Doll Хаус. Собиратель кукол - Джулс Пленти Страница 3

— Понятно.

— Эй! — возмущаюсь я.

Он молчит. Ни подколки, ни смешка; на его лице не отразилось ни капли отвращения, хотя Митчелл еще тот аккуратист.

Мы останавливаемся у круглосуточной аптеки. Через стеклянную дверь я вижу, как кокетливо его обслуживает аптекарша. Без конца улыбается, отпуская товар.

Митчелл забрасывает на заднее сиденье аптечный пакет, и мы продолжаем путешествие по ночному городу.

— Так зачем мы едем к тебе? — Я не унимаюсь.

— Чтоб ты помылась и поспала.

— А потом?

— Хочу предложить тебе работу.

— Работу? Так я ничего не умею, — говорю, как есть. Хотя вряд ли он думает, что я крутой счетовод или еще что.

— Ты не умеешь убираться?

— Мыть туалет, полы и все такое? — уточняю на всякий случай.

— …и все такое, — повторяет он. — А с меня жилье, еда и мелочь на расходы.

— Это такая благотворительность?

— Нет, мне нужна, хм… помощница по хозяйству.

— Хорошо, туалеты так туалеты. — Я безумно рада, что не нужно спать на скамейке или заниматься чем-то отвратительным.

Мне тепло, и я почти не хочу есть. Машина едет так плавно, что я невольно закрываю глаза и проваливаюсь в сон.

— Эй, Бекки, просыпайся!

Я с трудом разлепляю глаза и озираюсь по сторонам.

— Где мы?

— В Нью-Джерси.

Я никогда не была в пригороде Нью-Йорка. Здесь шикарно, ничего не скажешь. Митчелл обитает в таунхаусе из красного кирпича. Его квартира занимает весь третий этаж и имеет отдельный вход. Я с открытым ртом смотрю на эту мрачную громадину, ставлю ногу на ступеньку и тут же понимаю, что крыльцо стремительно приближается к моему носу.

— Осторожно! Крыльцо скользкое, — предупреждает он, оперативно придержав меня за капюшон.

Я благодарно киваю, а парень открывает передо мной дверь. Никто никогда не оказывал мне таких почестей.

Переступив порог, я оказываюсь то ли в больнице, то ли на небесах. Если рай и существует, наверное, он выглядит так.

За счет всевозможных оттенков белого пространство кажется бесконечным. Ну, правда, я вижу везде белый и понимаю, что он разный. А еще зеркала. Их много. В центре огромного помещения, разделенного на кухню, гостиную и что-то вроде библиотеки, возвышается зеркальная колонна.

Я поспешно скидываю насквозь промокшие ботинки — не хватало еще испортить белый ковер — и на носочках бегу за ним.

— В общем, тут кухня, рядом гостиная, а там, — он указывает на массивную черную дверь, резко контрастирующую со всем остальным и притягивающую взгляд, — спальня и мой кабинет. Туда тебе заходить нельзя.

— Почему?

— Не люблю, когда вторгаются в мое личное пространство.

— Хорошо.

— Почему у тебя нет елки? — спрашиваю я, удивленная отсутствием праздничной атрибутики.

Мне всегда казалось, что все нормальные люди вешают на двери венки из сосновых веток и наряжают елки.

Когда я думаю о Рождестве, чувствую во рту привкус копоти от сальных свечей. В моей семье этот праздник не воспринимался как что-то приносящее радость и удовольствие. Это время, когда ты должен думать о страшном суде и о важности спасения своей бессмертной души. А я всегда думала о клеклом кексе, что мать раздавала после рождественской трапезы.

— На что она мне? — пожимает плечами он.

— Так ведь скоро сочельник.

— Я не фанат праздников и всего этого безумного декора, — отмахивается Митчелл и резко меняет тему: — Надо обработать твои коленки.

Я только сейчас вспоминаю, что расшибла их. Опускаю глаза и вижу разодранные колготки, перемазанные запекшейся кровью.

— Сядь, — почти приказывает он.

Я продолжаю мяться на месте, боясь даже коснуться белоснежного кожаного дивана.

— Садись уже, а я схожу за аптечкой.

Он уходит и через минуту возвращается с небольшим прозрачным контейнером. Внутри странного вида ножницы, бинты, пластырь, какие-то флакончики, шарики ваты.

Митчелл присаживается на корточки у моих ног и берет в руки ножницы с короткими и широкими затупленными лезвиями. Ловко рассекает ими остатки колготок.

— Что за ножницы такие?

— Хирургические, — бросает он, пропитывая кусок ваты жидкостью из бутылочки.

— Ты доктор?

Поднимает на меня глаза, брови сдвинуты у переносицы.

— Нет, — отвечает кратко и прижимает вату к ссадине.

Я прикусываю губу, пытаясь не дернуться и не закричать.

Митчелл смотрит на меня, и я опять залипаю на искорки, которые вспыхивают на радужке, делая ее жемчужно-серой.

— Ты боец. Я бы уже плакал и вопил на твоем месте, — шутит он и дует на ранку.

Никто никогда не обрабатывал мне раны, и тем более не дул на них. От теплых прикосновений его пальцев и взгляда лучистых глаз мне хочется плакать.

— Вот и всё! — Бросает в лоток использованный кусок ваты. — Держи! — Митчелл сует мне флакон из аптеки и плотный пластиковый пакет.

— Что это?

— Ты не видишь? Шампунь от твоих маленьких друзей. Нужно выдержать десять минут. Вещи сложи в пакет и принеси сюда.

— А во что мне переодеться?

— О, сейчас. — Мне показалось, что он чуть покраснел.

Митчелл скрывается за той самой запретной дверью и почти сразу возвращается с футболкой в руках. Она так приятно пахнет свежестью постиранной вещи и чем-то еще. Если б он не стоял рядом, я зарылась бы в нее носом, чтоб этот аромат пропитал меня насквозь.

Послушно исполняю его приказ. Помыться мне реально не помешает.

Ванная белоснежная и такая зеркальная, что аж не по себе. Даже на потолке зеркало! Зачем их