Измайлов Андрей - Русский транзит Страница 27

Очнулся, Болела не только голова – лицо, затылок, но и все тело. Шевельнуться не удалось: руки и ноги крепко связаны и притянуты за спиной почти вплотную – концы пальцев чуть ли не касались подошв моих же кроссовок. Я был выгнут колесом так, что дышалось с трудом. К тому же рот был заклеен скотчем. И глаза. Я лежал на холодном бетонном полу и… и не мог вспомнить, не мог понять, что происходит.

«Амнезия» – вот как это называется. Когда Ленька-птенец распетушился, полез на рожон в спарринге с душанбинцем, и тот приголубил Цыплакова четким маваши-гери на первенстве Союза, – тогда Цыпа, очнувшись минут через пять, спрашивал Иру и беспокоился, не прошла ли его очередь. Я, помнится, засуетился: неужто птенец «крышу сдвинул»?! Но наш врач утешил: «Амнезия. Временная. При сотрясении – обычно. Скоро восстановится. Подождем». Значит, подождем… Странное ощущение: все помню, всю жизнь с детства. Но вот что было час назад? Или два? Три? Или всего несколько минут прошло с тех пор… с тех пор, как что?! Расслабься, Бояров, «гуси летят…».

Я расслабился. Насколько позволяла вынужденная поза. Дышать поглубже, восстановиться.

– Ожил, падла!

Ленту со рта с треском отодрали.

– Заодно и глаза, – еле двигая разбитыми губами, выговорил я. Скотч, налепленный на свежие ссадины и сорванный с них же, – это больно.

– А мне твои глаза ни к чему. Мне твой язык нужен!

– Думаешь, я тебя по голосу не узнал?

– Поздравляю. Соображаешь уже, значит. Соображай, соображай, недолго осталось. Отсюда ты уже не выйдешь.

– Откуда?

– Отсюда! От верблюда!

Память вполне восстановилась. Это, понятно, Грюнберг. Который, по словам директора, в Комарово. А может, и я теперь в Комарово? На дачке? У Грюнберга. Или… у директора, у Николая Владимировича Мезенцева. Замечательного человека на своем месте, «который на своем месте…». Вероятно, будь все не со мною, а читал бы детективчик на досуге – Чандлера, Хэммета, Чейза, взвыл бы от недогадливости героя: мол, ясно же, кто есть кто! через двадцать страниц ясно! Но на то и детектив, там задачи иные. А реальная жизнь не страницами меряется, а годами, днями, часами. И задачи – иные. Моя задача не угадать, а выжить – сколько осталось: часы, дни? Все равно была, была возможность догадаться раньше, хоть чуть-чуть раньше – Мезенцев. По телефонному разговору. У него ведь были странные паузы: «Он… он в Комарово» – про Грюнберга. Небось на пальцах друг другу показывали-совещались.

Да не в том дело!!! Это же не боевик какой-нибудь! Это жизнь! Это в детективах подозревай всех с первых строк – не ошибешься! А в жизни… Так не проживешь. Ведь есть же правила. В любой игре свои правила. И в жизни. Мезенцев в моем представлении отнюдь не овечка безгрешная, но… ведь правила! Каждый должен делать свое дело… Беспредел – сидеть на зоне; Валя Голова – пить-гулять, прикидываясь, что ловит шпионов; Лев – мухлевать с антиквариатом и ждать визы; Грюнберг – мотаться челноком между Штатами и Союзом, сколачивать капитал на мафиозных сделках; я – пропускать в бар только своих, а чужих не пропускать; Мезенцев – вращаться в сферах, играть в теннис, делать карьеру… Каждому свое. Ан нет… Каждый норовит ухватить еще и чужое.

Эх, Бояров, не зря тебя этот паразит оловянным солдатиком называл. И подразумевал не стойкость, а оловянность. Ничего, я еще побарахтаюсь!

– Ну, падла! Говори!

– И что бы ты хотел от меня услышать, вонючка?

Он пнул меня ногой по почкам. Я застонал, замычал. Терпеть мне не перетерпеть. Что могу, то могу – терпеть боль. Но стонал и мычал, давая себе лишние секунды, чтобы свести логические концы с концами: предстоит блеф и ошибиться нельзя, ни пережать – ни недожать.

– Понял, нет?! Или еще?!

– В горле пересохло. Дай что-нибудь попить. Можно пива. Можно «Туборг».

– Ты у меня сейчас получишь! Ты у меня получишь такой «Туборг»! Где Олег, это его «девятка». Где Олег?!

– Обделался твой Олег и сдал тебя с потрохами. Я ему объяснил про чистосердечное признание и так далее, и сидит сейчас Олег в уютном заведении и рассказывает, рассказывает.

– Ты его что, ментам заложил? Врешь! Тебя менты первым номером повязали бы.

– Повязали бы. Но не такой же я дурак, чтобы Олежека за ручку приводить в ментовку. Он сам, ножками-ножками. Я его только до парадного входа довез, а дальше он сам. Ну, а я проследил из машины, чтобы он подъездом не ошибся, и поехал дальше по делам. У меня что-то дел в последнее время накопилось – не продохнуть.

– Херня! – заключил Грюнберг после некоторого молчания. – Олег ничего рассказать не может. Он ничего и не знает толком! – провоцируя меня на ответ, прощупывая.

– Может, и не знает… Может, знает, но не все. Но про Борюсика – знает. И теперь о том, кто убил Быстрова, знает не он один и не только я. И про убийство Каширина, про то, как и кто зарезал дядю-Федора, тоже знаем теперь не только мы втроем – ты да я, да Олег.

– У художника – не я! Ты мне брось тут…

– Не ты, так Джумшуд с друзьями-джигитами. А кто их послал?! Или думаешь, что заявления типа «я хотел не Каширина, а Боярова» служат оправданием?

– Я, падла, ни перед кем оправдываться не собираюсь! Понял, нет?!

– Понял. Правильно! Где уж тебе оправдаться! В дерьме по самые помидоры.

Он снова пнул меня ногой. И еще раз. И еще:

– Убью, гад!

Я сносил удары на сей раз без стенаний и мычаний: я сильней, я стойкий оловянный, терпи, Бояров, – Мишенька Грюнберг бьет уже не для того, чтобы выколотить информацию, а просто в сердцах. Хороший знак! Я невольно хехекнул: вот уже для меня хороший знак – отбивание почек и селезенки! Дожил!

Грюнберг, заслышав мое хехеканье, приостановился:

– Весело тебе, падла? – с той яростью, которая от неуверенности. – Отлично! Повеселись напоследок!

– Отчего ж напоследок! Мы с тобой где сейчас находимся? В Комарово, небось? На даче твоей говенной? А директор? С Зотовым в порту проблемы решает? Ну тогда погоди чуток, гости скоро будут. Уж я постарался и строго-настрого Олегу наказал про ваши с директором дачи сообщить первым делом. Так что жди. И учти, если хороший адвокат еще убедит наш самый гуманный суд в мире, что Борюсик – убийство из неосторожности, без умысла, то за меня получишь на всю катушку. Ты вообще понимаешь, что происходит? Накрылась ваша лавочка! Лопнула! А ты – крайний. Не понял до сих пор?

Я ощутил саднящую боль в виске – Грюнберг ткнул пистолетом и давил, давил. «Гуси летят…», Бояров, «гуси летят…». Труден их полет, когда ствол «Макарова» тычется в висок, но мне удалось выдавить из себя еще одно презрительное хехеканье – не истерическое, нет.

– «Макаров»? – поинтересовался я как специалист у специалиста. – Не промахнись.

– Не промахнусь! Не промахнусь, падла! Это не «Макаров» твой сраный, это «магнум»- головенку твою умную разнесет в мелкие брызги!

– Дурак ты все-таки, Миша! Бери «Макаров» – после «магнума» сам будешь в брызгах, не ототрешься. А тебе лучше сохранять цивильный вид.

– Это зачем же? – вопрос прозвучал уже с надеждой, с осторожной, тщательно скрываемой надеждой.

– А чтобы хоть один шанс сохранить, когда ты отсюда, с дачи, рванешь. Загаженному трудней.

Логично. Пистолет дрогнул, все еще вдавливался в висок, но уже не так сверляще.

– Когда они здесь будут? Ну эти… твои? – не без вкрадчивости спросил Грюнберг.

По интонации я понял, что мы с ним не на даче. Значит, не на даче. Я так и предполагал. Не мог я так долго быть в «отрубе» после удара дверью, чтобы они успели меня доставить аж в Комарово. Тем лучше!

– Сам подумай. Сколько им нужно, чтобы получить санкцию прокурора на обыск и до Комарово доехать. У них форсированный мотор, ты знаешь… – Грюнберг молчал. – А где наш уважаемый Николай Владимирович? Тоже здесь неподалеку, а? Нет. Пожалуй, он не такой дурак. Он, пожалуй, в порту сейчас. Руководит Зотовым. Погрузка-разгрузка, то-се. И получаешься ты крайний, Миша. Тебе и отвечать. Ты и на Кавказ ездил к джигитам, и на Брайтон-Бич твоя физиономия примелькалась, и два убийства на тебе висят – Борюсика и Фэда. Зато директор наш замечательный чист, как горный снег. И паспорт у него заграничный есть, и виза открытая – если что не так, Зотов пособит. А у тебя? Гостевая, хлопот с ней! Так что не светит тебе заграница – в лучшем случае будешь ты отсиживаться в горах Кавказа у друзей Джумшуда. Только и туда еще надо добраться. Но и крепко подумать перед этим. Им, ребятам простым-горячим, ничего не стоит чиркнуть тебе по горлу, как Фэду. Зачем ты им засвеченный? Дружба дружбой, знаешь ли… но до тех пор, пока ты в силе. А трупы нынче на Кавказе даже и не пересчитывают.

– Ну-ну. И что ты предлагаешь? – еще не выигрыш, Грюнберг еще не взял меня в напарники, еще сарказм в тон подпускает. Да и не станет он со мной… хм, дружить. Да и я не стану! Однако вопрос задан!