Елена Костюкович - Цвингер Страница 32

У Наталии сейчас роман с этой гастрономией. Ее веселое перо умеет придать пошловатой тематике блеск, и еще она спец по экскурсам в философию и антропологию. Самым удачным был прошлогодний опыт, когда ее пригласили, единственную, на показательный обед, который стряпало восемь шефов, шесть поварят и четыре кондитера — только для Нати. И сами кухмистеры тоже, кто не был занят на подаче, они потом, естественно, за тем же столом сидели. Она описала в тоненьком комиксе этот апофеоз гедонизма, доведенного до идиотства. С техничными остроумными рисунками. И читателям Наталиина книжка просто легла на душу. Многие, правда, восприняли это творение не как памфлет, а серьезно. Выписывали меню, с уморительной тщательностью приводимое Наталией:

Меню проектируется как дом, с фундамента до чердака. Едим же, наоборот, начиная с легкого вкуса и спускаясь к самому решительному. Тогда было подано три вводных блюда: жареные устрицы с горгонцолой, русский салат без майонеза, лабардан, томленный в сливочном масле; на первое были приготовлены запеканка из тальятелле под рыбно-артишоковой заливкой и ризотто на вине «Бароло» с ягнячьими потрошками. После этого требовалась перебивка, освежить рот — и мы получили шербет из маракуйи. Наступил черед основного блюда, то есть тюрбо…

Та самая рыба, которую с вожделением заказывал Стива в «Астории», вспомнил Вика.

…тюрбо со сморчками, а потом была снятая с костей курица в собственной коже, фаршированная инжиром, сердечками и пупочками. В ожидании сладкого мы отведали фуа-гра с мускатом, в основном для перемены впечатлений. На десерт были «фальшивая яичница», то есть цитрусовый самбук в молочном желе, и абрикосовая кассата. Составители меню Алан Бэй и Камилла Барезани.

Читатели рвали книжку из рук, обращались к Наталии, засыпали ее вопросами, например, о сырье: какую рыбу брали для соуса к запеканке? Ответ: красноперок, морского черта, маленьких каракатиц, кусочки рыбы-меч, ломтики тунца и несколько королевских креветок. Читатели не отставали: а скажите, какие вина были выбраны к каждому блюду? Ответ: к устрицам гевюрцтраминер, к русскому салату «Треббьяно из Аббруццо», к лабардану вальполичелла. И далее по списку. К сырам — пиколит.

Чтобы переварить все проглоченное — гипокрас, древнегреческий пунш из красного вина с медом и корицей.

Нежданно, нечаянно эта книга стала одним из Наталииных крупных достижений — в легком жанре, в разделе досуга, и всегда под аплодисменты!

С тех пор редакция периодически подряжает Наталию по ресторанам ездить и эссе с виньетками в воскресные номера писать.

Наталия, конечно, хранит профессиональную анонимность. Но вдруг тут повар оповещает на весь зал:

— Господа! Нам совершенно случайно сделалось известно, что сегодня вечером инкогнито среди посетителей у нас…

Наталия цепенеет.

Повар заканчивает фразу:

— …гурманы из Фиденцы!

Наталия переводит дух.

Шеф выкрикивает:

— Держись, Фиденца! Мы готовы потягаться с вашим кулателло!

И вытаскивает из погреба осанистые окорока.

У повара есть брат — сомелье. Он похож на кэрроловского сумасшедшего шляпника. Преподнося аперитив (эльзасское «Пино Гри Альтенбург» позднего сбора, угощение от шефа), картинно выплескивает опивки на персидские ковры. Согласно поверью, порядочным коврам это только на пользу.

Закуски — не по карте, а криво накорябанные на бумажке блюда дня. Строганый пармезан из Квистелло, шкварки, высокая мягкая пицца, кому белая, кому красная, и мантуанские плоские лепешки.

Вика с Наталией, покопавшись в винной карте, а это энциклопедия, доверяются выбору мэтра. Тот приносит действительно замечательное ламбруско «Граспаросса ди Кастельветро». Затем приходится сразиться с меню, разделенным на две половины — для любителей паст и для ценителей высокой традиции Мантуанского герцогства и Квистеллского викариата.

Бульон из бычьего хвоста с аньоли. Большой пирог из тыквы с миндалем. Суп из белой испанской фасоли и поросячьих копытец. Бульон из каплуна. Кулебяка из требухи с полентой. Отварные кабаньи щеки…

Официанты, вероятно, для здешней работы проходят предварительные экзамены на скороговорение. Объясняют поленту — хотя, казалось бы, что о поленте можно нового сказать?

— Чтобы полента была плотной и морщинистой, ее варят полтора часа. Постоянно мешают. Отбрасывают на ткань. Теперь послушайте дюжину исторических анекдотов. У нас здесь мантуанская кухня; значит, полента, как и должно быть, из кукурузной желтой муки с колбасками. Бывает еще гречишная. В Венеции полента подается с мелкими креветками, scie…

Эрудит-официант читает наизусть бурлескные стихи семнадцатого века о том, как паладин Орланд умер, облопавшись полентой.

— В Бергамо поленту подавали с цельными тушками снегирей, или зябликов, или щеглов…

— …гриппозных! — хором вскрикивают Вика и Наталия.

— Что вы! Дикая дичь запрещена. Это только так, в исторических книгах рецептов. Птички нынче доморощенные. Их разводят в Хорватии, Румынии. Теперь о региональных вариантах. В Биелле в поленту добавляют столько сыра, что золотой цвет вытесняется молочным. В Романье полента вся зеленая, туда подмешана уйма огородных трав. В Лоди спецблюдо — полентовые блинчики…

Приносят и осторожно скатывают шедевр на белую буковую доску с домотканого холщового плата. Священнодействие, анти-мандилион. Не Христос напечатлелся на ткань, а ткань на лик поленты.

Когда доходит до сладкого, приносят обляпанную скользкую миску с заварным кремом и ложками вычерпывают крем, вливая его посетителям в глубокие тарелки. На крем сыплют остро-соленую раскрошенную глазурь. Вот это сочетание вкусов! Вот это новаторство!

Наталия бормочет:

— Виктор, я, кажется, буду вести от газеты блог.

— Зачем тебе это рабство, с плебсом заигрыванье? — в ответ Виктор. — Ты же презираешь полузнайство.

— И амикошонство.

— Именно. Это скорее уж мы, прошедшие через молодежный протест, чистим себя от элитарности, и для нас интернет — покаяние.

— Нет, я не от комплексов. Просто мир идет вперед. Надо шагать с миром в ногу. Мне все любопытно. Люди, лица, новости. Перехожу с сайта на сайт, по цепи. Щелкаю сто раз и влипаю на полдня. Это почти несовместимо с работой.

— Ну и общений разных, не забудь, в блоге будет столько, что времени у тебя не останется вообще ни на что совсем.

— Да. Но учти, что в детстве у меня друзей вовсе не было. Я училась с домашними учителями в Монкальери. Как-то выросла все же. Выдержала молчание нон-стоп. Теперь попробую другую крайность. Попробую общение нон-стоп. Сменю стереотип. Почему колонка в газете — да, а колонка в блоге — нет? Люди читают больше интернет, чем газеты.

— Тогда забудь о своих далеко идущих планах.

— Далеко идущих, именно. Планировать я умею, а вот путного не делала давно.

— Ну, если уж ты не делала… На комплименты напрашиваешься? Не на критику же? Кстати, я хотел сказать… вот тебе и критика, пожалуйста. О чем ты забываешь регулярно?

— О чем?

— Ты забываешь о самой себе. Тебе работа важнее. И даже когда ты застряла в лифте, через решетку тебе впихнули мышь и резиновую клавиатуру…

— …вынесли на площадку монитор…

— Ну вот, самой смешно.

Наталия улыбается, но взгляд ее с некоторым раздражением уходит вверх и вправо.

— Нати, не сердись. Если ты мне позволишь… Что в тебе нет кокетства — это главное кокетство и есть. Неспособность или нежелание расслабиться?

— Виктор, неспособность, нежелание… Зачем все это обсуждать! Мне вообще неинтересно про себя говорить, а особенно про чувства. Идеи важнее чувств. А общее интереснее личного.

— Из тебя замечательная революционерка получилась бы.

— Вот уж не знаю. Революционность — действие. Действуют хорошо те, кто не боится ошибок. А я ошибок боюсь. Потому что сразу представляю, как кому-то моя ошибка может боком выйти.

— Тем более тебе не позавидуешь. А ухажерам твоим так и еще тем более.

— Ничего себе договорился! Моих ухажеров жалеть? Разве им плохо?

— Ну конечно плохо. Погляди на меня. Исстрадался весь.

— Нет спасения. Ухажерам плохо, мужу плохо. Перед всеми виновата я.

— Мужу-то чего было жаловаться. Блажен тот, иже…

— Муж, вот именно, не выдержал испытания тем, в чем ты сейчас меня виноватишь.

Бедного мужа коснулись. Надо все-таки выгородить его из напраслины. Виктор блеет какую-то чушь о ключе. Мирей Робье — секретарша, она приводила в порядок отчетность и нашарила помятый картонный складень с электронным заряжаемым ключом из гостиницы на имя Джанни Пископо, ну а итальянский она не знает практически… Как, ну как же, Нати, эта картонка у меня завалялась с Мантуи. Это ты сама, Нати, ты же сама в свое время в Мантуе собиралась ту книжечку с пластиковым вкладышем выкинуть в урну, а я, я ведь романтик, я романтически перехватил и с тех пор ношу в бумажнике. Просто на память. Ну а Мирей, не разобравшись, полезла… Написано «Пископо», пластиковый ключ…