Майкл Грубер - Долина костей Страница 29

В последнем своем сочинении святой Августин говорит, что он написал «Исповедь», стараясь выразить свое понимание Господа и свою тягу к Нему, и при этом (скромно) признает, что его книга продолжает оказывать влияние на читателей. Он написал ее также, чтобы разобраться с тем скандалом, который разразился, когда его захотели сделать епископом, а недоброжелатели воспротивились, указывая на беспутную юность, полную блуда и ересей. Прошло четыре года и около восемнадцати недель с моей последней исповеди, состоявшейся лицом к лицу с отцом Манесом, в крытой жестью церкви в Вибоке. Я говорю «около», потому что в Южном Судане время течет иначе и мы там не пользуемся вашим календарем. Но отвлекаться на это я не буду, ибо понимаю, как важно придерживаться строгой хронологии, поскольку грех порождается грехом. Грех, как вы должны знать, это вектор, а не печать, не просто тяжесть, но скорость, увлекающая человека либо вверх, либо вниз. Чтобы вернуться к Богу от жизни во грехе, должно двигаться назад по собственным следам к отправной точке и исправить содеянное зло. Это в теории. На практике же такое мало кому под силу. Большинство людей воображают, будто они сами по себе стремятся к своему сиюминутному благу: о, я просто возьму немножко деньжат, пересплю с этой девчонкой и так далее. Все это иллюзия, и наибольшая хитрость дьявола состоит в том, чтобы убедить людей, будто его не существует, а значит, и грешат они не по его наущению. Но кое для кого дела его ясны, есть люди, которые чувствуют, как он действует в них, подобно тому, как вы чувствуете ползущую у вас по руке букашку, и вы, мистер полицейский, как раз из таких. Вы ощущаете кого-то, стоящего за вашим плечом, он нашептывает мысли, которых у вас быть не должно, и навевает сны. Другое дело, что это знание хочется прогнать, потому что гораздо легче смотреть на других людей, чем на самого себя.

Так или иначе, я выехала на Устричную дорогу, освещая путь тусклым светом маленькой передней фары моего велосипеда, и мне просто повезло, что меня никто не сшиб. Когда Хантер пустил меня в свой трейлер, я увидела там кучу деньжищ, пачки купюр, по большей части десяток и двадцаток, а на полу стоял открытый вещмешок, куда он их сбрасывал. Я совершенно спокойно рассказала ему обо всем, случившемся в нашем доме, умолчав, разумеется, о своей скромной роли. Реакция его была следующей: он несколько раз выругался, а потом вернулся к столу и спросил меня, не хочу ли я помочь ему подсчитать наличность. Все-таки иногда этот Хантер мог удивить.

Я объяснила, что нам нужно убираться из Калуги сегодня вечером, сию же минуту, а он спросил, не спятила ли я часом, и мне пришлось пояснить, что Орни Фой платил моему отчиму, в данную минуту отчалившему в небытие, и теперь прикрывать его долбаную задницу некому, а копы в связи со всей этой суматохой начнут искать меня, и, поскольку про нашу с ним связь знает весь округ, они очень скоро нагрянут в Рэйфорд, и следующие двадцать лет своей жизни он проведет в тюряге в одной камере со здоровенными ниггерами. У этого хренова придурка челюсть отвисла, и, чтобы привести его в чувство, я сменила пластинку. Завела песню о том, как я его люблю и как здорово будет, когда мы выберемся из этой дерьмовой дыры, и переберемся в настоящий город, где будем жить настоящей, человеческой жизнью. Снимем квартиру, станем ходить по клубам и концертам, обзаведемся красивыми шмотками, и я помогу ему, и так далее и тому подобное. Настоящая причина, конечно, заключалась в том, что мне не светило оказаться поблизости, когда доктора, сделав вскрытие, обнаружат, что мама принимала не транквилизаторы, а кукурузный крахмал, и все поймут. Я вовсе не считала, что совершила какое-то уголовное преступление, но вонь бы поднялась изрядная, да и вообще, вряд ли девушке-сироте стоило при таких обстоятельствах оставаться там, где заправлял клан Дидерофф и его приспешники.

Этому перепуганному придурку больше всего хотелось меня трахнуть, но я удовлетворила его проще, потому что мне было не до того, да и не хотелось катить через весь штат липкой и потной. Помню, я подумала, насколько тупы мужчины: управлять ими ничего не стоит, ведь у каждого в штанах имеется дистанционный пульт и при необходимости их можно переключать с канала на канал. За исключением Орни, конечно, — во всяком случае, так мне казалось тогда.

И мы уехали в Майами. Обычно Хантер гонял как сумасшедший, но тут я велела ему ехать помедленнее. Мне вовсе не улыбалось, чтобы нас тормознули за превышение скорости.

На рассвете я заставила его остановиться у супермаркета и припарковаться на пустой стоянке. Мы взяли завтрак навынос и перекусили, дожидаясь открытия торгового центра: мне хотелось сменить одежду и купить косметику, чтобы выглядеть постарше. Потом нашли пункт скупки и продажи подержанных машин и, доплатив, обменяли пикап на тачку поновее. Хантер попытался взбрыкнуть, но я объяснила, что, пока мы катаемся на его металлоломе, никто не сдаст нам приличного жилья. Я собиралась подкатить к агентству по найму жилья на респектабельной машине, одетая в соответствующий прикид, и заплатить за аренду не наличными, а банковским чеком, с отпечатанными на нем нашими именами.

Приметив камеру хранения, я велела ему подъехать, арендовала ячейку, спрятала туда нашу наркоту и часть наличных, после чего мы въехали в город и остановились в Рамада. Хантера ломало, потому что взять дури с собой я ему не разрешила, но мы основательно подкрепились в «Красном омаре», а потом купили пива, и я затрахала его до потери пульса. После этого я забрала у него маленькую записную книжку с адресами, телефонами и цифрами, касающимися его наркотического бизнеса, и нашла номер Орни. Связаться с ним по телефону было нелегко. Нужно было позвонить в маленькую бакалейную лавку неподалеку от того места, где он жил в Виргинии, и оставить сообщение. Он перезвонил через пару часов. Я рассказала ему о том, что произошло в Вэйленде (разумеется, в отредактированном варианте), и поделилась своими соображениями, а он сказал, что мысль удрать была правильной, а теперь нам следует затихариться и ни в коем случае не толкать в Майами никакой травки. А он скоро к нам приедет.

На следующий день я приоделась на манер одаренных мамаш и талантливых девиц Вэйленда: коричневатый костюм с белой полотняной блузкой, дорогущие, в тон костюмчику, туфли, прихватила такую же сумочку, нацепила на шею нитку фальшивого жемчуга и наложила на физиономию столько косметики, что вполне могла сойти за семнадцатилетнюю. Взяв наличные Хантера (12 580 долларов), я открыла счет в ближайшем отделении городского банка, после чего поехала в агентство недвижимости и сняла квартиру с мебелью на Берд, на дальней стороне автострады, назвавшись Эмили Луизой Гариго. В правах у меня, ясное дело, стояло совсем другое имя, но, поскольку я выдала себя за новобрачную, леди из агентства разворковалась, сказала, что у них (это в Вестфилд-Лейкс) снимает жилье уйма молодых парочек и что мы будем там как дома. Я раздобыла нам телефон, причем подключила все функции, хотя на это ушла уйма наличных, потому что ни у него, ни у меня не было не только кредитной истории, отсутствовал даже номер социального страхования. От всех старых документов я избавилась и обзавелась водительскими правами с новым именем.

И вот мы, парочка бросивших школу старшеклассников из захолустья, поселились среди старательных обывателей, ребят, подвизающихся в ресторанах быстрого питания, владелиц пуделей, почтальонов, вспомогательного персонала аэропорта и помощников менеджеров больших магазинов. Мне (хотя, наверное, не Хантеру) пришло в голову, что я во все это вполне вписываюсь, ибо предполагалось, что как раз такой образ жизни и ждет порядочных девушек после выпускного бала. Только вот школу я не закончила и уж порядочной всяко не была. В глубине души я ощущала себя преступницей, причем получающей удовольствие от нарушения правил и законов. О деньгах беспокоиться не приходилось: в камере хранения находился изрядный запас наркоты, и нам следовало лишь дождаться Орни, который подскажет, как ею распорядиться. Имелось у меня и несколько других идей, делиться которыми с Хантером я, разумеется, не собиралась. Например, я подумывала стать дорогой проституткой, хотя понимала, что тут мне еще учиться и учиться.

Беда, однако, заключалась в том, что Хантер был из тех парней, у которых мозги набекрень, и очень скоро это дало себя знать. Сначала он начал курить свою травку сам, рядом с домом, что уже само по себе было скверно, а потом припарковал тачку возле средней школы в Пальметто-Спрингз и начал толкать товар. На мои попытки урезонить его он заявил, мол, это по моей вине ему пришлось сбежать из дома и торчать теперь в дерьмовой дыре, а когда я напомнила ему, что, по сути, я вытащила его из задницы, а заодно пригрозила рассказать Орни о том, что он нарушил его запрет на торговлю, Хантер съездил мне по физиономии. Не так уж мне и досталось — я была увертливая, а он основательно обкурился, — но что было, то было. На следующий день я позвонила связнику Орни и попросила передать, чтобы босс срочно со мной связался. Он и связался, но было уже поздно.