Крейг Расселл - Вечная месть Страница 27

— Наиболее распространенный человеческий страх — боязнь того, что тайное станет явным. У всех есть такие стороны личности, которые мы боимся показать окружающим. Некоторые, например, боятся своего прошлого. Боятся той личности, которой некогда были.

— Вы хотите сказать, что Хаузер был именно таким?

— Наверное, вам трудно в это поверить, герр Фабель, но я когда-то был радикалом. В шестьдесят восьмом году я был студентом и весьма активно участвовал в событиях того времени. Но мне вполне нравится то, кем я был и что делал тогда. Все мы тогда совершали поступки… ну, скажем, необдуманные… Во многом это связано с азартом юности и теми бурными временами. Но самое главное — мы действительно многое изменили. И Германия стала другой страной благодаря нашему поколению, и я горжусь своей ролью в этом. Однако другие, возможно, не больно-то гордятся своими поступками. Именно тогда, в шестьдесят восьмом, я впервые встретился с Хаузером. Он был напыщенным, самовлюбленным и чудовищно тщеславным юнцом. Он просто обожал вещать и провозглашать чужие лозунги и идеи всякого рода, выдавая их за свои собственные.

— Не вижу связи. Почему из-за такой ерунды человек должен бояться прошлого?

— Это кажется вполне безобидным, верно? Красть идеи других людей… — Минкс расслабленно развалился в кресле, будто учился этому искусству всю жизнь, но в его мягких, устремленных на Фабеля глазах мерцал отблеск былого огня. — Весь вопрос в том, чьи именно идеи он заимствовал… чьи одежды выдавал за свои… Проблема бурных и опасных времен состоит в том, что можно не заметить опасности. В такие периоды можно не отдавать себе отчета в том, что среди окружающих тебя людей может оказаться тот, кто опасен сам по себе.

— Доктор Минкс, вы можете сообщить мне что-то конкретное о прошлом герра Хаузера?

— Конкретное? Нет. Ничего конкретного я рассказать не могу… Но могу дать направление. И мой вам совет: вам следует заняться археологией, герр гаупткомиссар. Покопайтесь в прошлом. Не знаю, что вы там найдете… Но что-то найдете наверняка.

Фабель смотрел на маленького человека в кресле, на его мятый костюм и морщинистое лицо. Но, как ни старался, никак не мог представить Минкса революционером. Он подумал было подтолкнуть психиатра к дальнейшим откровениям, но понял — это бесполезно. Минкс рассказал ровно столько, сколько хотел. И при всей своей загадочности он все же постарался дать Фабелю наводку.

— Доктора Гюнтера Грибеля вы тоже знали? — спросил Фабель. — Его убили так же, как Хаузера.

— Нет… Не могу сказать, что знал. Я читал о его смерти в газетах, но никогда не был с ним знаком.

— Значит, вам ничего не известно о связи между Хаузером и Грибелем?

Минкс покачал головой:

— Полагаю, Грибель и Хаузер примерно сверстники. Быть может, ваши археологические изыскания откроют, что у них было общее прошлое. Но как бы то ни было, герр гаупткомиссар, мое мнение о Кристине Драйер вам теперь известно. Она абсолютно не способна на убийство вроде того, что вы расследуете.

Фабель поднялся и подождал, пока Минкс встанет с кресла. Они обменялись рукопожатием, и Фабель поблагодарил психиатра за сотрудничество.

— А кстати, по-моему, вы знакомы с одной из моих коллег, — сказал Фабель, уже стоя в дверях. — С Марией Клее.

Минкс рассмеялся:

— Ну-ну, герр Фабель, хоть я и пошел вам навстречу с Кристиной Драйер, поскольку получил ее разрешение, я не стану предавать доверие пациента, подтверждая или опровергая мое знакомство с вашей коллегой.

— А я и не говорил, что она ваша пациентка, — бросил Фабель, перешагивая через порог. — Всего лишь заметил, что, по-моему, вы с ней знакомы. Всего доброго, герр доктор.

11.10. Северная Альтона, Гамбург

Шаги становились все громче, и Мария отступила подальше в угол, в котором избили и задушили молодую женщину. Несмотря на то что большинство окон заброшенного здания было разбито, воздух в этом углу был теплым и затхлым. В дверях показалась женщина и с опаской осмотрелась, прежде чем войти. Мария вышла из тени, женщина ее заметила и, успокоившись, уже более уверенно направилась к ней.

— Я не могу тут долго задерживаться, — произнесла она вместо приветствия, подходя к Марии. Она говорила с сильным восточноевропейским акцентом, и ее немецкий был явно выучен на улице. Мария прикинула, что женщине двадцать три — двадцать четыре года, но она казалась старше. На ней было яркое разноцветное платье, настолько короткое, что едва прикрывало ягодицы. Голые ноги, босоножки на высоких каблуках, их ремешок застегивался на щиколотке. Открытое полупрозрачное платье на узких бретельках настолько плотно облегало грудь, что отчетливо выделялись соски. По замыслу, наряд должен был придавать некоторый шик и сексуальность, но его броскость плохо сочеталась с бледной скверной кожей девушки, костлявыми плечами и тоненькими ручками, и в результате она выглядела болезненной и довольно жалкой.

— Я не задержу тебя надолго, Надя, — пообещала Мария. — Мне просто нужно имя.

Надя взглянула за спину Марии, в угол, туда, где она положила цветы.

— Я ж вам говорила, что не знаю ее настоящего имени.

— Меня не ее имя интересует, Надя, — спокойно заметила Мария. — Скажи, кто выгнал ее на улицу.

— У нее не было сутенера. Ну, в смысле, одного сутенера. Она была новенькой в группе.

— В группе?

— Мы все работаем на одних и тех же. Но я вам не скажу на кого. Да меня убьют, если узнают, что я с вами разговаривала.

Мария взяла Надю за руку, перевернула ладошку кверху, сунула несколько банкнот по пятьдесят евро и сжала пальцы девушки.

— Для меня это важно. — Светло-голубые глаза Марии смотрели прямо на Надю. — Это я лично плачу тебе за информацию. Не полиция.

Надя разжала ладошку и посмотрела на смятые купюры, а затем протянула Марии обратно:

— Возьмите. Я согласилась с вами встретиться не ради денег. К тому же я запросто могу заработать куда больше за пару часов.

— Но не сможешь оставить их себе, верно? — Мария и не подумала забирать купюры. — Как ты познакомилась с Ольгой?

Надя невесело рассмеялась и покачала головой. Каждое ее движение буквально излучало страх. Она прикурила сигарету, и Мария заметила, что ее руки трясутся. Запрокинув голову, Надя резко выдохнула дым в теплый затхлый воздух.

— Думаете, ваши деньги что-то значат? Я тоже когда-то думала, что деньги могут решить все проблемы. Надеялась в Германии заработать. И вот чем все закончилось. Но я возьму ваши деньги. Просто потому, что мне нужны доказательства того, что каждый миг, когда я выпадаю из их поля зрения, я трачу на то, чтобы заработать им еще.

Надя вытащила три банкноты по пятьдесят евро, а остальные протянула Марии.

— Эта девушка, что вы зовете Ольгой… Она не русская, она из Украины. И привезли ее сюда те же люди, что и меня.

Мария поняла, что ее подозрения подтверждаются.

— Торговцы живым товаром?

У главного входа здания послышался какой-то шум. Обе женщины повернулись и некоторое время смотрели на двери, а затем продолжили разговор.

— Вам следовало бы это знать, — сказала Надя. — В Гамбурге кое-что изменилось. Раньше тут было два вида шлюх: девушки, работающие на Киц в Санкт-Паули — там даже студентки иногда подрабатывают, — и наркоши, занимающиеся этим, чтобы заработать на наркоту. Эти девушки — самое дно бизнеса. А теперь у вас появилось кое-что новенькое. Мы. Другие девушки называют нас «Фермерский рынок»… Нас всех привезли из Восточной Европы и продали, как скот. Большинство девочек из России, Белоруссии и из Украины. Еще много из Албании, кое-кто из Польши и Литвы.

— Кто заправляет «Фермерским рынком»?

— Если я вам скажу, вы начнете их искать. Тогда они выяснят, кто дал наводку, и убьют меня. Но сперва будут пытать. А потом убьют мою семью. Вы даже представить не можете, что это за люди. Когда они привозят сюда девушек, то первым делом насилуют. А потом избивают до полусмерти и угрожают убить наших родных там, дома, если мы откажемся на них работать.

— Именно так все было с тобой?

Надя промолчала, но по ее щеке скатилась слеза, которую она резко смахнула рукой.

— То же самое они сделали с девушкой, которую вы называете Ольгой. Она им поверила. Ей пообещали хорошую работу на Западе. Она поверила, потому что они украинцы, как и она.

— Украинцы? — У Марии сдавило грудь, старая рана, казалось, вновь напомнила о себе. — Говоришь, заправляют этим «Фермерским рынком» украинцы?

Надя тревожно оглянулась на заводскую дверь.

— Мне уже надо идти…

Мария пристально уставилась на тощую молодую проститутку:

— Тебе имя Василь Витренко ни о чем не говорит?

Надя покачала головой. Мария полезла в свою сумку и достала цветную поясную фотографию мужчины в советской военной форме.