Вавилонские ночи - Дэниел Депп Страница 27

но для этого пришлось бы сделать два-три шага, приподняться на цыпочки и изобрести какое-нибудь достойное объяснение, какого черта выделывают ее руки. Насколько было бы проще, если бы этот здоровенный засранец сам ее поцеловал, но он вроде бы не собирался, и ей не удавалось прочитать по его лицу, что он думает. Это крупное смуглое лицо со сломанным носом и выражением, как у побитой собаки. Она всю жизнь сама отталкивала мужчин, а теперь не могла заставить этого остолопа приблизиться хоть на пять жалких сантиметров. Она смотрела, как он уходит, и перед ней раскрыли объятия все те одинокие ночи, которые грозили растянуться на целый остаток жизни.

Когда он садился в машину, из дома вышла Пам и сообщила:

— Я только что звонила в больницу. Дела у вашего друга идут хорошо. Мы договорились, что завтра его осмотрит один из лучших пластических хирургов в стране.

— Спасибо, — сказал Шпандау и добавил: — У них маленький ребенок… — Как будто это все объясняло. А потом спросил: — Ваш отец действительно торговал «Тойотами» в Веко?

— И умер во сне, потому что злоупотреблял стейками? Это версия Анны для журналистов. Нет, папа покончил с собой, когда мне было восемь. Анна всегда этого стеснялась, как будто его поступок бросал на нее тень. Она пичкала вас небылицами?

— Да, вроде того.

— В этом она мастерица. Главный талант Анны состоит в том, что она умеет создавать свою собственную вселенную, а потом затягивать туда всех остальных.

Шпандау сел в машину, помахал на прощание морским пехотинцам, а потом ворота открылись, и он поехал домой.

ГЛАВА 17

Перек нашел магазин париков в Беверли-Хиллз и с полчаса прогуливался вдоль витрин, пока наконец не набрался смелости войти. Со стен свисало множество париков всех фасонов. Продавцом был низкорослый человек неопределенного возраста; служба в магазине париков не спасала его собственные жидкие, в хлопьях перхоти, волосы, которые он красил в черный цвет и зачесывал назад. В уголках его губ виднелась засохшая слюна.

— Чем могу вам помочь? — спросил у Перека продавец. Он уставился на клиента из-за прилавка немигающим взглядом — покупатель показался ему мерзким коротышкой-извращенцем. Продавец и сам был мерзким коротышкой-извращенцем, а потому знал толк в себе подобных.

— Мне нужен парик.

— Для себя?

— Нет. Для… для моей подруги. Для девушки.

— Тогда лучше приведите ее сюда, и пусть сама примерит.

— Это должен быть сюрприз.

— Вы знаете, какой у нее размер головы?

— Что?

— Большая ли у нее голова? Какого размера?

— Я не знаю. — Перек почувствовал, что заливается краской. В животе противно заурчало.

— Возможно, — произнес продавец, старательно подражая Клифтону Уэббу[40], - вам стоит попытать счастья в каком-нибудь другом магазине.

— Нет, — ответил Перек и ткнул пальцем в один из париков. — Я хочу вот этот.

— Под Анну Мэйхью?

— Ага.

— И снова задам тот же вопрос: какого размера…

— Моего. У нее голова такого же размера, как у меня.

— Тогда, может быть, вы сами хотите примерить парик?

— Пожалуй, — сказал Перек с улыбкой.

Продавец вооружился измерительной лентой и снял мерку с головы Перека. Потом удалился в подсобку, а через несколько минут вернулся с коробкой. Он извлек из нее парик со светлыми волосами медового оттенка, зашел Переку за спину и надел парик на него.

— Ну вот, — сказал продавец. — Хотите посмотреться в зеркало?

— Нет. Я возьму его.

— Но эта модель стоит восемьсот долларов…

— Я возьму его. Это именно то, что мне нужно.

Той же ночью Перек отправился на автобусе в центр, сжимая под мышкой небольшую спортивную сумку. Он прохаживался туда-сюда мимо стрип-клубов и баров. Время от времени к нему приближалась какая-нибудь женщина и спрашивала, не желает ли он провести с ней время. Перек в ужасе отшатывался. Наконец он заприметил одну девицу, тоненькую белую девушку сантиметров на пять выше него. Правда, волосы у нее были темные, но в остальном она вполне годилась. Ему пришлось совершить над собой невероятное усилие, чтобы подойти к ней. Он еще ни разу ничего такого не делал. Девушка заметила, что он ее разглядывает. Она стояла и смотрела на Перека, пока наконец до него дошло, что девушка его ждет. Он направился к ней.

— Ну что, покупаешь, сладкий мой, или просто так разглядываешь? Хочешь провести со мной время?

— Думаю, да. Да.

Она окинула его с головы до ног оценивающим взглядом.

— Ты раньше хоть раз этим занимался?

— Нет.

— То есть занимался, но не с девушкой — ты это хочешь сказать?

— Нет, это не…

— Сладенький, да мне все равно. А что у тебя в сумке?

— Кое-какая одежда.

— Если хочешь принарядиться, я не возражаю, цена та же самая. Вот если ты захочешь, чтобы переоделась я, тогда получится дороже. А если захочешь, чтобы мы оба изображали гребаных Ромео и Джульетту, это обойдется еще дороже. Что ты выбираешь?

— Переоденешься только ты, — ответил Перек.

— Отлично, по рукам. Пойдем со мной. С тебя сотня плюс еще тридцатка за комнату. Ты даешь мне деньги, а я расплачиваюсь в гостинице.

— Это много. Я не думал…

— Сейчас все дорого, сладкий. Инфляция. Ты разве новости не смотришь? Не бойся, не прогадаешь. Я оседлаю тебя, как мустанга, малыш. Я всю твою жизнь переверну. Но если ты не при деньгах…

— Нет, деньги у меня есть…

Он потянулся было за кошельком, но девица его остановила.

— Да нет же, мать твою, не тряси им на улице! Заплатишь внутри. Пошли.

— Как тебя зовут? — спросил Перек.

— Шантарель.

— Как гриб[41]?

— Как что? — переспросила Шантарель. — Вообще-то это французское имя.

Они направились к указанной девицей гостинице мимо распахнутых дверей бара. Там Шантарель замешкалась, заглянула в зал и подала сидевшему у стойки чернокожему мужчине, который болтал с белым парнем, условный знак.

— Вот взять хоть эту Кири те Канаву[42] хренову, детка, — произнес Спец, обращаясь к Вито. Он проводил взглядом Шантарель, проплывшую мимо дверей в сопровождении тощего низкорослого кавалера. Парочка явно двигалась в сторону гостиницы. — Голосище у нее о-го-го!

Вито изобразил на лице притворный ужас.

— Да что какие-то там маори, мать их, эти любители трахнуть птицу киви, эти, пардон, гомосеки из джунглей могут знать об опере! Вот Мария Каллас — совсем другое, мать ее, дело. Эта сучка умела петь.

— Ага, ага, — согласился Спец, — она молодец. Поет с чувством и все такое, но вот диапазона у нее нет. Иногда звучит херово, плоско звучит. Правда, с душой, этого у нее не отнять.

— А если вспомнить