Илья Бушмин - Ничейная земля Страница 27

– Он все-таки отпрянул. Наверное, очень уж больно было. Я отбросила его ногами. Подскочила и побежала, куда глаза глядят. Не оглядываясь. Я не могла кричать. Он ведь почти задушил меня. Было больно даже дышать. И я бежала, спотыкалась, вставала и снова бежала. Пока не оказалась около дома. Не знаю, как. Ноги сами привели… – Рамиля угрюмо покосилась на Полякова. – Так все и было.

– Вы сказали, он вас ножом бил.

– На мне толстая куртка зимняя была. Только один удар всю одежду пробил. Но там царапина только. Повезло. Если бы не зима и холод, я бы так и осталась в том дворе, в луже собственной крови. – Рамиля грустно улыбнулась. – Знаете, я в тот самый день решила, что никогда не буду жить в Яме. Мама осталась. А я уже через год, как только мне 18 стукнуло, собрала вещи и уехала в город.

– Понимаю.

– Сейчас я живу с мужем, у меня семья. Муж тоже здесь, на рынке, работает. Живем небогато, но главное – я выбралась из Ямы. Хотя знаете, иногда задумаешься… Ведь город вокруг – такая же яма, только с маленькой буквы, – Рамиля грустно покосилась на толпу, снующую перед палаткой взад-вперед. – Посмотрите вокруг. Толпа. И так не только на базаре, так везде. Город задыхается от людей. Каждое утро едешь на работу – а улицы парализованы. Людей так много, что, когда все они едут работать, реки улиц превращаются в стоячий пруд. По ночам дворы жилых домов похожи на парковки перед супермаркетами в выходной день – не могут проехать ни «скорая», ни пожарная. Везде человеческая давка. В больших городах нечем дышать от смога, люди ходят в масках и получают болезни легких, потому что дышат этим воздухом. Он отравлен человеком. Мы стали паразитами, которые жрут сами себя.

Поляков не знал, что ответить на этот всплеск сознания. Помолчав, чтобы дать девушке время, он мягко спросил:

– Рамиля, вы ведь разглядели его лицо?

– Если можно так сказать, – пожала она плечами. – Темно ведь было. У меня в глазах туман стоял и пятна с искрами скакали. А у него рожа была обезображенная просто. Глаза дикие, рот кривой…

– Но вы сможете его узнать, если увидите?

– Не знаю. Может быть.

Поляков достал фоторобот. Развернул.

– Это он?

Рамиля смотрела долго, с прищуром, выдававшем слабое зрение. Поколебавшись, кивнула.

– Похож. Только он как будто более худой был.

– То есть, все-таки помните, – мягко подтолкнул Поляков девушку к правильному заключению. – Если я покажу вам его фотографию, сможете узнать?

Она выдохнула.

– Постараюсь. Но чтобы понять, он это или не он, вам не нужно смотреть на его лицо.

– Что вы имеете в виду?

– Когда в тот вечер я прибежала домой, все лицо у меня было в крови. В его крови, – с затаенной мстительной злостью проговорила Рамиля. – А когда я к умывальнику побежала и стала чистить зубы, то вычищала между зубов куски кожи и мяса… Так что, когда поймаете, просто посмотрите на его руки. Такие следы остаются навсегда.

4

Катя вздрогнула и словно проснулась. Перед ее глазами был бокал воды. Жидкость затрепетала за стеклянными стенками, несколько капель вылетели и плюхнулись на полы синего мундира, оставив темные влажные кляксы.

Катя подняла глаза. Ее рабочий кабинет. И она здесь не одна. Перед ее столом сидели три опера, которых она смутно знала. Катя была уверена, что они из городского УВД, но из какого подразделения – не имела ни малейшего понятия. Все трое удивленно и настороженно смотрели на нее.

– С вами все в порядке? – встревоженно спросил один из них.

Катя сдавленно улыбнулась, ставя стакан на стол.

– Да, просто…

Она не договорила, потому что ее мозг был занят совсем другим. Приступ повторился – и, как всегда, совершенно не вовремя. Что происходит? Как эти трое оперов оказались здесь? Чем они тут вообще занимаются?

– …Голова, – пробормотала Катя.

Чтобы занять руки и убить время, она взяла стакан и сделала еще несколько глотков воды. Опера переглянулись, один кашлянул. Взгляд Кати упал на стол. Блокнота – черт побери! – нигде не было. Но перед ней лежали бумаги. Растерянно и лихорадочно пробежав глазами по тексту, Катя разглядела слова «психологический портрет». Еще одна бумажка была исписана ее собственным почерком. Подсказка. То, ради чего они здесь собрались.

Катя начала вспоминать. Она была у Гапонова. Кажется, это было вчера. Тот выделил ей несколько человек из числа оперов, прикрепленных к оперативно-следственной группе, чтобы пройтись мелкой гребенкой по информационным базам РИЦа, используя психологический портрет в качестве орудия для поиска подозреваемых среди десятков тысяч человек, информация на которых хранилась в полицейских базах данных.

Она потянулась к бумаге. Теперь почти все было ясно. Кроме одного: Катя даже примерно не подозревала, как долго шло совещание и что она успела сказать.

– На чем… На чем, простите, я остановилась?

Опера снова переглянулись. Тот же самый опер, который уже подавал голос – сейчас Катя вдруг вспомнила, что его фамилия Барсуков – непонимающе сказал:

– На самом начале, вообще-то.

– А, ну да.

Лучше и не придумаешь. Как бы Катя выглядела, если бы ее переклинило, когда эта летучка уже подходила бы к концу? Благодаря приступ за то, что тот произошел относительно кстати, Катя почти с облегчением проговорила:

– Да, простите. Итак… – она потерла переносицу, собираясь с мыслями, и взялась за бумажку с собственными набросками. – Итак, как вы сами знаете, предстоит огромная работа. Первоначальный поиск по имеющимся у нас базам ничего не дал. Поэтому мы решили расширить границы поиска и закинуть сеть как можно шире.

Опера украдкой переглянулись, и Катя сообразила, что такое вступление она произнести все же успела. Да и черт с ним, теперь ничего не попишешь. Она приказала себе выкинуть все лишнее из головы и сосредоточиться на деле.

– Теперь мы проверяем не только жителей Ямы и приграничных к ней территорий Промышленного района. Теперь наша цель – все жители города и его окрестностей, которые когда-либо попадали в поле зрения полиции. Все вы читали психологический портрет, составленный нашими консультантами-психиатрами? Нам нужен человек, которому от 40 до 55 лет. Скорее всего, он связан с Ямой. Например, мог там родиться, жить какое-то время или иметь там близких родственников. Дальше. Наш подозреваемый сильный и физически развитый человек, без ярко выраженных недостатков, которые могут накладывать какие-то ограничения. То есть, физически неполноценных, инвалидов и так далее мы не рассматриваем…

…В это самое время Поляков собирался отправиться в городское УВД к Халилову и Коротову, чтобы сообщить оперативникам-коллегам новую информацию и вместе подумать, что можно сделать. В коридоре его встретил Заволокин.

– Поляков, куда намылился? – голос шефа звучал холодно.

– В главк.

– Ко мне в кабинет, – велел Заволокин и развернулся. Ничего не понимая, Поляков двинулся следом.

Усевшись за стол, Заволокин взял бумагу с кипы на углу стола и швырнул ее Полякову. Бумага прокатилась по полированной поверхности стола.

– И что это, твою мать, такое?

Теперь Поляков понял, о чем речь. Это был его собственный рапорт, в котором он отражал полученную от Рамили Даутовой информацию.

– Здесь все написано.

– Поляков, – устало, словно говорил с клиническим идиотом, вздохнул майор. – Ты у нас такой дурак, как говорится, по субботам, или как?

– Сегодня четверг вроде.

– Эта баба, как там ее…

– Даутова.

– …Да плевать мне, веришь, нет? Эта баба ничего толком не описала. Брякнула только что-то про укус на руке. Но все это вилами на воде писано, Поляков.

– Михаил Иванович, – нахмурился Поляков. – Она дала новую информацию. Особая черта в описании нашего маньяка, о которой мы не знали ранее.

– Если это он. На дуру напали пять лет назад. Пять, Поляков!

– А он убивал и 18 лет назад.

Заволокин набычился.

– Хорошо. Допустим. Тогда объясни мне, Шерлок-твою-мать-Холмс, какого хера ты написал здесь про дежурного? Который якобы не принял заявление?

Так вот где собака зарыта. Корпоративная этика, в случае с российскими государственными учреждениями – от школ и больниц до полиции – называемая «круговой порукой».

– Почему якобы, – отозвался Поляков. – Ее чуть не убили, она каким-то чудом умудрилась спастись, ей изрезали куртку. А наш дежурный просто послал их в задницу. Я понимаю, завал, но одно дело – послать алкаша, с которого ботинки сняли, потому что он прямо в них дрых на лестнице в подъезде, а совсем другое – вооруженное нападение и попытка убийства. Это же беспредел, Михаил Иванович.

Заволокин скривился, одарив опера уничижительным взглядом.

– Тут не ты решаешь, что беспредел, а что нет.

– А я и не пытаюсь ничего решать. Это уголовный кодекс и закон «О полиции» давно решили за меня. И девушка, и ее мать отлично помнят, когда именно они пришли в наш отдел подавать заявление. Это было 19 февраля. Все, что нужно – просто узнать, кто дежурил в тот день пять лет назад и…