Лев Пучков - Профессия – киллер Страница 28

Парадные двери растворились, и по центру зала медленно прошествовала группа людей. Еще один ежик средних лет — здоровенный, упитанный с надменным видом. Рядом с ним шел метр, который встречал нас с Доном, и они о чем-то беседовали. Чуть поодаль перемещались трое шифоньеров, очень похожие на ежиков, но помоложе и настороженно оглядывали зал. благополучно продефилировав по центральному проходу, они поднялись по лестнице и скрылись в одном из кабинетов.

— Судя по тому, что этот тип приперся в сопровождении охраны, несмотря на безопасность заведения, можно предположить, что он основной мафиози, — осторожно выступил я, внимательно глядя на шефа: опасался нарваться на снисходительную усмешку.

Дон задумчиво проводил процессию взглядом и вопреки ожиданиям очень серьезно ответил:

— Это сложный случай, мой френд. Ты почти угадал. Это губернатор области. Ты, наверное, частенько видел его по телевизору… Только те, кто с ним, — не телохранители. Двое из них — члены городского Совета, а третий — замначальника УВД. Ты можешь мне не поверить, но все трое — сыновья губернатора.

— Вот это семейка!..

Глава 8

Итак, я ждал Дона в сквере Героев Революции.

Сквер полностью просматривался с того места, где я стоял, и в поле зрения попадались лишь алкаши пред — и послепенсионного возраста, почти все одетые в неудобоносимую рванину типа той, что имел Гоша.

Они вяло переругивались и трясущимися руками открывали разнообразные емкости, чтобы побыстрее опустошить их. Все были заняты и хорошо вписывались в окружающий загаженный пейзаж.

Здесь я заметил бы Дона с расстояния действительного огня из автомата, поскольку Дон — изрядно упакованный интеллектуал, которого можно было бы, как я полагаю, сразу выделить из порядочного скопления народа на любом светском рауте.

Прождав минут пятнадцать, я слегка обиделся и стал вслух обзывать Дона, награждая его различными незамысловатыми эпитетами, нечасто употребляемыми в прозе отечественных авторов. Еще через пять минут это занятие мне надоело. Я вообще никогда не мог рассердиться на шефа серьезно, несмотря на то, что поводов было — хоть отбавляй.

Я сел на лавку, что оказалась незанятой, в самом центре сквера, и принялся размышлять.

При детальном рассмотрении дело принимало скверный оборот. Раньше я как-то об этом не думал. В процессе подготовки к акции всем моим извилинам была задана установка на детальную проработку различных нюансов, которые могли бы возникнуть при каком-либо отклонении. Сработал хорошо отлаженный рефлекс военного — добросовестного военного, который, получив задачу, не думает о возможных последствиях, поскольку не сомневается в правильности этой самой задачи, а ищет только наиболее оптимальные варианты решения.

В данном случае мне никто задачу не ставил. Но я решил, что так будет правильно, и потому без страха и без сомнений занялся делом. Вот так.

А теперь, после выполнения акции, я засомневался: как-то Дон отнесется к моей скромной персоне? Это ведь убрать Берковича составляло определенную трудность, а в случае бесспорного установления факта насильственной смерти очень просто будет проследить, кому же это выгодно.

И на данный момент это в первую очередь выгодно Дону. И если с органами правопорядка у него не возникло бы особых осложнений, то с представителями этой самой Корпорации, членом которой он, хотел этого или нет, все же являлся — в силу объективных причин, подобные штуки просто так с рук не сходили.

Когда я твердо решил проводить акцию, я тщательно изучил среду обитания Берковича и прекрасно понимал, что он является важной фигурой в цепи сопредельной структуры. Его банк служил для безболезненной и относительно безопасной отмывки крупных сумм черного нала.

Я не особо разбираюсь в экономике, к стыду своему, хотя и провел почти полгода в фирме у Дона. Но одно знаю железно: теперь этой самой сопредельной структуре не оставалось ничего другого, как идти на поклон к Дону, поскольку в радиусе видимости и слышимости только он располагал различными предприятиями и организациями — они находились в его безраздельной власти. Я имею в виду легальные учреждения, которые могли из грязных денег делать чистые. Вот такой расклад.

Да, был еще вариантик. Эта самая сопредельная структура, если бы объявился предлог, могла начать войнушку местного масштаба и ухайдокать Дона и его людишек, так как она располагала более серьезными силовыми резервами.

Но предлог должен был оказаться серьезным. Все детали нынешнего механизма сосуществования настолько хорошо пригнаны и отлажены в течение многих лет, на его постройку ушло столько крови и средств, а сама работа его дала такой доход, что решиться сломать его можно было, лишь имея достаточный для этого повод.

Так вот, если бы вскрылось, что кончина этого гения бизнеса вовсе не несчастный случай в подъезде, а хорошо спланированная акция и акция эта исходит от Дона… Уффф!!!

Что я есть для Дона? Реальная опасность, ненужный уже исполнитель, единственный свидетель и убийца. Ежели Дон решит, что я недостаточно надежен, после того, как узнает об акции, возможно, уже вечером в морг клиники имени Семашко доставят еще одно тело. Вот так.

Раньше я об этом не подумал. А надо было. Сейчас я фактически находился в безвыходном положении. Все зависело от Дона.

Я встал с лавки, прошелся по аллее, полюбовавшись на пьющие в столь ранний час отбросы общества, вернулся обратно и, опять усевшись, стал напряженно размышлять.

Очень трудный человек Дон. Я много времени работал с людьми. Для своего возраста, не такого уж солидного, достаточно хорошо знаю особенности и личные качества различных натур.

Дон — это человек-загадка, хамелеон, метаморф психологического плана, если хотите.

Пожив с ним вместе полгода, я его не понял. И теперь припоминал, рылся в нюансах, пытаясь определиться — как же быть? Признаться? Поскольку, если не признаться, он все равно сделает соответствующий вывод, ежели уже не сделал. Или брать все, что есть ценного, и мотать куда подальше? От насиженного места, начавшей благополучно складываться жизни? Черт-те что!

Я ужасный трус. Сколько себя помню, всегда чего-нибудь боялся. В детстве боялся, что злые мальчишки отберут деньги и поколотят.

Став чуть старше, боялся, что буду гулять где-нибудь с красивой девчонкой и нас встретят бессердечные хулиганы и затащат в подвал, завывая от восторга, где меня, естественно, привяжут к трубе парового отопления, предварительно жестоко избив, а ее зверски изнасилуют на моих глазах. Поэтому я старался избегать красивых девчонок, чтобы полностью исключить такой вариант.

А для того, чтобы не быть избитым при других обстоятельствах, я прилежно посещал старика-китайца, который обучал меня и еще таких же шишкарских детей у-шу.

Когда я поступил в военное училище, там стал бояться, что как-нибудь на стрельбище меня подстрелит мой же товарищ-двоечник, не из злости, а так. Нам неоднократно зачитывали сообщения о том, как кто-то кого-то подстрелил из-за «преступной халатности».

Потом, окончив училище, я попал в войска, и не куда-нибудь, а в такое лихое подразделение, где надо было держаться изо всех сил.

Там я боялся, что какой-нибудь из так называемых «дедов» или целая группа каким-нибудь образом могут подорвать мое офицерское достоинство — предпосылок хоть отбавляй…

В этот период было много других страхов, но на них я подробно останавливаться не стану — это отдельный разговор, он скорее уместен будет в качестве хорошо продуманного трактата типа: «Некоторые особенности становления личности молодого человека в административно-командной системе». Почему-то никто такого трактата еще не накатал в помощь таким, как я, чтобы не набить себе синяков и шишек.

Нигде я не читал, что делать молодому лейтенанту, когда, например, подчиненный, будучи в два раза здоровее, посылает его при всей роте на три буквы, а больше никого из опытных офицеров поблизости нет. Как быть, если ты узнал, что насильно отпетушили одного из слабых бойцов? А ты в роте опять же один и надо срочно принимать какие-то меры. Что предпринять, если по команде неформала рота ложится на плац и ее ничем не поднимешь?

Есть обструганные и отшлифованные системы воспитания и методики поэтапной профилактики, состряпанные штабными полковниками и прочим ученым людом в погонах. Предписывают изжигать то, что закладывало общество в течение 18 лет в пацанов, призванных «с достоинством и честью защищать интересы народа».

Именно в этот первоначальный период, в обстановке ломки и жестокого прессинга, формируется характер и мораль будущего винтика, который крепит бронированные пластинки к непрочному каркасу империи. И от этого периода зависит, войдет этот винтик точно по резьбе, плавно и без скрежета, или его придется забивать кувалдой, срывая резьбу.