Владимир Ераносян - Крестная мать Страница 28

Тут картина резко оборвалась, возникла другая. Борис как будто заново родился, не поверив своим глазам, что находится в каком-то безопасном месте, далеко от моря, рядом не было преследователей, лена успокаивал его, уверяла, что все позади и что они спаслись, она благодарила его за его хитрость, целовала ему руки. Борису было стыдно, потому что он точно знал, что струсил. Она сказала, что больше не верит в свою утопию и будет слушаться только его. Бориса не покидала тревога, он был не в своей тарелке, не понимая, что происходит. Он напрягался, ожидая чего-то очень страшного, смотрел по сторонам, прислушивался к малейшему шороху. Лена поцеловала его в губы. Наслаждения он не испытал. Лена еще раз прильнула к нему, облизывая его лицо своим языком, затем снова впилась в его губы. Он растаял в затяжном поцелуе, но вдруг почувствовал языком горький вкус. Он остолбенел от ужаса, заметив, как Елена покрывается пигментными пятнами, как стали проваливаться ее глаза, втягиваться щеки и губы затянулись вовнутрь, изо рта высунулся длинный и тонкий, как у ящера, язык. Это была не Лена. От этого зрелища Борис стал беспомощно кричать, он ревел навзрыд, когда язык облизывал его лицо, оставляя на нем мелкую слизь. Вдруг язык, как плетка, откинулся назад и вспорол ему живот. Болевого шока не было, но душа покидала его. Борис снова проснулся в тот момент, когда его уже убили. Он задыхался. Но стало чуть легче оттого, что его снова убили всего лишь во сне. Этот проклятый сон сверлил мозг с навязчивым постоянством. Борис уже привык к погоне демонов, черт бы их побрал. Он даже растолковал причину появления демонов в своих сновидениях. Они олицетворяли его страх, на этот счет не было никаких сомнений. Борису не понравилось, что сегодня его убила Елена, вернее то, во что она превратилась. Это был кто угодно, но только не она. Не понравилось также, что сегодня он трусил гораздо больше, чем в прошлый раз.

Борис приподнял чугунную голову с подушки, нехотя потряс ею, затем, принюхавшись к запаху изо рта, подумал, что надо или срочно закупорить его кляпом или немедленно почистить зубы. Ход его мыслей перебил телефонный звонок. Он поднял трубку и услышал голос юриста Родионовой, который передал просьбу хозяйки явиться на общий совет в офис. Он посмотрел на часы. Что ей могли прийти в голову в такую рань?

Борис прибыл в резиденцию на Пушкинской спустя двадцать минут после звонка. Когда он поднимался по ступенькам парадного фасада, то случайно заметил припаркованный на стоянке "ниссан-патрол" — эта машина принадлежала Роланду Кутателадзе. Бориса насторожило прибытие на общий совет этого человека. Бориса терзало нехорошее предчувствие, и он бессознательно ускорял шаг.

Охранник открыл массивную дверь, и Борис, сотрясая воздух ударами об пол твердых каблучков вышедших из моды туфель, направился к приемной Матушки. В приемной его встретил услужливый телохранитель хозяйки и помог раздеться. Борис прошел в кабинет. Справа от Елены стоял ее адвокат, возле стола над картой с маленькой указкой расположился щуплый и лысый Лисовский, железная логика этого человека, случалось, заводила в тупик его самого, это был его единственный минус. Борис сразу не заметил Роланда и вдруг подумал, что, быть может, его не будет на совете, но нет, он не ошибся. В дальнем, плохо освещенном углу кабинета, шевельнулось что-то громадное, это, без сомнения, был Роланд Кутателадзе, которого за его размеры и густой волосяной покров величали Гориллой, конечно же, за глаза. Это чудище было бесчувственным конвейером смерти, карающей десницей Матушки.

Присутствие на совете Роланда могло означать только одно — случилось что-то из ряда вон выходящее. Это было ясно, как день, но пока его больше тревожило то, что он не отошел от вчерашнего. Его шатнуло в сторону, а в глазах засверкали искорки. Сейчас он не мог служить источником полезных советов. Борис сомневался даже в том, в состоянии ли он, как следует, воспринимать информацию. Он приготовился слушать, размышляя, какое впечатление произведен на Елену его опухший вид. Он даже не заметил, что с ним никто не здоровался. Все молчали, как на панихиде.

— Ты хорошо выглядишь, вчера зря время не терял, — я место приветствия произнесла Родионова, глядя на Бориса. — Мне уже доложили, что ты облазил все питейные точки в городе. — Это было, как минимум, странно, когда это ей успели донести. Ни его шофер, ни его телохранитель никогда не проявляли инициативу в беседах с хозяйкой, если, конечно, она не задавала им вопросы. И все равно Борис не замечал за ними особой словоохотливости. За версту чуял стукачей, старался не держать их рядом с собой.

— Осмелюсь предположить, что не мой моральный облик стал причиной общего совета, — нашел что сказать Борис, задетый тем, что Родионова попыталась отчитать его в присутствии стоящих гораздо ниже его в табели о рангах.

— Ах, ты не в курсе, что произошло? — Родионова смерила его недоверчивым взглядом. — Из тех, кто знал об отправке моих людей в Крым, в живых остался только ты, если конечно, не брать в расчет меня саму. Мои люди вместо Крыма отправились на тот свет, видно, ты позаботился об инкогнито этого рейса, наши враги как бы не ухищрялись, не смогли бы пронюхать о нем. Как прикажешь понимать?

Борис в секунду протрезвел, когда понял, что он на подозрении. То, что он услышал, потрясло его, он стоял как вкопанный, понимая свой прокол. Наверняка эти гоблины сболтнули лишнее кому-то, кому не следовало об этом знать. Ведь предупреждал же, что даже родным ни слова. Борис думал также, что на Лену нельзя сейчас злиться, ее право подозревать и его. Тем паче в ее глазах он уже давно заработал имидж недовольного, да и не мог он оправдываться, когда разговор строился на эмоциях, а не на разуме. Борис думал так, а она отчитывала его все безжалостнее:

— Ты в последнее время сильно утомился. Может подыскать тебе более спокойную работу. Или об этом уже подумали твои новые друзья.

"Боже, неужто она думает, что я ее продал". Борису стало не по себе от этой мысли.

— Какие друзья, что ты говоришь? — огрызнулся он. — если я на крючке, то назначь расследование. Скажу тебе одно, скорее я сдохну, чем тебя продам.

— Всему свое время, — раздался голос из темного угла. Это был голос Кутателадзе. По телу Бориса пробежали мурашки. В том, что он был уже в отставке, не было сомненья. В голове пульсировала фраза — меня подставили.

— Меня кто-то подставил, — произнес он вслух.

— Разберемся, — изрекла Матушка. — Можешь идти. — Она указала на дверь.

Когда Борис вышел, она сказала Лисовскому:

— Установи за ним наблюдение.

Кроме обычного значения, эти слова говорили еще об одном — первым советником Матушки стал Лисовский. К слову, именно он высказал предположение, что утечка исходила от Бориса. Но не забыл подстраховаться на случай, если будет доказана его невиновность: "Может, Борис и сам не помнит, о чем болтал по пьяной лавочке".

"Новости". Передовой репортаж с места трагедии. Взрыв произошел, когда поезд на полном ходу пересекал границу Херсонской области неподалеку от местечка, с клонящим ко сну названием Мирное. В эту ночь жителям поселка перебил весь сон сильный грохот. Только в отличие от грозы яркое зарево самые любопытные мирчане, не поленившиеся встать с нагретых кроватей, увидели позже, чем услышали гром. Любопытных, к слову, оказалось не так мало. Когда еще пришлось бы им увидеть такое. Взрыв разворотил целый состав, опрокинул многие вагоны вверх тормашками. Несколько вагонов превратились в груду искареженного металла. Кто бы мог подумать, что вагоны горят как свечки.

Борис уставился на экран. Перед глазами предстала чудовищная картина. Стоны и крики напуганных до смерти людей слились в общий протяжный рев. Пострадавшие, но оставшиеся в живых, глядя на окровавленные тела погибших, не смели сетовать на судьбу. А погибших было много. Один вагон, где, вероятнее, всего, произошел взрыв, вовсе разлетелся в пух и прах. Его словно расплавило в мартеновской печи. Так выглядела эта куча железных прутьев со сгоревшими до тла внутренностями. Два ближайших вагона-соседа смотрелись не лучше. Выли сирены "Скорой помощи", суетились медсестры, складируя на носилки обуглившиеся трупы. Пожарники уже потирали руки, организовав себе перекур. Они свое дело уже сделали.

Репортер распылялся в версиях, третируя вопросами какого-то полковника милиции. Телевизионщик видел, что милиционер и двух слов связать не может. Но тот был в форме, а значит лицо — официальное. Практически ничего не выжав из мента, журналист решил сам покрасоваться в кадре на фоне чуть ли не прифронтового натурализма. Он с оголтелой уверенностью настаивал на собственной версии причины трагедии, высказав мнение, что сработало взрывное устройство огромной мощности, скорее всего пластиковая бомба, и что, по всем признакам, это террористический акт.