Уоррен Мэрфи - Последнее испытание Страница 3

– Так ты моя мать? – спросил Римо, слегка запнувшись на последнем слове.

Печальные глаза просияли.

– Да. Я твоя мать.

– Я тебя узнал. По глазам…

– Ты меня помнишь?

– Нет. Но у меня есть дочь. И глаза у нее точь-в-точь твои.

– Дочь… На нее пала тень.

– Что?!

– Да ты не волнуйся! Придет день, сам все поймешь. Увидишь то, что пока тебе недоступно… – Она закрыла глаза. – Ведь почти всю свою жизнь ты прожил без меня. Но и это тоже скоро изменится. Ты умрешь, мой единственный сын, и тебя похоронят на Арлингтонском кладбище, как героя. Под твоим настоящим именем, которого ты пока не знаешь.

– Так Римо Уильямс – не настоящее мое имя?

Она тихо покачала головой.

– А как меня звать по-настоящему?

– Ты должен узнать сам.

– Нет, скажи мне, скажи!

– Он тебе скажет.

– Кто? Отец?

– Ты его еще не нашел.

– Пытался, но…

– Я ведь уже говорила тебе, кто похоронен у Смеющегося ручья.

– Но я не нашел никакого Смеющегося ручья! Его нет ни на одной карте, ни в атласе, ни в путеводителях…

– Смеющийся ручей – место священное. А потому на картах ему не место. И потом, я ведь уже сказала: отца своего ты знаешь.

– Нет не знаю. Я просто голову сломал, пытаясь…

– Нельзя прекращать поиски. Думай, думай лучше. Подскажут или голова, или сердце.

– Нет, скажи! Назови хотя бы имя! – взмолился Римо.

– Прости…

– Послушай, но для меня очень важно найти его! Очень важно! – с жаром воскликнул он. – Назови его имя!

– О, я была бы никуда не годной матерью, если б до сих пор водила тебя за ручку. Ты ведь уже умеешь ходить и думать.

– Ну намекни хотя бы, умоляю!

– Иногда он бродит по земле, на которую упала Великая Звезда. А порой… порой блуждает среди звезд.

– Что это значит?

– Ищи его к югу от кратера Великой Звезды или же среди других, земных звезд…

– Земные звезды?..

Женщина снова прикрыла темные глаза.

– Я покажу тебе одну картинку…

Пространство перед ней тут же сгустилось, заклубились какие-то темные тени. В отблесках лунного света появились причудливые тени.

Постепенно картина прояснилась. Нет, цветной она не стала – везде черно-синие тона. Ночное видение…

– Ну что видишь, сын мой?

– Пещера…

– Загляни поглубже. Что там?

Римо впился взглядом в черный провал. Казалось, пещера наполнена густой непроницаемой тьмой, но вот глаза его различили слабое мерцание.

Сперва он увидел какой-то странный предмет, завернутый в одеяло. Некогда одеяло было цветным, но давно полиняло, поблекло и обтрепалось по краям. Из одеяла торчали сухие палочки и клочки высохшей коричневой кожи, а вот и человеческая голова. Иссохшая, сморщенная, с узкими щелочками закрытых глаз, провалившимся носом и плотно сомкнутым, словно зашитым ртом.

К натянутой, как барабан, коже черепа прилипли грязные волосы.

– Мумия… – прошептал Римо.

– Разве у мумии нет лица?

– Где там! Почти не разобрать, – ответил Римо.

– Разве так трудно догадаться, каким оно было прежде?

Римо напряженно всмотрелся в эту чудовищную маску. Вдруг вздрогнул и нервно сглотнул.

А потом, крепко зажмурившись, отвернулся.

– Чье это лицо? – настаивала женщина.

– Сама знаешь, чье… – осипшим голосом ответил сын.

– Скоро ты попадешь в эту пещеру. Нужно только сделать первый шаг.

– Никуда я больше не пойду.

– Но ведь ты хочешь найти отца, хочешь узнать правду!

– Не такой же ценой…

– До сих пор ты искал его лишь умом и глазами. Теперь попробуй поискать сердцем. Отец смотрит на тебя, пусть даже и не видит.

– Не понимаю.

– Мы – люди Солнца. И твой родной народ – это народ Солнца. Ищи людей Солнца, только с ними ты обретешь понимание и покой.

– Я… я не могу.

– Сможешь! Внемли своей матери, которую прежде не знал. Войди в пещеру, и тебе все откроется. Не бойся, смерти нет. Жизни в тебе не более, чем во мне. Ума не больше, чем у самого древнего твоего предка. А я… не более мертва, чем мои гены, которые ты унаследовал.

Бросив на него исполненный печали взгляд, видение тут же растворилось.

Весь остаток ночи Римо так и не сомкнул глаз. Лежал на спине, глядя в потолок и пытаясь убедить себя, что все это – не более чем скверный сон.

Но мастера Синанджу являются абсолютными властителями собственного тела и разума, и кошмары их не преследуют. А потому Римо понял, что впереди его ждут страшные испытания.

* * *

На завтрак мастер Синанджу готовил себе специальный чай долголетия.

В серо-зеленом чайнике весело кипела вода, рядом в плошках были разложены кусочки корня женьшеня, толченые плоды жожоба, сырые семена сосны. Нежные солнечные лучи врывались в кухонное окно.

Мастер Синанджу предпочел бы просыпаться на родном Востоке, но он жил в трудные времена. Нет, в целом все обстояло не столь уж безнадежно, размышлял он, расхаживая по кухне, оборудованной электроплитой, кранами с горячей и холодной водой и прочими атрибутами западной цивилизации.

Перед завтраком он напевал песенки, некогда услышанные в родной деревне Синанджу, в далекой Корее. Эти звуки словно бы приближали его к дому. Тем не менее он не чувствовал себя счастливым.

Да, ему пришлось поселиться в стране варваров. Да, у него был сын, не родной, приемный. Белый, с огромными ступнями и носом и дурацкими круглыми глазами. Не лицо, а маска какая-то! Белая и страшная.

Впрочем, мастер Синанджу знавал и худшие времена. Он испытал все тяготы и лишения, связанные с жизнью в нищей голодной деревне, без семьи, сына, наследника, ученика. Тогда ему помогли выжить и продержаться всепоглощающее чувство ответственности за свой народ и трезвое понимание того, что традиция, зародившаяся пять тысяч лет тому назад, последним представителем которой он являлся, подходит к бесславному концу.

В те дни ему досталось сполна за то, что он обманул ожидания своих великих предков и стал единственным свидетелем этих последних дней.

То были самые мрачные дни и часы его жизни. Что может быть хуже и отвратительнее? Что может быть страшнее бесславного конца рода, которому с его смертью предстоит кануть в Лету?..

Однако теперь он весело и хлопотливо готовил себе завтрак – укрепляющий и способствующий долголетию чай, – купаясь в лучах утреннего солнца, и хотя его ученик и последователь уже должен был проснуться, Чиун его не торопил.

– Все в свое время. Римо – хороший сын, хоть и бледнолицый.

Но Римо все не появлялся. И когда вода в чайнике стала выкипать, мастер Синанджу просто долил в него воды и стал ждать.

А чай стоил того, чтобы набраться терпения и подождать. И хорошие сыновья тоже этого стоят.

* * *

Бульканье и кипение уже давно прекратилось и чайник остыл, когда Римо Уильямс наконец прошлепал босиком на кухню. Глубоко посаженные над высокими скулами глаза как-то странно блестели.

– Я приготовил чай, – проговорил Чиун, не оборачиваясь и не глядя на него.

– Я не голоден.

– Что ж, прекрасно. Потому как твою порцию я уже вылил в раковину.

– О'кей, – рассеянно кивнул Римо, взял с буфета кружку и подставил ее под кран.

Он выпил две кружки сырой воды, отдающей металлическим привкусом, но мастер Синанджу так и не обернулся.

– Я потратил целое утро. – В голосе Чиуна прозвучал упрек.

– На что?

– На то, чтобы почувствовать себя счастливым.

– Что ж, не зря потратил.

– Когда человек проводит все утро в размышлениях о невоспитанных сыновьях, пользы тут мало. Это – предательство, только и всего.

Римо промолчал.

Чиун резко развернулся.

– Тебе известно, который теперь час?

Римо мог и не смотреть на стенные часы в виде черной кошки с качающимся хвостом-маятником и бегающими из стороны в сторону картонными глазками.

– Десять тридцать две, – ответил он, поставив пустую кружку в раковину из нержавеющей стали. Запястья у него были на удивление широкие и крепкие.

– Почему ты заставил меня ждать?

– Не мог уснуть.

– Если не мог уснуть, то к чему было валяться все утро в постели?

– Потому, что я боялся встать.

Мастер Синанджу так и застыл, удивленно скривив губы.

– Но почему?

Ученик медлил с ответом.

– Почему ты боишься утра? – не отставал Чиун.

Римо резко обернулся. В его глубоко посаженных глазах стояли слезы. Одна слезинка скатилась по высокой скуле.

– Ты умрешь… – пробормотал он.

– Возможно, – кивнул кореец, всматриваясь в печальное лицо ученика.

– Скоро умрешь, папочка.

Лицо Чиуна омрачилось, точно на него вдруг набежала черная туча.

– К чему ты клонишь?

– Просто тогда я останусь совсем один на всем белом свете.

Заметив, какой болью светились глаза ученика, мастер Синанджу отбросил маску гнева.

– Что тебя тревожит?