Майкл Бонд - Огонь подобный солнцу Страница 30

«Море! Как хорошо! Какое оно свежее, чистое и холодное. Только плыть, плыть бесконечно. И жить».

Проклятое плечо. Оно вот-вот выскочит из сустава. Он поплыл медленнее, но волны, обхватив его, начали сносить к берегу. «Не надо сопротивляться», – сказал он сам себе. Однако скалы приближались, и уже было слышно, как волны с грохотом разбивались о них. Он вновь заработал руками и поплыл на запад, пока не добрался туда, где волны были не такими свирепыми. Они вынесли его к каменистой бухточке. Выбравшись на мель, он стал оглядывать горы, волны мягко и ласково скользили по его плечам.

«Огни – на той скале, откуда я прыгнул». Поднявшись, он побежал по мелководью на запад, прочь от огней.

Спустя какое-то время он наткнулся на озерко, оставленное приливом и пополнявшееся горным ручьем. Припав к нему, он стал жадно пить холодную солоноватую воду, затем встал и, переведя дух, начал взбираться по руслу ручья, стараясь держать руки и ноги в воде. Через четверть мили русло почти сравнялось с долиной, заросшей буйной травой и благоухавшей ароматами цветов. На небе ярко светила луна. Он рухнул на землю. «Десять минут отдыха и опять бежать».

Он очнулся, услышав вдруг какой-то хруст, что-то скользнуло за ветку и затаилось в ожидании. «Вот камень размером с кулак». Он ощутил в руке его тяжесть. «Убью».

Что-то остановилось, затем приблизилось, снова хрустнув веткой. «Так, осторожно, что это – собака?» Он тихо встал и замахнулся камнем. «Умри же со мной». Выше по склону застучали камни, и все стихло. «Опять?»

На пунцовом фоне рассвета была видна осторожно приближавшаяся неясная тень. До него донеслось вкрадчивое журчание ручья, далекий хохот чайки, шум моря. Наступало раннее утро. «Умри со мной».

В росистом воздухе витал аромат ясенца. С востока дул легкий ветерок. «Ни о чем не сожалею». Тень подкрадывалась ближе; он швырнул камень и, поняв, что во что-то попал, упал на землю и покатился, пытаясь увернуться от выстрелов, которые почему-то не прозвучали. Отовсюду послышался топот ног, треск веток. Внизу на склоне горы заблеяла овца. Сверху отозвалась другая, третья. Стук камней – на фоне краснеющего горизонта показались силуэты торопливо семенивших мимо овец. Только теперь он ощутил боль в губе и, разжав зубы, отпустил ее, чувствуя привкус крови.

Он пробрался сквозь мокрые кусты к тому месту, где лежал ягненок, его задняя нога еще дергалась. Там, где брошенный им булыжник размозжил ягненку голову, виднелась желеобразная, пенистая жижа. Футах в десяти боком стояла овца. «От меня исходит только зло».

Восток окрасился в голубой цвет с красным отливом, который вскоре порыжел, затем пожелтел и, наконец, стал белым. Он шел на запад, сквозь заросли, пока перед ним не вырос горный кряж, отделявший его от Ситии. Дорога бледной нитью пролегала по освещенному первыми лучами солнца кустарнику. Он взобрался на вершину кряжа и осмотрелся.

Сития расположилась на берегу у самого моря. Ее дома, раскиданные кучками вдоль впадавшей в море реки, были похожи сверху на игральные кости. Желтые цветы кустарников сверкали, словно светлячки. Солнце грело его грудь и лицо; запахи полыни, мяты, кардамона и ясенца доносились и кружились вокруг него легким ветерком. Он увидел, как грузовик спускался по крутой дороге, ведущей к дальней окраине города. Мальчишка с кувшином молока остановился и помочился на стену. Владелец магазина подметал тротуар перед своей лавкой. Морской офицер в синем свитере и черной фуражке решительно шагал по пристани к покачивавшемуся на волнах лихтеру. Дальше, в туманной бухте, стояло на якоре грузовое судно с обвисшими парусами. «Я еще жив. Пол. Теперь осталось семнадцать дней».

Белый пыльный «мерседес» скатился с горы в город. Из него вышел высокий мужчина в красном берете и направился к зданию почты. Дверь ее оказалась запертой; взглянув на часы, мужчина посмотрел вверх на гору, потом перешел на другую сторону улицы и скрылся из вида. Коэн забрался поглубже в кусты.

Через какое-то время мужчина в берете появился снова. Он подошел к старухе, одетой в черное, и, нагнувшись, что-то сказал ей. Затем поцеловал ее в обе щеки, зашел в магазин и вышел оттуда с бумажным пакетом. В этот момент жалюзи на окнах почты поднялись. Мужчина, вытащив из кармана письмо, скрылся за дверью. Выйдя, он сел в машину и уехал.

Пробило восемь, где-то жалобно заблеяла коза. Белый «мерседес» вновь спустился с горы. На этот раз он был уже чище, и Коэн понял, что это была другая машина. Она остановилась за красным «датсуном-пикапом» под платанами на стоянке на городской площади. Из пикапа вышли трое и, наклонившись, заглянули в окна «мерседеса». Из него вылез полный лысый мужчина, чтобы поговорить с ними, еще четверо оставались в машине.

Гудок грузового судна эхом прокатился по бухте. Толстяк потрогал рукой за плечо одного из них и, прикрывая другой рукой глаза, посмотрел на горный кряж, где прятался Коэн. Сверив часы, а это было видно Коэну, мужчины вернулись к «датсуну». В кузове пикапа, помахивая хвостами, стояли четыре собаки: три черных с подпалинами и одна совсем черная. «Датсун» выехал из города в восточном направлении, Толстяк пересек площадь и вошел в приземистое здание полиции с синей табличкой над входом.

Красный «датсун», сверкая в лучах раннего солнца, остановился на расстоянии около мили от Ситии, на дороге, ведущей в горы. Коэн бросился бежать по склону в противоположную от города сторону, чтобы скрыться из поля зрения тех, кто был в машине, а потом лощиной спустился к морю.

С берега грузовое судно было почти полностью скрыто плотным туманом, прочно осевшим в бухте. Хромая, он побежал по берегу на восток, огибая каменистый мыс.

Судно, словно отделенное от воды туманом, стояло напротив мыса. Мимо катились волны с искрившимися гребешками и темно-зелеными впадинами между ними. Сняв ботинки и связав их шнурками, он повесил их на шею, бумажник с очками положил в карманы рубашки. Когда он вошел в холодную соленую воду, колено пронзила острая боль. Он поплыл на северо-запад, чуть-чуть левее грузового судна; с каждым вздохом горло захлестывали холодные волны. Течение сносило его к берегу, и расстояние до судна не уменьшалось.

Он повернул на север и поплыл навстречу волнам. Берег еле-еле стал уходить от него. Это было видно и по удалявшейся корявой сосне, которая виднелась где-то там наверху, на белом фоне далекого облака. Он нырнул, затем вынырнул и глубоко вдохнул, хлебнув холодной соленой воды. Его опять отнесло на восток от судна. Вдруг ноги почувствовали дно, оно уходило к мысу.

Стоя на мели, он определил направление ветра и опять поплыл на север. Плечо ныло, легкие горели от горько-соленой воды и недостатка воздуха. Каждый раз, когда он пытался отдохнуть, волны тащили его вниз и относили к берегу. Жадно глотая воздух, он перевернулся на спину; серое небо кружилось над ним, белые гребешки волн захлестывали лицо. Снова перевернувшись на живот, он почувствовал, что вывихнул руку, и поплыл по-собачьи, гребя одной рукой, волоча другую. Вода попадала в нос и в горло, волны со всех сторон загораживали горизонт.

Он подныривал под них, отталкиваясь ногами, как лягушка, выныривая после каждого толчка, чтобы набрать воздух. Туман покачивался, словно занавес, корабль то появлялся, то пропадал из виду. Течение тащило его на север в открытое море, судно, ускользая, отдалялось, берег – тоже.

Глава 11

В промежутке между ударами волн он вправил руку в сустав и вновь поплыл, отчаянно борясь с течением, пока впереди не вырос, возвышаясь над ним, правый, обращенный к морю борт корабля. На его корме он разобрал обрывки словно написанных мелом по ржавчине слов: «ЯЗЕМСКИЙ» и «МБУЛ». Отнесенный волной, он яростно заработал руками и поплыл к носу судна и якорной цепи, вокруг которой пенилась вода.

Кто-то прошел по правому борту корабля и остановился на корме в том месте, где вместо сломанных поручней был натянут трос. Волны стали относить Коэна к корме; он ухватился за цепь якоря. Она оказалась в мазуте, была изъедена ржавчиной и невероятно холодная.

С левого борта донесся лязг металла, послышались голоса. Коэн нырнул, вода над головой была мутно-зеленой словно подо льдом. Перебирая руками, он стал забираться по якорной цепи на правый борт судна. Руки онемели, но он продолжал лезть, зажимая цепь ногами. Когда он был футах в десяти от поручней, с мостика раздался голос, с кормы прямо над ним ему ответил другой. Он вцепился в цепь, не решаясь прыгнуть обратно в море.

Глухо гудели гребные винты, поднимая грязную пену у киля. Наконец его голова поравнялась с палубой; над ним ветер раскачивал канатный поручень. Палуба задрожала, когда якорная цепь, дернувшись, поползла вверх. Послышались чьи-то шаги. Он ухватился за край палубы, ноги соскользнули с цепи, был слышен ее скрежет. Перебирая руками, он ухватился за приподнятый выступ кормы. Наверху над ним кто-то спорил, слышалась арабская и греческая речь. С шумным всплеском якорь появился на поверхности воды и, с лязгом поднявшись выше, гулко стукнулся о борт корабля. Лебедка, взвизгнув, остановилась. Спорившие голоса, удаляясь, стихли.