Линн Уэйнгартен - Последние записки красивых девушек Страница 32

Ставлю бутылку на стол и выбегаю из дома. Выйдя на морозный свежий воздух, с наслаждением вдыхаю. Наконец-то я ушла от него.

Представляю, как Вильям сидит в подвале над всеми этими снимками. Что он там с ними делает, не знаю, а дурь тем временем распространяется по всему его телу.

Он должен быть за решеткой за то, что сделал с Делией. Надеюсь, скоро он там окажется.

Глава 39

Делия

Я у двери, бегаю взад и вперед, кажется, сейчас взорвусь от нетерпения. То поднимаюсь на цыпочки, то поочередно болтаю ногами, то бегаю на месте. Вся горю.

– Посиди со мной, детка, – говорит Эшлинг. – Хочешь чаю или еще чего-нибудь?

Она подходит ко мне, обнимает за плечи и пытается сделать массаж. Сбрасываю ее руки и, сама того не желая, недовольно вздыхаю. Когда Эшлинг ревнует, она становится невыносимой, просто липучка. Меня это бесит.

Эшлинг возвращается на кушетку и садится, подобрав под себя длинные ноги. Щеки у нее розовые. Она обижена, но старается не подавать виду. «Я тебя не боюсь, – сказала она мне, когда мы познакомились. – Для меня ты не слишком замороченная. Я с тобой справлюсь». Говорила с таким видом, словно этим гордится. Я не стала спорить: пусть себе думает, что так оно и есть.

– Ну что ты так волнуешься? Себастьян прислал сообщение. Она уже в машине. Все прошло отлично. Все идет по плану. Запал подожгли и… – Голос у нее натянутый, а ее сладкие губки сложены в недовольную гримаску.

Все идет по плану.

Подхожу к ней, сажусь рядом и целую.

– Извини, детка, – не моргнув глазом, вру я. Никакой вины не чувствую. Просто так легче. Когда Эшлинг ревнует или ощущает опасность, она с ума сходит. Уж я-то знаю, как это бывает. Сейчас мне не до того.

Сначала она дуется, а потом обнимает меня за шею и притягивает к себе. Приходится терпеть, хотя сидеть так неудобно.

Напоминаю себе, что она принадлежит мне, и так будет всегда. Вспоминаю ту ночь на вечеринке у Тига, когда я была не в себе, теперь уж и не припомню, по какому случаю, и тут подвернулась Эшлинг со своим подвижным личиком и глазищами, как у куклы. Я на нее все сразу и вывалила. Не знаю, как это вышло: слова сами складывались в предложения, и я удивлялась, что все еще в состоянии внятно изъясняться. «Во всем виноват мой отчим, – сказала я. – Тот еще мешок с дерьмом». Я думала, она удивится, мне так хотелось. Но она выслушала меня с невозмутимым видом и кивнула, будто все понимает. И, несмотря на всю дурь, что была во мне, я поняла: эти роскошные глаза повидали на своем веку немало дерьма.

Она тогда сказала: «Может, я тебе чем-нибудь помогу», – и не стала вдаваться в детали. Я подумала, типа принесет мне воды или еще колес, потому что на тот момент соображала через силу.

Тогда мне и в голову не могло прийти, что она имеет в виду. Даже потом, когда она мне объяснила, я не сразу в это поверила. Эшлинг отдала мне все – вот о чем надо себе ежечасно напоминать. Хотя вряд ли такое можно забыть.

Поэтому сейчас, когда сижу рядом с ней, а хочу торчать у двери, поджидая мою Джуни, я делаю над собой усилие и отвечаю на поцелуй Эшлинг.

Эшлинг словно аквариумная рыбка или щенок. Она помнит только последний твой поступок. Сейчас для нее главное – этот поцелуй. Впрочем, внутри у нее стержень из оголенных электропроводов. Так что с ней, да и со всеми остальными тоже, лучше быть настороже.

Глажу ее по спине, прижимаюсь к ней. Закрываю глаза и чувствую, как адреналин гудит во мне, пока наконец-то не слышу звук подъезжающих машин. Поднимаюсь к потолку и прилипаю к нему, как шар, наполненный черным дымом.

– Приехали! – объявляет Эван, вбегая из двери черного хода в гостиную. Он тоже возбужден, но по другой причине: гордится тем, что сделал.

Через несколько секунд они входят в дом. Себастьян чуть заметно кивает. Глаза у Джун сияют больше обычного. Лицо горит от волнения.

– Гнусный тип, – говорит она. – Мне было тошно рядом с ним в одной комнате, когда я думала о том, что он… Хотелось прикончить гада.

Хотелось прикончить гада.

Вдох, выдох, время останавливается. Лицо у меня спокойно. Вдох, выдох, вдох, выдох. Вдох. Время опять пошло.

Чувствую прилив радости и облегчения и чего-то еще.

– Спасибо, Джуни, – благодарю я. – Спасибо, спасибо, спасибо.

Она качает головой.

– Я… Боже мой. – Протягивает мне пачку фотографий. – Вот, принесла тебе, если хочешь. То есть мне пришлось их взять, может, они тебе нужны…

Смотрю на снимки: вот я маленькая, мы с мамой, наш старый дом, все из прошлой жизни. Ничего не чувствую. Беру их и кладу на стол.

Меня уже волнует другое. Пора сказать ей о том, что меня сейчас беспокоит: о подарке.

Себастьян снова бросает на Джун быстрый осторожный взгляд – раньше я его таким не видела.

– Можно, я скажу? – спрашивает Эван. Он кивает и ухмыляется. – Дай мне самому ей сказать.

Эта мысль пришла в голову Эвану. Когда я с ним познакомилась, подумала: какой он милый и безобидный. Потом поняла: это только снаружи. Потому что внутри он собрал все зло, которое на него было направлено – все сохранил. Держал зажатым между челюстями, пока оно не сгустилось и не затвердело. За милой улыбкой прячется маленький демон. И хотя я его не боюсь, иногда мне приходит в голову, может, и стоит.

Эван – непревзойденный эксперт по компьютерам, взломам, пикселям и прочей фигне, в которой я не рублю, однако знать ее не помешает, особенно тому, кто ставит своей целью создание хаоса. Короче, это была его идея. А я сказала, что мы должны для Джун что-то сделать, и выбрала мишень. Так что это подарок для Джун в красивой упаковке с золотым бантом. Подарок для нее, для меня. Для нас.

– Валяй, – говорю я Эвану. Ведь, если честно, это его право.

– Пока ты возилась с Вильямом, мы тут тоже кое-кем занимались. Для тебя.

– Кем это? – спрашивает Джун, и вид у нее озадаченный.

– Райаном.

Она тихонько ахает.

– Ведь мы заботимся друг о друге, – говорит Эван. И попадает в точку, хотя и не подозревает об этом. – А еще это весело.

Я знаю мою Джуни. Знаю, как отчаянно она хочет быть частью какого-нибудь «мы». Даже когда это были только она и я. А теперь нас много. «Ты можешь быть с нами», – хочу сказать я, но молчу.

– Ну и что же вы сделали? – спрашивает она.

– Помнишь, как Райан любил смотреть порно с домашними животными, ну и прочую хрень, но стеснялся и не хотел, чтобы об этом все знали? – улыбаюсь я.

– О чем это ты? – У Джун такой смущенный вид, просто залюбуешься. – Ничего такого не было.

– Вот как? – говорит Эван. – Не было? – Он поднимает бровь. Вид у него недобрый.

Джун качает головой. До нее еще не доходит. Я чувствую, как от возбуждения Эвана вибрирует воздух. Сейчас наш компьютерный гений взорвется, выпустит кота из мешка. Он смотрит на меня, и я киваю. Давай, торжествуй, маленький безумный тролль.

Голос у него становится высоким и писклявым, а слова выскакивают без промежутка, как будто выстреливают. Похоже, он кайфует на свой манер, ну хоть так, раз с сексом у него не все ладится.

– Выходит, твой дружок случайно дал ссылку на свой собственный профиль на его любимом тайном форуме (где он тусил целых два года), который, как бы поточнее выразиться, специализируется на весьма тесной дружбе с животными? А через час убрал фото, потому что все эти сучки-сплетницы, которые раньше были не прочь ему отсосать, увидели фото, отметили и сделали бе-е-е? А как получилось, что совсем недавно, чтобы никто вдруг не усомнился, что РайРай99 – это Райан Фиске, он разместил очень-очень гадкую фотку себя любимого со всеми частями тела в кадре? Джуни, помоги мне с этим разобраться.

Глаза Эвана посверкивают демоническим огнем. Я хочу сказать: «Замолчи, не пугай ее, гаденыш».

Джуни открывает и закрывает свой милый ротик, как рыбка. А мне хочется дотянуться до ее сердца. Делаю глубокий вдох и держу руки при себе.

– Не понимаю, это все правда? – наконец произносит она. – Он это сделал?

– Правда – это понятие относительное, – говорит Эван. – В настоящий момент так оно и есть.

– А как ты сделал, что у него там профиль уже два года? И фотография…

– Ну, это легче легкого. Любой ребенок справится.

Я вижу по лицу Эвана, что реакция Джун его возбуждает. Иногда и невозможное возможно. Мы умираем, сгораем заживо, возвращаемся к жизни. Мы путешествуем во времени, заставляем холодную твердую сталь расплавиться и согнуться.

– Боже мой, – говорит она. Но не улыбается.

А я хочу, чтобы улыбнулась. Я рассчитывала, что она улыбнется! Ведь это же смешно. Еще несколько секунд Джуни молчит, а потом я вижу, как ее губы складываются в слабую улыбочку. Но я-то знаю ее лучше, чем она себя сама, и на самом деле ей все это нравится. Она белая и пушистая, но не совсем.

– Это… это… Как только ты… – качает головой. Но я-то знаю: Джун представляет себе, как правильное и красивое лицо Райана искажает смущение, ведь он получил по заслугам.