Хеннинг Манкелль - Мозг Кеннеди Страница 3

Луиза Кантор остановилась, спешившие люди толкали ее, но она продолжала стоять, словно бы сопротивляясь ураганному ветру. У женщины на полу, окруженной свертками, было темное морщинистое лицо, кожа которого напоминала застывшую лаву. Лицам старых женщин присуща своеобразная красота, в них все отшлифовано до тонкой пленки, натянутой на череп, и на ней отмечено все, что произошло в жизни. От глаз к щекам спускались две глубокие, высохшие складки, сейчас заполненные слезами.

«Она орошает неведомую мне боль, — подумала Луиза Кантор. — Но что-то от нее есть и у меня».

Внезапно женщина подняла голову, на мгновение их взгляды встретились, старуха медленно покачала головой. Луиза Кантор восприняла это как знак, что ее помощь, в чем бы она ни заключалась, не нужна. Она поспешно направилась к контрольно-пропускному пункту, расталкивая толпу, пробилась сквозь облака, пахнувшие чесноком и оливками. Когда она обернулась, перед ней будто задернули занавес из людей, женщины уже не было видно.

С ранней юности Луиза Кантор вела дневник, куда записывала события, о которых, как ей думалось, нельзя забывать. И вот такое событие случилось. Ставя сумочку на ленту транспортера, кладя телефон в голубую пластмассовую коробочку и проходя сквозь волшебные ворота, отделявшие плохих людей от хороших, она мысленно формулировала то, что запишет в дневнике.

Она купила бутылку виски «Тулламор дью» для себя и две бутылки рецины для Хенрика. Потом уселась у выхода из накопителя и с досадой обнаружила, что забыла дневник в Арголиде. Воочию видела его перед собой, он лежал на краю стола рядом с зеленой лампой. Вынув программу семинара, она на обороте записала:

Плачущая старуха в афинском аэропорту. Лицо, похожее на останки человека, выкопанного спустя тысячелетия любопытным и назойливым археологом. Почему она плакала? Извечный вопрос. Почему человек плачет?

Закрыв глаза, она размышляла, что могло находиться в свертках и сломанных чемоданах.

«Пустота, — подумала она. — Чемоданы пусты или заполнены золой сгоревших костров».

Объявили посадку, Луиза рывком пробудилась от сна. В самолете она сидела у прохода, рядом — мужчина, судя по всему боявшийся летать. Она решила, что до Франкфурта поспит, а позавтракает уже на пути в Стокгольм.

Прилетев в Арланду и получив чемодан, Луиза все еще чувствовала усталость. Ей нравилось думать о предстоящей поездке, но сами поездки она не любила. И подозревала, что когда-нибудь во время поездки ее охватит паника. А потому уже многие годы возила с собой баночку успокоительных таблеток, на случай, если ею вдруг овладеет страх.

Она добралась до терминала внутренних линий, сдала багаж женщине, выглядевшей не столь измотанной, как та, что была в Афинах, и села ждать посадку. Из распахнувшейся двери на нее дохнуло шведской осенью. Она вздрогнула и решила, что раз уж все равно будет в Висбю, то воспользуется случаем и купит себе свитер из готландской шерсти. «Готланд и Грецию связывают овцы, — мелькнуло в голове. — Если бы на Готланде имелись оливковые рощи, разница была бы минимальна».

Она обдумывала, не позвонить ли Хенрику. Но он, наверно, еще спит, его день нередко превращался в ночь, он предпочитал работать при свете звезд, а не при свете солнца. Поэтому она набрала номер отца в Ульвчелле, недалеко от Свега, на южном берегу реки Юснан. Он никогда не спит, ему можно звонить в любое время суток. Ей ни разу не удалось застать его спящим, когда она звонила. Таким же она помнила его с детских лет. Ее отец отвергал услуги Морфея, у этого великана глаза всегда открыты, он всегда настороже, готовый защитить ее.

Она набрала номер, но после первого гудка дала отбой. Сейчас ей нечего ему сказать. Положив телефон в сумку, она подумала о Василисе. Он не звонил ей на мобильный, не оставлял сообщений. Да и зачем бы ему это делать? На секунду Луиза ощутила разочарование. Но тут же отбросила эту мысль, для раскаяния места нет. Она родилась в семье, где никто не раскаивался в принятых решениях, даже в самых неудачных. Они всегда делали хорошую мину при самой плохой игре. Когда самолет приземлился на аэродроме неподалеку от Висбю, с моря дул сильный ветер, который немедля подхватил полы Луизина пальто, и она, пригнув голову, вбежала в здание аэровокзала. Ее встречал человек с табличкой в руках. По пути в Висбю она по виду деревьев поняла, какой силы был ветер — он срывал с них листья. Между временами года происходит сражение, мелькнуло у нее, сражение, исход которого предопределен с самого начала.

Отель назывался «Странд» и стоял на пригорке по дороге из морского порта. Луизе достался номер без окна на площадь, и она, разочарованная, попросила портье поселить ее в другой. Другой номер нашелся, поменьше, зато с видом в нужную сторону, и, войдя в комнату, она застыла, глядя в окно. «Что я вижу? — мысленно спросила она себя. — Что должно произойти там, на улице, на что я надеюсь?»

Словно заклинание, она раз за разом повторяла: «Мне пятьдесят четыре, я приехала сюда. Куда же я теперь пойду, когда же закончится мой путь?»

Она увидела, как пожилая дама изо всех сил старается удержать свою собачку под порывами ветра. Луиза ощущала себя скорее собачкой, чем женщиной в кричаще-красном пальто.

Около четырех она направилась в университет, расположенный почти на самом берегу. Дорога не заняла много времени, и Луиза успела обойти безлюдный порт. Волны бились о каменный мол. Цвет у здешнего моря совсем не такой, как у того, что плескалось возле греческого побережья и островов. Здесь оно более бурное, думала она. Неукротимое молодое море, замахивающееся ножом на первое попавшееся судно или пирс.

Ветер не ослабевал, хотя стал, пожалуй, порывистее. От причала отвалил паром. Луиза отличалась пунктуальностью и считала важным прийти не слишком рано, но и не слишком поздно. У входа ее встретил приветливый человек со шрамом, оставшимся от операции на заячьей губе, один из организаторов семинара; представившись, он сказал, что они уже встречались, много лет тому назад, но Луиза его не помнила. Узнавать людей — одна из самых трудных задач в жизни, это было ей известно. Лица меняются, часто до неузнаваемости. Но она улыбнулась и ответила, что помнит его, помнит прекрасно.

Они, двадцать два человека, собрались в безликом семинарском помещении, прикололи бейджики и после кофе — или чая — выслушали доклад доктора Стефаниса из Латвии, который на корявом английском открыл семинар, рассказав о недавних находках минойской керамики, как ни странно, трудно поддающейся определению. Луиза так и не поняла, в чем заключалась трудность — минойская керамика и есть минойская керамика, вот и все.

Вскоре она заметила, что не слушает. Мысленно все еще была в Арголиде, пропитанной ароматами коринки и тимьяна. Обвела взглядом людей, сидевших за большим овальным столом. Кто из них слушал, а кто, как и она, перенесся в другую реальность? Никого из присутствующих она не знала, кроме человека, утверждавшего, что они встречались когда-то в далеком прошлом. В семинаре участвовали археологи из скандинавских и балтийских стран, кое-кто из них занимался полевыми раскопками, как и она сама.

Доктор Стефанис резко закончил доклад, словно не имел больше сил изъясняться на своем дурном английском. После вежливых аплодисментов состоялась короткая и спокойная дискуссия. Первое заседание завершилось кой-какими практическими сведениями насчет завтрашнего дня. Луиза уже собиралась выйти на улицу, но какой-то незнакомый человек попросил ее подождать, потому что фотокорреспондент местной газеты хотел сделать фотографии случайно собравшихся здесь археологов. Он записал ее фамилию, и она наконец-то смогла под порывами штормового ветра сбежать к себе в гостиницу.

Луиза заснула и, когда открыла глаза, поначалу не сообразила, где находится. Телефон лежал на столе. Надо бы позвонить Хенрику, но она решила сперва поужинать. Выйдя на площадь, наугад пошла по улице и в конце концов набрела на подвальный ресторанчик. Посетителей было мало, еда превосходная. Она выпила несколько бокалов вина, снова ощутила досаду из-за того, что порвала с Василисом, и попробовала сосредоточиться на своем завтрашнем докладе. Выпила еще один бокал, мысленно повторила свое выступление. Этот доклад имелся у нее и в письменном виде, но, поскольку он был старый, она знала его почти наизусть.

Я расскажу о черном цвете глины. Красный оксид железа при обжиге из-за отсутствия кислорода становится черным. Но происходит это уже на последнем этапе обжига, на первом этапе образуется красный оксид железа, сосуд приобретает красный цвет. Красное и черное берут начало друг в друге.

Вино подействовало на нее, стало жарко, в голове перекатывались волны. Она расплатилась, вышла навстречу порывам ветра и подумала, что уже с нетерпением ждет завтрашнего дня.