Но в душе не было ощущения того, что все было благополучно, имелось только глубокое отвращение ко всему, что с ней должно было произойти через несколько дней.

Да, самой, природой Ладе предназначалось право выбора. Она могла принять любое из многочисленных брачных предложений, но сердце ее молчало. Лада была лишена сильных эмоций, предпочитала пассивно принимать все происходящее, многочисленные знаки внимания скользили, по ней, как солнечные лучи по прохладной воде, не достигая дна. А жить в общежитии становилось все тяжелее. Каждый считал себя вправе приходить в любое время, чуть ли не ночью, навязывая свое общество девушкам. Соседка беззастенчиво пользовалась Ладиными вещами и талантом притягивать к себе мужчин. В их комнате постоянно толпился народ. Кто-то играл на гитаре, кто-то пил чай, кто-то включал на полную громкость магнитофон, демонстрируя модные, дефицитные записи.

Лада устала от бесконечных попыток мужчин напоить ее, чтобы затащить в постель, купить, соблазнить дорогими шмотками или оригинальностью своего ума. Каждый считал своим долгом попробовать: авось получится. Она стала женщиной для всех: никто не мог похвастаться ничем конкретным, но все намекали на свои особые с ней отношения. Ей надоело опровергать вздорные слухи и выставлять за дверь поздних гостей. Три года Лада как-то протянула, но потом поняла, что дальше так продолжаться не может.

Она решила выйти замуж за человека, который сможет оградить ее от назойливых ухаживаний и не будет требовать горячей ответной любви. Лада мечтала всего лишь о спокойных ночах, о возможности нормально доучиться, получить диплом и избавиться от шлейфа слухов.

Андрей Елистратов оказался кандидатурой подходящей. Во-первых, он был скромен, тих и никогда не засиживался в их комнате позже десяти часов вечера, во-вторых, он был порядочен, потому что не пытался применить по отношению к Ладе ни одной из перечисленных выше гнусностей, в-третьих, он был физически очень силен, занимался вольной борьбой и даже выигрывал какие-то соревнования, никто не рискнул бы с ним связаться без угрозы собственному здоровью. И самой главной причиной была, конечно, его фанатичная страсть к Ладе. Он давно бы уже вышвырнул всех ее поклонников из заветной комнаты, если бы только получил на это право. Право наконец было дано: они официально объявили о готовящемся бракосочетании. Андрей был счастлив. Поклонники исчезли с горизонта, как тучи после грозы, в комнате воцарился покой. У Лады и в мыслях не было торопиться со свадьбой, достаточно было лишь официального статуса невесты, но Андрей стремился укрепить свои позиции. Медленно, но верно дело шло к свадьбе. Ладе ничего и не надо было делать, она просто не сопротивлялась ходу событий и не успела опомниться, как был назначен день свадьбы. Елистратов упорно вел свою партию к свадебному маршу Мендельсона, почти уже празднуя победу, когда сердце его невесты неожиданно очнулось от многолетней спячки: на горизонте возник внезапным смерчем студент четвертого курса Александр Серебряков.

Если бы Ладу спросили, почему именно он, она не нашла бы ответа, как большинство людей, любящих не за что-то, а вопреки. Они полюбили друг друга именно потому, что не могли быть вместе. Серебряков не был особенно красив или жутко талантлив, он не блистал на спортивных ристалищах и не ставил целью — красный диплом, наоборот, он старался ничем не выделяться, но всеми был замечен. К Александру относились настороженно, потому что его реакция была всегда непредсказуемой. Лада же его заметила только потому, что он старался не замечать ее. Ее самолюбие было задето, она стала нарочно попадаться ему на глаза, чтобы лишить его ореола этакой неприкосновенности и заставить потерять голову, потом стала делать глупости в полной уверенности, что никто этого не замечает, и, наконец, влюбилась запоздавшей первой любовью, навсегда надрывающей сердце и оставляющей там внушительный рубец.

Их роман развивался с точностью до наоборот: чем больше они друг в друга влюблялись, тем заметнее избегали друг друга. Хорошо, когда из двух влюбленных хоть один обладает способностью сделать первый шаг, совсем прекрасно — когда оба, и трагично — когда никто. Так бывает только в юности. В более зрелом возрасте люди не боятся признаться и в более тяжких грехах, чем любовь. В конце концов, Лада решила выйти замуж назло, из мести, из дикой ревности к девушке, которой он умышленно уделял внимание. Просто чтоб доказать всем, что между ней и Серебряковым ничего нет.

И вот в тот майский день, за несколько дней до свадьбы с нелюбимым, но надежным человеком, она лежала на кровати, думала об этом и неожиданно поняла, что не может больше сидеть дома и ждать, когда все решится помимо ее воли. Она надела старенькие джинсы, набросила ветровку и вышла на слепящий солнечный свет.

Вокруг блаженствовали очумевшие от яркого солнца люди. Их лица, уже слегка обгоревшие на солнце, сияли, как надраенная медь. Лада шла по студенческому городку, принимая приветствия и поздравления с предстоящим замужеством. Если бы ее спросили, что она ищет и куда идет, она не смогла бы ответить. Просто в такой необыкновенный день не должно быть места обыкновенным событиям. Даже мороженое, купленное в первом же попавшемся киоске, показалось вкуснейшим деликатесом, а знакомая березовая аллея — не чем иным, как дорогой в рай. Лада пошла по ней, щурясь на клейкие молодые листочки берез и замирая от гулкого стука сердца. Аллея выходила к спортивному стадиону, где группа веселых, почти совсем раздетых студентов гоняла мяч. Парни орали и охотно падали в мягкую, недавно пробившуюся на поле траву.

Саша сидел на трибуне и наматывал на колено эластичный бинт. Рядом валялась синяя спортивная сумка и бутылка из-под минеральной воды.

Лада подошла:

— Можно сесть?

Не отрывая глаз от травмированной ноги, он буркнул:

— Садись.

— Надо троксевазином натереть, а потом обматывать. У меня в комнате есть тюбик.

— Обойдемся.

— Вы — это ваше величество Александр Серебряков? Может, глянешь хоть раз, а то не вспомнишь потом, какие у меня глаза.

Он поднял голову и внимательно посмотрел в улыбающееся Ладино лицо:

— Тебя можно поздравить?

— Пока еще рано. А тебе не терпится? Могу пригласить на свадьбу в качестве почетного гостя.

— Почему же не свидетелем?

— Потому что для свидетеля ты слишком слеп. Не видишь дальше сврего больного самолюбия.

— Знаешь, я, пожалуй, пойду. А то еще твой жених придет мне морду бить. Я не такой здоровый, как он, могу и в больницу попасть, а скоро сессия.

— Ты еще и трус?

— Ради своей девушки я не испугался бы, а ради чужой…

— Саша, тебе не надоело от меня бегать?

— А тебя что, задело, что я к тебе не пристаю, как другие? Тебе все мало? Замуж ведь выходишь, чего пришла.

Лада проглотила и это. Сегодня она решила высказаться до конца:

— Погода на улице хорошая. Не хочешь прогуляться?

— С тобой?

— А чем мое общество тебя не устраивает? Слушай, Саша, ты можешь хоть один день в жизни наплевать на все? Можешь ты сейчас поехать со мной покататься на речном трамвае, погулять в парке или просто в кино сходить, в конце концов? Зачем пришла. Спрашиваешь? Скажу! Я первая скажу, я тебя люблю. Это хороший повод для прогулки?

Александр встал, закинул на плечо спортивную сумку и сказал:

— Пошли.

Идя вдоль низкого заборчика, окружавшего стадион, Лада крепко держалась за его локоть, и ей было уже наплевать, что им вслед удивленно смотрят студенты.

«Кто-то из них непременно доложит Андрею, но мне уже все равно. Сегодня я буду счастлива», — думала она, прижимаясь к горячему плечу Александра.

В жизни каждого человека бывают дни, в которые вмещается целая жизнь, и, прожив их, уже не жалеешь ни о сером прошлом, ни о предстоящем безрадостном будущем. Такие дни врезаются в память, как след от ожога, и вспоминаются только в моменты большой боли. Тогда стоит их вспомнить, чтобы не жалеть ни о чем, что случится потом, и еще раз прожить короткий, но ослепительный отрезок счастья.

Этого дня Лада не забывала никогда. Сначала они пошли на пристань и сели в речной трамвай, который радостно рванулся резать серую воду Москвы-реки. Берега светились дымкой пушистой зелени, ветер трепал ее черные волосы и бросал их в лицо Александра, он отряхивался от них, как от паутины, и смеялся. Они целовались, слизывая друг у друга с кончика носа и щек капли воды, впереди у них был длинный весенний день.