Уоррен Мерфи - Цепная реакция Страница 3

Блич взял у незаметно подползшего к нему ординарца румяную пампушку. Он считал, что командира не должны видеть уплетающим сладкую булочку в процессе исполнения наказания: это было бы в высшей степени непедагогично.

Внизу, на берегу ручья, Блич видел испуганных молодых солдат, ждущих продолжения речи. Пожалуй, этот перерыв послужит им на пользу: пусть каждый представит себя возможной жертвой экзекуции, подумал он. Полковник слишком хорошо знал, что наказание нужно не столько ради самого наказания за тот или иной проступок, сколько для того, чтобы отбить всякую охоту подражать виновному.

Многие солдаты еще не знали, что все эти зверства – и сломанные челюсти, и отбитые мошонки – были элементами единого адского плана. Позднее, когда пришел «решающий день», все изувеченные были оставлены в лагере. Уэнделл Блич никогда не наносил тяжелых увечий тем солдатам, которые составляли оперативные группы. Свои далеко идущие планы он маскировал напускной яростью.

– Измена! – басил полковник, откусывая большой кусок горячей булочки.

Ординарец лежал на земле, и капли подтаявшего масла капали ему на лоб. Блич знаком отпустил его, и тот сполз с противоположной стороны холма. Слово «Измена!» повисло в воздухе над долиной; меж тем полковник докончил будочку и облизал джем с губ. Это был английский джем, который полковник не жаловал: в него клали мало сахара и пряностей. Безвкусный, как зубной цемент, подумал Блич, доставая из отутюженного кармана рубашки сложенный лист бумаги.

– Нас всех предали! Предали не русским, не китайцам. Хуже того! Нас выдали тем, кто в состоянии разрушить все, ради чего мы с вами столько тренировались, столько положили труда. Это – измена!

Многолетний опыт подсказывал Бличу, что его слова не производят должного эффекта. Вместо того чтобы нервно и подозрительно взглядывать друг на друга, все солдаты обратили взоры на того, кто заведомо не мог нарушить кодекса чести.

Блич никак не мог взять в толк, почему они смотрят на Уолкера Тисдейла. У Тисдейла был только один недостаток – ему недоставало подлости. Во всем остальном он был абсолютно надежен, менее всех других его можно было подозревать в нарушении присяги.

Уэнделл Блич любил действовать в соответствии с продуманным планом и не терпел ничего непредвиденного – вроде того, что происходило теперь у подножия холма, где расположились на отдых его семьсот воинов. Он запланировал их обучение, провел его на высоком уровне и имел теперь боевую единицу, готовую пойти за ним хоть в преисподнюю. Он не хотел терять напрасно ни одного солдата. Он знал про них все – о чем они думают, чем дышат. А теперь он не понимал, почему они смотрят, на Тисдейла, и это его бесило.

Заметив, что внимание солдат стало рассеиваться, он развернул листок.

– Сейчас я прочту перехваченное нами письмо изменника. Вот что здесь написано:

"Дорогой сэр!

Более года тому назад я подписал контракт о вступлении в специальную воинскую часть. Мне было предложено повышенное жалованье, повышенное содержание и три тысячи долларов наличными. Вместо двух месяцев, которые обычно отводятся на прохождение первичной боевой подготовки, нас обучают уже десять месяцев. Офицеры нас бьют, когда им заблагорассудится. Нам не позволяют поддерживать связь с нашими семьями. Нас обучают, как избивать людей хлыстами, как заковывать их в цепи – этому посвящается добрая половина тренировок. Насколько я понимаю, это – не регулярная армия. Во-первых, не существует никакой документации и учета, во-вторых, в нашей части нет ни одного негра и нам показывают фильмы о том, какие они плохие и какая распрекрасная жизнь была на рабовладельческом Юге. Я хотел бы знать, что это за часть и как мне выбраться отсюда. Я больше не могу здесь оставаться".

Блич выдержал паузу. Теперь он знает, что ему нужно делать: нужно использовать фактор внезапности. Если они считают мятежником Уолкера Тисдейла, пусть считают. Тем лучше для него, Блича, – он их удивит.

– Тисдейл, подойди ко мне, – приказал он.

Молодой ширококостный парень медленно двинулся в направлении холма. Ноги его сделались будто пудовыми, внезапная усталость навалилась на тело, сопротивляющееся неизбежности конца.

– Быстрее, Тисдейл, я жду!

Когда Уолкер приблизился, Блич выключил микрофон и прошептал:

– Иди ко мне. Я здесь, за деревом.

– Я знаю, сэр, я вас видел.

– Ты не виноват, Уолкер. Что ты так побледнел, сынок? Ведь ты не писал этого письма, я уверен, что ты не способен на такое.

– Настал мой смертный час, сэр!

– Глупости! Тебе надо только совершить казнь. Давай с тобой подшутим над твоими товарищами, а?

– Я сегодня умру, сэр!

– Так это ты им сказал?! – Блич кивнул в сторону солдат коротко остриженной головой.

– Да, сэр.

– Теперь все понятно! Не беспокойся ни о чем: ты будешь жить. Ты один из моих лучших солдат, а они должны жить, потому что я так хочу. Мне нужны хорошие солдаты.

– Да, сэр, – сказал Уолкер. В его голосе не было радости.

Блич снова включил микрофон.

– Слушайте все! На камне у ручья сидит солдат, Пусть он подойдет сюда! Нет, не ты! Вон тот, что отворачивает лицо. Его зовут Дрейк. Рядовой Андерсон Дрейк, поднимись на холм!

Уолкер Тисдейл знал Дрейка. Тот вечно ныл и жаловался, угрожая, что предпримет что-нибудь, а некоторое время тому назад нытье вдруг прекратилось. Дрейк говорил, что никогда не слышал о таких частях, как эта, – наверно, она нелегальная. Что до Тисдейла, то он считал, что ему повезло: если часть не похожа на другие, значит, она особая. Тисдейл гордится, что служит в части особого назначения. Потому он и записался в нее.

Вознаграждение, которое он получил при вербовке, пошло в уплату за прикупленные четыре акра плодородной земли. На его родине в Джефферсон-Конти земля стоит относительно дешево. Причина этого – бездорожье, затрудняющее доставку на рынок произведенной продукции. Тисдейл отдал в семью все деньги, оставив себе только пять долларов. На них он купил красивую коробку шоколадных конфет, которые подарил своей невесте. Та припрятала их до лучших времен. Честно говоря, Уолкер рассчитывал, что она откроет коробку сразу, но не обиделся на суженую. Он помнил, как в день их помолвки он подарил ей точно такую же коробку и она ее открыла. Жених тогда съел большую часть конфет.

Уолкер смотрел, как Дрейк поднимается на холм, спотыкаясь больше, чем обычно. Припомнив, каким неуклюжим был Дрейк на тренировках по преодолению препятствий, Тисдейл пришел к заключению, что воинский долг чаще всего нарушают именно плохие солдаты. Наверное, это как цепная реакция: плохая работа влечет за собой и недостойное поведение.

Когда Дрейк, рыжеволосый парень из города Алтуна, штат Пенсильвания, с белой, легко обгорающей на солнце кожей, поднялся на вершину холма, лицо его было багровым от напряжения.

– Рядовой Дрейк прибыл, сэр! – отрапортовал он полковнику Бличу, показавшемуся из-за дерева. – Я ни в чем не виноват, сэр!

– Но у меня есть твое письмо!

– Сэр, я вам вес объясню...

– Тссс... Тише! Не смотри в мою сторону. Повернись лицом к товарищам!

– Сэр, я писал его не один, были и другие. Я назову вам их имена...

– Мне не нужны имена, Дрейк, я знаю, что происходит в части. У меня везде свои люди, которые ведут слежку. Ваш командир знает все, да будет тебе известно.

Когда Дрейк отвернулся, Блич хитро подмигнул Тисдейлу. Уолкер услыхал за спиной шорох и увидел ординарца, который полз к ним от джипа с длинным кривым мечом в руках. Его локти утопали в мягкой, усыпанной хвоей земле, и Тисдейл сообразил, что те, кто находятся внизу, видят только его, Тисдейла, и Дрейка, а полковник и ординарец остаются вне поля зрения. Сам он заметил сапог Дрейка только потому, что узнал место, которое видел во сне.

Поманив Тисдейла к себе за дерево, Блич дружески обнял его за плечи. Уолкер уже не знал, чему больше удивляться – то ли неожиданному объятию, то ли мечу.

Раз или два они практиковались с мечами на дынях, однако все думали, что это не более чем игра. Кто в наши дни использует мечи?

– Удар должен быть сильным и чистым, – прошептал полковник, указывая на шею Дрейка. – Надо, чтобы голова скатилась вниз. Если она не покатится, подтолкни ее ногой.

Уолкер взглянул на затылок Дрейка: над воротником гимнастерки вился нежный пушок. Рука Уолкера сжимала деревянную рукоятку меча, отточенное лезвие блестело на солнце. Уолкер ощущал тяжесть меча, ладони его вспотели от напряжения. Он не хотел поднимать меч на Дрейка.

– В шею, пониже затылка, – сказал Блич. – Удар должен быть ровным и красивым. Давай действуй!

Воздух в легких Тисдейла стал горячим, на тело навалилась свинцовая тяжесть, будто его тянули вниз тяжелые цепи. Живот покрылся противным липким потом. Он не шевелился.

– Ну что же ты! – закричал полковник, рискуя быть услышанным внизу.

Дрейк обернулся на крик и, увидев в руках Тисдейла меч, закрыл лицо руками. Его била дрожь, по брюкам расползалось темное пятно.