Отступники Старого мира - Георгий Воробьёв Страница 3

Завтрак проходил в молчании, что только усиливало атмосферу усталости. Времена, когда мы обсуждали настоящее и будущее Антарты, прошли. После себя они оставили лишь пустые бутылки из-под игристого вина, ютившиеся под столом для посуды. Наверно, они уже покрылись пылью.

Поедая завтрак, я обратил внимание на Катана, который пил кофе с задумчивым выражением. У него что-то было на уме. Катан О́ша был старшим на станции не только по должности, но и по возрасту. Высокий, крупный и всё ещё статный в свои пятьдесят с хвостиком, он был из тех редких людей, кто создал себе имя без сколько-то высокого происхождения. Катан пользовался уважением даже за пределами станции.

Когда мы заканчивали с завтраком, он начал выдавать распоряжения.

— «Январь» хочет, чтобы мы увеличили выработку, — сказал он негромким голосом. Похоже, не хотел, чтобы рабочие слышали этот разговор.

— Ещё? — удивился Шиму. — Их темпами у нас трубы полопаются!

Шиму был помоложе и поменьше Катана. А ещё имел привычку быстро тараторить, к чему мне пришлось долгое время привыкать.

— Мы не поспеваем за нормами, — продолжил Катан, — придётся перейти на круглосуточную добычу.

— И где мы возьмём под это дело людей? — поинтересовался Шиму.

— Нигде, — отрезал Катан, — увеличим смены и распределим их так, чтобы насосы не останавливались.

— А рабочие к рассылке ценных указаний разве не прилагаются?

Саркастические замечания по поводу начальства тоже были частью особого стиля Шиму. Меня они в последнее время раздражали. Катан иногда иронизировал вместе с ним, но сейчас не обратил никакого внимания на последние слова инженера.

— «Январь» возобновляет экспедиции. Им нужно и топливо и люди, — сказал начальник станции.

— Это что-то новенькое, — заметил Шиму. — Мы с А́шваром установим повышенные коэффициенты. Но если что-то бабахнет, — я тебя предупреждал.

Катан пропустил его замечание мимо ушей, погрузившись в разговор с Маги. Шиму обратился ко мне:

— Ашвар, проведи утренний обход, запиши показания. Зелёным поддай четверть оборота, жёлтые не трогай. Я проверю давление после тебя. Хочу посмотреть на динамику.

— Хорошо, — ответил я.

В Антарте мы добывали нефть. Цены на неё взлетели за последние десятилетия и продолжали расти по мере того как бензиновые двигатели превращались из технологической диковинки в повседневность для всего мира. Собственно, по этой причине мы и оказались в этом суровом крае. Всего несколько лет назад Антарта казалась настоящей сокровищницей. Впрочем, эти представления довольно быстро поблекли. Темпы, с которыми материк осваивали в первые годы, упали. Месторождения стали попадаться реже, а вдобавок начался настоящий нефтяной бум на Мелае — гораздо более тёплом и доступном материке. Теперь «Январь» — центральная станция Антарты — бился за то, чтобы мы продолжили занимать важное место на рынке.

Когда с завтраком и инструкциями было покончено, все разбрелись по станции. Рабочие одевались и потихоньку выходили наружу. Я вернулся в свою комнату. Начинался обычный утренний ритуал. Нужно было нацепить на себя массу одежды. Тёплые носки, свитер с воротником до подбородка, маску, чтобы лицо не замерзало на ветру, защитные очки, шапку… Всё больше и больше всего. В последнее время мне казалось, что количество одежды постоянно увеличивается, хотя, очевидно, это было не так. Зато работы действительно становилось больше. И судя по тому, что сказал Катан, это был далеко не предел… Я сделал глубокий вдох, отгоняя мрачные мысли. Мы со всем справимся.

Нацепив куртку, я сунул в карман планшет с зажатым листом бумаги и карандашом. В коридоре обул увесистые меховые сапоги и вышел наружу. Яркий солнечный свет без всякого намёка на тепло ударил в глаза. В остальном, как обычно, сначала ничего не поменялось. Но первый вдох холодного даже сквозь маску воздуха напомнил, где я нахожусь. Хотя одежда надёжно защищала, у меня было ощущение, что атмосфера Антарты обрушивается на меня и сдавливает.

Небольшая равнина передо мной заканчивалась чёрно-белыми скалами под ясным небом. Станция располагалась в маленькой лощине между горами. Повсюду, куда ни брось взгляд, лежал снег. Кроме наших построек и скал, ничего здесь больше не было. Снег сверкал под солнцем, придавая картине какой-то волшебный и праздничный вид. Погода поддерживала бодрый настрой. Можно было приниматься за работу.

Первым делом я зашёл в приёмник — небольшой дощатый ангар, к которому с разных сторон тянулись трубы. Внутри ряд окон под потолком немного освещал помещение, но огромный резервуар, занимавший бо́льшую часть места, терялся в сумраке. Я включил свет, не добавивший живописности картине. Здесь не было и намёка на красоту, царившую снаружи. Вдоль серых стен теснились чёрные бочки. С одной стороны от меня они были открыты, с другой — закупорены и готовы к отправке. Грязный и немного ржавый бак приёмника производил на меня угнетающее впечатление. Я даже не знаю почему. Всегда казалось, что внутри всех этих индустриальных резервуаров окажется что-то мерзкое. Но именно туда мне и нужно было заглядывать каждое утро и вечер. Это была самая лёгкая, но самая отвратительная часть моей работы. Я поднялся по прислонённой к баку лестнице. С потолка на него глядели тёмные и пустые отверстия труб, не украшающие интерьер. Я набрал воздуха в грудь и посмотрел вниз. Стены резервуара покрывал осадок, а на дне оказалось немного топлива. Бак был почти пуст, как и полагалось по утрам. Ничего особенного внутри не обнаружилось. Кроме навязчивых картин, как я сам попадаю на дно, а сверху на меня напором бьёт нефть из труб. Руки соскальзывают по маслянистой жидкости, пока я пытаюсь выбраться.

Я спустился, чтобы выбросить это наваждение, и вышел из приёмника. Следующей целью было машинное отделение — ещё одна бревенчатая постройка, уступавшая размерами жилому корпусу и приёмнику. Из неё тоже прорастали трубы. Снег похрустывал под ногами и слепил глаза. В машинном же стояла абсолютная темнота. Здесь даже окон не было. Я щёлкнул переключатель у двери, и в тусклом свете лампочки передо мной проявились несколько огромных механизмов. Они занимали большую часть комнаты и всё пространство от пола до потолка. Восемь насосных двигателей.

Я подошёл к ближайшему и несколько раз опустил и поднял большой рубильник сбоку. На каждое нажатие монструозный механизм отвечал неприятным громким гулом, пока двигатель наконец не запустился. Насос завибрировал и начал фыркать, постепенно разгоняясь. В зале появился лёгкий запах бензина. Было что-то парадоксальное в том, что мы использовали топливо, чтобы добыть больше топлива. Сейчас эта мысль казалась мне жутковатой. Я почти машинально дёргал рычаги на других