Л. Хартли - Смертельный номер: Рассказы Страница 27

— Как будто никого, — ответил человек.

— Не подумайте, что я вам не верю, — вежливо заметил кондуктор, протягивая руку спускавшемуся клиенту, — но лучше пойду и погляжу сам.

С кондуктором бывало и не такое, случалось, он переставал верить сам себе. Подобные сомнения — видел или не видел — посещали его в конце утомительного дня, и он, если мог, им сопротивлялся. Ясно, они признак слабости; поддашься им, потом будешь казниться. Мозги у тебя потихоньку расклеиваются, только и всего, сказал он себе, и помог пассажиру пройти в салон автобуса, стараясь не думать, есть кто-то наверху или нет. Но тревога, поселившаяся в нем без всякого повода, была неотступной, и он, чертыхаясь, начал подниматься по ступеням.

К его удивлению и даже изумлению, предчувствия его оправдались. Победно закончив восхождение, он увидел на переднем сиденье справа пассажира; и хотя шляпа его была надвинута на лоб, воротник поднят, а между шляпой и воротником выбивался помятый белый шарф, человек явно слышал, что подходит кондуктор, — он смотрел прямо перед собой, но в вытянутой руке между большим и указательным пальцами полумесяцем торчала монета.

— Веселый выдался вечерок, да? — спросил кондуктор, чтобы хоть что-нибудь сказать. Пассажир не ответил, но пенс — а это был пенс — скользнул на долю дюйма вниз по желобку между веснушчатыми бледными пальцами. — Я говорю, жуткая сырость сегодня, — раздраженно настаивал кондуктор, выведенный из равновесия подобной сдержанностью.

Ответа все равно не последовало.

— Куда едете? — спросил кондуктор, и по тону подразумевалось, что в приличное место такой человек ехать не может.

— Кэррик-стрит.

— Куда? — властно переспросил кондуктор. Расслышать-то он расслышал, но в произношении пассажира была какая-то особенность, которая, как показалось кондуктору, вполне позволяла ему переспросить, возможно, даже унизив при этом строптивца.

— Кэррик-стрит.

— Так бы прямо и сказал: «Кэррик-стрит», проворчал кондуктор, компостируя билет.

На мгновение наступила пауза, потом пассажир повторил:

— Кэррик-стрит.

— Да, да, знаю, нечего мне сто раз повторять, — возмутился кондуктор, возясь со зловредным пенсом. Он никак не мог ухватить его сверху; монетка проскользнула слишком глубоко, поэтому он стал тащить снизу и наконец вытянул ее из пассажировых пальцев.

Монетка была совершенно холодная, даже край, который тот держал в руке.

— Знаете? — внезапно спросил пассажир. — Что же вы знаете?

Кондуктор хотел привлечь внимание путешественника к билету, но не мог заставить того оглянуться.

— Что вы большой умник, вот что, — сообщил он. — Слушайте, куда вам положить этот билет? Воткнуть в петлицу?

— Опустите его сюда, — ответил пассажир.

— Куда? — не понял кондуктор. — Вы же не почтовый ящик, черт подери!

— Туда, где был пенс, — объяснил пассажир. — Между моих пальцев.

Кондуктор, сам не зная почему, выполнил просьбу пассажира с крайней неохотой. Неподвижность руки заставила его поежиться: то ли она закоченела, то ли была парализована. А поскольку кондуктор стоял на крыше, то и его руки особым теплом не отличались. Заткнуть билет никак не удавалось — он сложился вдвое, смялся. Кондуктор наклонился ниже, потому что в душе был человеком добрым, и двумя руками, одной сверху, а другой снизу, запихнул-таки билет в костистую прорезь.

— Вот, пожалуйста, памятник Вильгельму.

Возможно, пассажиру не понравился этот шутливый намек на его физическое несовершенство, возможно, ему просто хотелось покоя. Во всяком случае, он сказал:

— Больше со мной не разговаривайте.

— Ничего себе разговор! — взвился кондуктор, окончательно выходя из себя. — Да с мумией говорить и то больше проку!

Бормоча что-то про себя, он спустился в недра автобуса.

На остановке на углу Кэррик-стрит собралось довольно много народа. Каждый хотел опередить остальных, но пальма первенства досталась трем женщинам, проникшим в автобус одновременно. Кондуктор распоряжался, перекрывая галдеж:

— Спокойнее, спокойнее, пихаться не надо. Тут не распродажа. Леди, поаккуратнее, очень вас прошу, несчастного старика зашибете.

Через минуту сумятица улеглась, и кондуктор, взявшись за шнур, вспомнил о пассажире наверху, который ехал как раз до Кэррик-стрит. Видно, проморгал свою остановку. Кондуктор явно не жаждал снова вступать в беседу с этим необщительным типом, но доброе начало взяло в нем верх, он поднялся по ступеням, высунулся наружу и прокричал:

— Кэррик-стрит! Кэррик-стрит!

Подвигнуть себя на что-то большее он просто не смог. Но намек не возымел действия; зов его остался без ответа — никто не спустился. Что ж, пробурчал про себя кондуктор, так и не избавившийся от чувства обиды, хочет оставаться наверху, я его стаскивать не буду, пусть он хоть десять раз калека. Автобус тронулся. Наверное, проскользнул мимо меня, решил кондуктор, пока эти «олимпийцы» штурмовали автобус.

В тот же вечер, за пять часов до описанного события, на Кэррик-стрит свернуло такси и подкатило к небольшой гостинице. На улице было пусто. Казалось, она кончается тупиком, на самом же деле в дальнем конце ее тонкой стрелкой пронзала аллея, которая тянулась в сторону Сохо.

— Кажется, все, сэр? — поинтересовался водитель, совершивший несколько ходок между такси и гостиницей.

— Сколько набралось мест?

— Девять, сэр.

— Водитель, а ваш скарб уместился бы в девять мест?

— Очень даже запросто; мне хватило бы и двух.

— Ну что ж, загляните в машину и проверьте, не оставил ли я там чего.

Таксист пошарил между подушками.

— Ничего нет, сэр, чисто-пусто.

— А если вы что-то находите, тогда как? — полюбопытствовал незнакомец.

— Отвозим в Скотланд-Ярд, сэр, — не задумываясь, ответил водитель.

— Скотланд-Ярд? — переспросил незнакомец. — Зажгите спичку, если нетрудно, я сам посмотрю.

Но он тоже ничего не нашел и, успокоившись, проследовал за своим багажом в гостиницу.

На него тут же обрушился шквал приветственных возгласов и поздравлений, Хозяин гостиницы, его жена, министры без портфеля, которых пруд пруди во всех гостиницах, носильщики, лифтер — все столпились вокруг него.

— Ах, мистер Рамбольд, после стольких лет! Мы уж думали, вы нас забыли. И вот ведь странно — в тот самый вечер, когда из Австралии пришла ваша телеграмма, мы как раз о вас говорили! Мой муж еще сказал: «Насчет мистера Рамбольда можешь не беспокоиться, он свое обязательно возьмет. В один прекрасный день он еще приедет сюда богатым человеком». Вы, конечно, и раньше не бедствовали, но муж имел в виду, что вы станете миллионером.

— Он был прав, — согласился мистер Рамбольд, медленно смакуя слова. — Я миллионер.

— Ну вот, что я тебе говорил? — воскликнул хозяин, словно одной ссылки на его пророчество было недостаточно. — Но раз вы приехали к нам, в «Россалз», значит, не слишком задрали нос.

— Просто мне больше некуда ехать, — кратко ответил миллионер. — А если б и было куда, я бы туда не поехал. Тут я как дома.

Он принялся оглядывать знакомые стены, и взгляд его потеплел. Светло-серые глаза, довольно тусклые, казались еще тусклее на загорелом лице. Щеки были чуть впалые, с глубокими морщинами у крыльев носа. Тонкие реденькие усы соломенного цвета сбивали с толку, мешали точно определить возраст, Наверное, ему было лет пятьдесят — уж слишком дряблой была кожа на шее, — но двигался он, как молодой, на диво проворно и решительно.

— Я пока не буду подниматься в мою комнату, — ответил он на вопрос хозяйки. — Попросите Клатсема — он у вас еще работает? — отлично, пусть распакует мои вещи. Все, что мне нужно на ночь, он найдет в зеленом чемодане. Сумку для бумаг я возьму с собой. И пусть мне в гостиную принесут хереса с горькой настойкой.

По прямой до гостиной было рукой подать. Но по извилистым, плохо освещенным коридорам, петлявшим и перетекавшим друг в друга, щерившимся темными входами, нырявшим в кухонные пролеты — эти катакомбы были столь дороги сердцам обитателей «Россалза», — путь выходил не ближний. Стой кто-то в тени этих альковов или у основания лестницы полуподвального этажа, он несомненно заметил бы, что от мистера Рамбольда, неспешно совершавшего свой переход, веяло крайним довольством: плечи его чуть опустились вниз, как бы мирясь с усталостью, развернутые внутрь руки, точно хозяин о них забыл, слегка покачивались, всегда выступавший подбородок до того ушел вперед, что выглядел робким и беспомощным, а вовсе не дерзким. Незримый свидетель наверняка позавидовал бы мистеру Рамбольду, может, даже озлился на него — до чего у него радужное настроение, сколь безмятежно приемлет он настоящее и будущее.

Официант, чьего лица он не запомнил, принес ему аперитив, и мистер Рамбольд медленно выпил напиток, отбросив церемонии и уперев ноги в перекладину каминной доски — простительная вольность, ибо в комнате больше никого не было. Как же он удивился, когда, слегка прикорнув у камина, вдруг услышал голос, исходивший от стены над его головой. Это был голос культурного человека, может быть, чересчур культурного, чуть хрипловатый, но дикция была четкой, звуки произносились тщательно. Мистер Рамбольд обшарил глазами комнату — убедиться, что никто в нее не вошел, при этом все, произносимое голосом, доходило до его сознания. Голос словно обращался лично к нему, но было в нем что-то от прорицателя, что подразумевало куда более обширную аудиторию. Это был голос человека, который знает: хоть он говорит по обязанности, мистер Рамбольд, однако, слушая его, совместит приятное с полезным.