Майкл Бламлейн - По живому Страница 29

Фрэнки был готов извиниться, если оказалось бы, что в палате посетитель. Но там, кроме самого больного, никого не было. Занавески отдернуты, лампа выключена. Слабый наружний свет падал из маленького окна на дальнюю стену. Мужчина по-прежнему спал, только лицо казалось более бледным и щеки больше запали. Все больше волнуясь, Фрэнки поспешно нащупал ножницы и подошел к изголовью. Протянул трясущиеся руки поверх ограждения, зацепил ими пучок жирных грязных волос, стараясь не дергать: вдруг человек от боли закричит, — и, наконец, затаив дыхание, отрезал.

Ножницы, казалось, оглушительно звякнули, однако мужчина не пошевелился. В столь глубоком покое он казался уже погребенным. Чуть приободренный этим, Фрэнки срезал еще пучок, потом в третий раз. Теперь следующий шаг…

Он положил волосы на фланельку и позвал мужчину по имени. Ткнул в плечо, тот не отреагировал, и Фрэнки осторожно отвернул край одеяла. Мужчина был ограничен в движениях: его торс обтягивал тяжелый парусиновый корсет, привязанный с обеих сторон к кровати. К счастью, корсет располагался достаточно высоко и не мешал выполнению задачи. Фрэнки беспокоило, как он будет стаскивать штаны, и он с облегчением вздохнул, когда увидел в штанах пижамы большую дырку у паха — там в тусклом освещении темнел островок волос.

У него захватило дух — не оттого, что увидел пенис, а потому что боялся нечаянно его поранить. Фрэнки осторожно отодвинул в сторону вялый член, облаченный в кондом с трубочкой, тянувшейся к мешочку на бортике кровати. Потом защипнул пальцами грубые лобковые волосы, не такие мягкие и жирные, как на голове — срезал и положил к другим. Мужчина не возражал. Фрэнки срезал еще и только потом обратил внимание на ногти.

Они были чистые и ухоженные, но их пора было подстричь. Фрэнки не знал, нужно ли подстригать все, и решил, что хватит обрезков с нескольких пальцев. Он вынул кусачки, расстелил бумагу с девятью знаками "X", потом срезал на нее тонкие серпики ногтей с мизинца и большого пальца обеих ног. То же самое проделал с пальцами рук, туго свернул бумагу и положил на фланель рядом с кучкой волос. Затем свернул ткань и сунул себе в карман и облегченно вздохнул. Дело сделано.

Мужчина начал двигаться.

Он издал гортанный звук и повернулся к окну. Губы свело судорогой, рука сжалась в клешню. Фрэнки окаменел от ужаса. Вскоре все прошло: голова мужчины упала на кровать, гортанный стон прекратился, на лице появилась прежняя отрешенность. По телу растекся покой; казалось, невидимая рука повернула выключатель.

Фрэнки попятился к двери. Вдруг его пронзила ужасная мысль. Он боязливо подкрался к кровати и приблизил ладонь к губам и носу больного: тот дышал. Облегченно вздохнув, Фрэнки повернулся и вышел.

По дороге домой его грызла одна мысль. С самого начала он исходил из того, что если получит назад свое законное тело, все будет как прежде. Но теперь появились сомнения. Что если он получит это тело в его теперешнем состоянии? Этот мужчина болен, вполне возможно, у него поврежден мозг. Вдруг заклинание подействует и Фрэнки до конца жизни окажется заключенным в этом существе, которое вечно надо держать в путах? Что тогда? Вот не повезет, и он навсегда останется чем-то вроде животного. Какая неволя лучше?

Вернувшись домой, Фрэнки сразу прошел на кухню и разложил содержимое мешочка. Судя по рассказу тетушки Орфы, в волосах головы и паха таится сила, и Фрэнки сплел их вместе в одну маленькую косичку, концы скрепил ниткой. Потом сходил с косичкой в туалет и увлажнил, как было велено. Вернувшись к столу, положил ее рядом с бумажным комом, в котором были ногти, заглянул под плиту, насобирал там щепоть пыли — все это сунул во фланелевый мешочек, конец которого туго обвязал ниткой и вытянул большую петлю, чтобы пролезала голова.

Он приподнял мешочек, тот оказался почти невесомым. Интересно, надо ли произносить какие-нибудь заклинания или молитвы. Тетушка Орфа об этом ничего не сказала, а сам Фрэнки не смог придумать. Поэтому просто накинул мешочек себе на шею.

Ничего не произошло. Фрэнки стал беспокоиться. Может, должно соприкасаться с кожей? Он расстегнул кофточку и сунул внутрь, во впадинку между грудями, мягкий фланелевый мешочек, ткань которого не пропускала влагу косички.

Он подождал. Опять ничего. В голове никаких перемен, даже намеков. Может, он сделал что-то не так? Фрэнки еще раз просмотрел содержимое и попробовал мешочек в разных положениях. Попытался припомнить ранние сомнения. Как любой больной, он желал быстрого излечения.

Наконец он сдался и пошел к постели. Там начала беспокоить другая мысль: а вдруг Терри, вернувшись домой, заметит мешочек, рассказывать об этом ему не хотелось бы. Он лег на спину и, играя мешочком, старался точно вспомнить слова тетушки Орфы. При личном общении ее советы казались чем-то особенным, а сейчас все размытое, смутное, неясное. Самому надо подумать, сымпровизировать. Но себе Фрэнки не доверял. Он хотел, чтобы его вели за ручку.

Главное, наверное, в том, что он должен выйти из пределов своего существа. Чтобы чего-то добиться, нужно отдать часть себя. Чтобы приобрести силу, нужно силу применить. Он как магнит с притягивающим и отталкивающим полюсами. Образ был таким чистым, каким бывают видения на грани сна. Магнит… Его свобода…

Глава 13

Терри сразу понял, что происходит с Фрэнки.

— Теперь занялась колдовством? Идол-фетиш? Святые? Какого черта, Фрэнки. Я думал, с этим уже покончено.

— Это ж твой друг, — возразил Фрэнки. — Ты не доверяешь своему другу?

— Маркус может заниматься всем, чем захочет. Эта дрянь у него в крови. Ты похожа на испорченную белокожую девицу из Новой Англии. Поверь, колдовство — не для тебя. Существует единственная тайная сила, а именно — то, что заставляет тебя поступать правильно.

— Как раз это тетушка мне и обещала. Девять ночей, сказала она. И я буду как по природе. Для тебя это значит быть девушкой. Вот что я скажу. Я желаю ей всяческой удачи.

— Опять ты о своем. Это не игра в кости, черт побери. Фрэнки, это ты. Скажи сама себе "все", и этому наступит конец. Повезет не повезет, не важно.

— Еще девять дней, прошу тебя, и мы покончим с этой историей. Потом делай, что захочешь.

Они сидели в кухне, Фрэнки в халате, Терри голый до пояса. Терри ожидал, что их отношения после сцены в больнице станут теплее, и Фрэнки сдержит свое слово. И вот что имеем. Эта женщина не знает чувств, приличий, в ней нет любви. Она только и делает, что обдуривает его. Он ощущал это физически. Это укор его духу, его зрелости. И Терри, стукнув по столу, выругался.

— Я достаточно натерпелся от тебя, ведьма. Для одного мужчины этого более чем достаточно. — Он смахнул тарелку на пол и схватил вилку.

Фрэнки не испугался, только брань его злила. Он в ловушке: с одной стороны разъяренный самец, с другой — он сам как причина его ярости. Маленькая ссора грозила разрастись в нечто большее. Фрэнки попросил Терри остановиться и, наступив на свою гордость, извинился.

— Вот, — Фрэнки снял с шеи мешочек. Забери, если это тебя так беспокоит.

— Меня беспокоишь ты, а не поганый амулет. — Он размахивал вилкой, это могло плохо кончиться.

— Ты меня пугаешь.

— Вот и хорошо. Может, в твоей голове прибавится чувств.

Фрэнки плотнее замотался в халат.

— Боже, ты сводишь меня с ума. Проклятие!

— Извини. Я бы сам хотел быть другим.

— Ну так будь. Перестань изводить меня.

— Я пытаюсь, поверь. Я тоже в отчаянии.

— И ты это называешь отчаянием? — Терри занес вилку над головой, лицо его неузнаваемо исказилось.

— Не-е-т, — прошептал Фрэнки.

Терри тупо уставился на нее, потом медленно перевел взгляд на вытянутую руку. Казалось, он не понимал, откуда взялась вилка. Пальцы сами разжались, и вилка упала на стол. Терри будто сломался.

— Не покидай меня, — умолял он. — Пожалуйста. Не уходи.

Фрэнки, озадаченный, не знал что ответить.

— Ты меня накрутила так… а потом вдруг все лопнуло. Я делаю то, чего не хочу. Это не я. Это кто-то другой. Я никогда не сделаю тебе больно, Фрэнки. Ты это знаешь. Никогда…

Фрэнки автоматически кивал. — Извини.

— Скажи, что не уйдешь, что останешься. Пожалуйста, скажи.

— А куда мне идти?

— Это так тяжело, чертовски тяжело. — Он был готов расплакаться. — Я вижу тебя, я слышу твой голос. И не могу поверить, что это не ты. А потом, как ты поступаешь, что говоришь, не имеет значения. Если бы ты хотела уйти, ты бы ушла, разве не так? Ты бы не осталась ради того, чтобы водить меня за нос. У нас есть проблемы, но мы ничего не сделали такого, чтобы это заслужить. Ты никогда не причинишь мне боль, я знаю. Я это хорошо знаю. Ты не станешь…

— Девять ночей, — взмолился Фрэнки. — Это все, о чем я прошу.

— Девять? И с этим будет покончено? Ты обещаешь? Будет покончено?