А. Квиннел - До белого каления Страница 27

– Ты будешь смотреть, как я пробегу? Ну, пожалуйста, очень тебя прошу.

Какое-то время он пребывал в нерешительности. Там, наверное, полно родителей, и его присутствие, скорее всего, будет неуместным. Вряд ли им доставит удовольствие компания телохранителя одной из девочек.

– Все будет в порядке, – не отставала она. – Никто не станет возражать, если ты пойдешь со мной.

Он взглянул в лицо ребенка, полное напряженного ожидания, и вышел из машины.

По всей видимости, спортивный праздник был событием большой социальной значимости. Под огромным полосатым тентом стояли разряженные родители с бокалами в руках.

Пинта побежала переодеваться, а Кризи остался немного в стороне от остальных, чувствуя себя не в своей тарелке. Он заметил, что к нему направилась синьора Делюка, и напряжение его возросло.

– Мистер Кризи, очень рада вас видеть, – произнесла она с улыбкой.

Кризи кивнул ей в ответ и объяснил, что Этторе и Рика в отъезде. Она посочувствовала девочке.

– Вполне естественно, что в такой день, как сегодня, ребенку хочется быть вместе с ними. – Пожилая учительница взяла его под руку. – Но вы не принимайте это близко к сердцу. Сегодня вы в какай-то степени замените ей отца. Пойдемте, выпьете что-нибудь. Забег на сто метров будет не раньше, чем через полчаса.

Она провела Кризи под тент, дала ему баночку холодного пива и представила нескольким родителям. Он чувствовал себя неловко, и когда все пошли смотреть на начавшиеся соревнования, ему стало немного легче.

Стоял теплый весенний день, девочки, формы которых начали уже округляться, в легких спортивных костюмах смотрелись замечательно. Однако когда появилась его воспитанница и стала готовиться к забегу на сто метров, на фоне остальных девчушек она выглядела уже совсем по-другому. Кризи обратил внимание на то, что к ней были прикованы взгляды многих взрослых. Она казалась самой красивой и живой из всех девочек на поле, но для Кризи Пинта была лишь ребенком и другом.

Он наблюдал, как участницы забега готовились к старту, чувствуя нараставшее волнение за исход состязания. Ему очень хотелось, чтобы Пинта хорошо пробежала стометровку.

Беспокоился Кризи зря. Они с Пинтой тренировались не напрасно. Со старта она рванулась первой, сильно опередив остальных своих соперниц, а когда сорвала ленточку, до следующей бегуньи оставалось по меньшей мере еще добрых пять ярдов.

Не останавливаясь, она подбежала к нему и от избытка чувств обвила его шею руками.

– Я победила, Кризи! Я выиграла!

Он с гордостью ей улыбнулся.

– Ты неплохо пробежала. Тебя никто не мог догнать.

День для Пинты выдался просто отличный – она впервые увидела, как Кризи улыбнулся.

– С днем рождения, Кризи.

Он лежал на клетчатом пледе, разложенном на траве, и с удивлением смотрел на девочку.

Она вынула небольшую коробочку.

– Что это?

– Подарок к дню рождения.

– Я же тебе говорил, это не повод для праздника.

Она плюхнулась на плед.

– Тогда считай, что это – подарок за помощь в подготовке к соревнованиям.

Он положил коробочку на землю и пошел к машине за корзиной с продуктами. Жест девочки его немного смутил – он не привык благодарить за подарки. Теперь ему припомнилось, что в начале недели он возил Пинту с матерью в Милан за покупками. Тогда, должно быть, девочка и купила ему подарок. Кризи очень надеялся, что вещь была недорогой и никчемной. Ему трудно было себе представить, как принято реагировать на такого рода жесты.

Пока Кризи распаковывал корзину, коробочка так и лежала закрытой. Пинта прекрасно чувствовала его настроение. Мария уже получила от него взбучку за обед, который приготовила для пикника, но, вынимая из корзины и разворачивая свертки с продуктами, Пинта была в полном восторге. Чего только там не было: холодная жареная курица, завитки из ветчины с яйцом по-флорентийски, небольшая тонкая пицца «гарденера» – хрустящая корочка хлеба с острым сыром, разные фрукты и две бутылки белого сухого вина, плотно обернутые в несколько газет и все еще хранившие прохладу.

Они выбрали место для пикника на склоне горы как раз над озером Маджоре. Здесь раскинулись летние высокогорные пастбища, поросшие небольшими сосновыми рощами. На севере и западе, в сторону швейцарской границы, виднелись высокие горные вершины, покрытые искрившимся на солнце снегом. К югу, прямо перед ними, далеко внизу до самого горизонта простиралась долина реки По.

Скоро плед был уставлен пластиковыми тарелками и свертками с обернутой в фольгу снедью. Кризи разлил вино по стаканчикам.

– За твое здоровье, – сказал Кризи по-французски.

– Что это значит?

– Это по-французски. Значит: «Будь здорова».

– Ямсинь, – ответила она и рассмеялась, увидев полное недоумение на лице Кризи. – А это – по-китайски.

– Я-то знаю, а как ты?.. – Тут он вспомнил о книге про путешествия Марко Поло. Девочка впитывала в себя все, как губка.

Какое-то время они говорили про разные языки, и Кризи рассказал ей на эту тему анекдот.

Как-то раз один техасец отправился в Европу на пароходе «Франция». В первый вечер плавания официант посадил его в ресторане за столик вместе с французом, который ни слова не понимал по-английски. Когда подали ужин, француз сказал:

– Бон аппети.

Техасец подумал, что он представился, и ответил:

– Гарвей Грэнджер.

На следующее утро за завтраком француз снова сказал:

– Бон аппети.

Удивленный техасец снова ответил:

– Гарвей Грэнджер.

Так продолжалось за каждой трапезой на протяжении пяти дней путешествия.

В последний вечер перед ужином техасец решил пропустить стаканчик в баре и разговорился там с одним своим соотечественником.

– Странные люди эти французы, – заметил техасец.

– Почему?

Он объяснил, что встречался за столом с французом много раз, и тот перед каждой трапезой представлялся.

– А как его зовут?

– Бон Аппети.

Американец разразился взрывом хохота и объяснил техасцу, что это вовсе не имя француза. Он просто желал своему соседу по столу приятного аппетита.

Техасец очень смутился и, усевшись за стол ужинать, дружески улыбнулся французу и произнес:

– Бон аппети.

Француз просиял от удовольствия и ответил ему:

– Гарвей Грэнджер.

Девочка весело рассмеялась и захлопала от удовольствия в ладоши. Кризи протянул руку, взял коробочку с подарком. Когда он стал разворачивать нарядную обертку, смех девочки стих. Пинта внимательно следила за его реакцией на свой подарок.

В коробочке оказалось небольшое золотое распятие на золотой цепочке тонкой работы. Кризи понял, почему Пинта выбрала для него именно эту вещь. Как-то у них зашел разговор о религии. Для Кризи эта материя была туманной и противоречивой. Родители его, католики, воспитали сына в своей вере. Его мать, как и мать Гвидо, была очень набожной, она верила, что все в руках Божиих. «Бог дал – Бог взял», – часто повторяла она. Ничего, кроме жалкой нищеты, в конце жизни ей самой Господь не послал.

Умерла она от воспаления легких, потому что не было денег на лечение и нормальное питание. Через год за ней последовал и отец, которому в чем-то было, наверное, легче, потому что он пристрастился к бутылке. Кризи тогда исполнилось четырнадцать. Мальчика взяли соседи-фермеры – не отказываться ведь от дармовой рабочей силы. В шестнадцать он сбежал от утомительной и однообразной работы и год спустя пошел служить в морскую пехоту.

Воспоминания детства и отрочества, как и вся жизнь, проведенная в сражениях, не приблизили Кризи к Богу. Он не мог себе вообразить некое высшее существо, которое допускает, чтобы миллионы ни в чем не повинных людей гибли в войнах, в которых ему довелось участвовать.

Ребенок, сожженный напалмом, не мог быть наказан за грехи. Он как-то видел девушку, почти девочку, которую насиловала солдатня – она взывала к Богу, но Бог ее не слышал. Садист мог до смерти замучить священника и спокойно после этого дожить до преклонных лет. А что потом? Его душа попадала в ад? После того ада, в который на протяжении всей своей жизни он отправлял ни в чем не повинные жертвы? С точки зрения Кризи, все это было лишено здравого смысла.

Видел он и церковных иерархов, пользовавшихся всеобщим почитанием и купавшихся в богатстве. Однажды судьба занесла его в самую большую католическую страну Азии – и, возможно, самую нищую, – на Филиппины, как раз когда туда прибыл с визитом папа римский. Великолепные храмы были возведены посреди безысходной нужды. Все епископы региона собрались в Маниле, чтобы приветствовать верховного католического иерарха. Через несколько дней Кризи вылетел по делам службы в Гонконг. С тем же самолетом домой возвращалась часть епископов. Все они сидели в первом классе и пили шампанское. В этом тоже не было никакой логики.

Но логики не было и у противной стороны. В Конго и во Вьетнаме он видел миссионеров, всю жизнь проработавших без всякого материального вознаграждения – эти люди ни разу в жизни вообще не пробовали шампанское. Ему вспомнилось, как они с Гвидо вместе оказались в больнице католической миссии, расположенной неподалеку от Леопольдвилля. Там работали бельгийские монахини, и они им сказали, что необходимо срочно оттуда бежать – симба должны были подойти не позже, чем через сутки. Защитить монахинь было некому. Но женщины отказались покинуть миссию. Их долг – оставаться с больными. Кризи уговаривал их, пытался даже на них давить, расписывая те ужасы, которые могут с ними случиться, если они не уедут. Но монахини остались. Одна из них была молода и очень привлекательна. С тяжелым сердцем сев в «лэндровер», он жестом подозвал ее и сказал, что на ее долю выпадут самые тяжкие страдания и перед смертью ее будут долго мучить. Кризи видел в ее глазах одновременно и страх, и непреклонную решимость остаться.