Патриция Хайсмит - Случайные попутчики Страница 32

В поезде он пережил неприятную минуту: кто-то толкнул его в плечо, и им внезапно овладела паника, охватила до такой степени, что он решил — сейчас что-то непременно случится. В мозгу у него замелькали фразы, едва не сорвавшиеся с языка. На самом-то деле в кармане у меня вовсе не револьвер. Я никогда и не думал о нем как о револьвере. Я купил его не потому, что это оружие. И ему сразу же полегчало — он понял, что собирается убить из него человека. Он подобие Бруно. Разве эта мысль не приходила к нему многократно, но он каждый раз трусливо гнал ее прочь? Разве не знал, что Бруно такой, как он? Или почему ему нравится Бруно? Он любит Бруно. Бруно подготовил ему дорожку до последнего сантиметра, и все будет хорошо, потому что у Бруно все всегда получается хорошо. Земля вращается для таких, как Бруно.

Когда он сошел с поезда, моросило и висела тонкая туманная дымка. Гай прямиком направился к указанной Бруно автобусной стоянке. Воздух, ворвавшийся в приоткрытое окно, был холодней нью-йоркского и пахнул полем и загородом. Автобус оставил позади огни привокзальной площади и поехал по темной дороге с домами по обеим сторонам. Гай вспомнил, что не выпил на вокзале кофе. Собственная забывчивость привела его в такое раздражение, что он чуть было не сошел с автобуса и не вернулся на станцию. От чашечки кофе могло зависеть очень многое. Например, его жизнь! Но на остановке «Грант-стрит» он механически встал, и ощущение, что он идет предписанным путем, вернуло ему спокойствие.

На грязной дороге его шаги упруго почавкивали. Впереди него молодая девушка свернула на дорожку и взбежала по ступенькам; скрип закрываемой двери прозвучал мирно и добрососедски. Он миновал незастроенный участок с одиноким деревом; по левую руку, где начинался лес, было темно. Уличный фонарь, который Бруно обозначал на всех своих планах, стоял в масленом сине-золотом ореоле. Встречный автомобиль медленно проехал мимо, подпрыгивая на ухабах, отчего лучи фар дергались как безумные.

Дом возник неожиданно, словно взлетел занавес над давно знакомыми декорациями: на переднем плане — длинная белая оштукатуренная стена высотой в семь футов, тут и там затененная нависающими ветвями вишен, а позади — белый треугольник мансарды и крыши. Кизильник. Он пересек улицу. Впереди на дороге послышались тяжелые размеренные шаги. Он спрятался в тень у северной стороны стены и стал ждать, когда покажется идущий. Им оказался полисмен, он неспешно вышагивал, заложив за спину руки с дубинкой. Гай совсем не испугался, даже подумал, что чувствует себя спокойнее (насколько могла идти речь о спокойствии), чем если б тот был обычным прохожим. Когда полисмен скрылся из виду, Гай прошел пятнадцать шагов вдоль стены, подпрыгнул, уцепился за карниз, подтянулся и сел на стену верхом. Почти точно под собой он увидел белое пятно ящика из-под молочных бутылок, который Бруно, как он сказал, подбросил к стене. Он наклонился и сквозь ветки вишни принялся разглядывать дом. Отсюда были видны два из пяти больших окон первого этажа и часть плавательного бассейна, вытянутого прямоугольником по направлению к стене. Света в окнах не было. Он спрыгнул.

Теперь он увидел шесть белобоких ступенек заднего крыльца и туманное кружево отцветших кизиловых деревьев, со всех сторон окружающих дом. Как он и предполагал по рисункам Бруно, дом был слишком мал для десятка двойных фронтонов, заделанных по той очевидной причине, что заказчик потребовал фронтоны, и точка. Гай двинулся вдоль стены, но под ногами затрещали веточки, и это его испугало. Газон пересечь на цыпочках, предупреждал Бруно, теперь понятно почему.

Когда он скользнул по направлению к дому, ветвь задела за шляпу и та свалилась. Он сунул шляпу за пазуху под пальто, а руку опять опустил в карман, где лежал ключ. Когда он успел натянуть перчатки? Он сделал глубокий вдох и двинулся по газону неспешной пробежкой, легко и быстро, как кошка. Я много раз это делал, вертелось у него в голове, это всего лишь один из них. На краю газона он помедлил, посмотрел на знакомый гараж, к которому заворачивала посыпанная гравием дорожка, и поднялся по шести ступенькам заднего крыльца. Дверь черного хода открылась тяжело и бесшумно, он перехватил ручку-шар с той стороны. Но вторую, внутреннюю, дверь с цилиндрическим замком почему-то заело, и он даже успел растеряться, прежде чем догадался нажать посильней, и только тогда она отворилась. Слева от кухонного стола послышалось тиканье часов. Он знал, что там стол, хотя взгляд его различал лишь менее темные тени на черном фоне, — большую белую плиту, столик для прислуги и стулья тоже по левую руку, буфет, горку. Он пересек кухню по диагонали, направляясь к черной лестнице и ведя счет шагам. Было бы лучше воспользоваться парадной лестницей, но она скрипит снизу доверху. Он медленно продвигался на негнущихся ногах, напрягая глаза и огибая бачки для отбросов, хотя их не видел. Неожиданно пришедшая мысль, что он, верно, напоминает собой свихнувшегося лунатика, заставила его запаниковать.

До первой площадки двадцать ступенек, пропустить седьмую. Затем поворот и два небольших пролета. Пропустить четвертую, на последнем третью, наверх шагнуть пошире. Это легко запомнить, тут перебой ритма. Он пропустил четвертую ступеньку в первом из маленьких пролетов. На повороте к последнему пролету было круглое оконце. Гаю вспомнилось из какой-то статьи: «Устройство здания окажет влияние на тех, кто будет в нем жить… Захочет ли ребенок остановиться и посмотреть в окно, прежде чем, одолев оставшиеся пятнадцать ступенек, попадет в комнату для игр?» Впереди в десяти футах по левую руку — дверь в комнату дворецкого. Ближе на всем пути никого не будет, зазвучал в ушах по нарастающей голос Бруно, пока он скользил мимо темного дверного проема.

Паркет едва слышно пожаловался. Гай осторожно отдернул ногу, выждал и обошел скрипучий участок пола. Его ладонь аккуратно легла на круглую ручку двери, ведущей в верхний вестибюль. Когда он ее открыл, тиканье часов, стоящих на верхней площадке парадной лестницы, стало звучнее, и он понял, что слышит его вот уже несколько секунд. До него донесся вздох.

Вздох на парадной лестнице!

Тишину разорвал первый удар — часы забили. Дверная ручка брякнула он вцепился в нее с такой силой, что вполне мог, как ему показалось, сломать. Три. Четыре. Да закрой же дверь, пока не услышал дворецкий! Не поэтому ли Бруно сказал — между одиннадцатью и полночью? Будь он проклят! А он еще и люгер не взял! Гай прикрыл дверь, которая глухо стукнула. Он стоял и потел, волна жара, поднявшись от воротника пальто, бросилась в лицо, а часы все били и били. Наконец перестали.

Он напряг слух, но ничего не услышал, кроме вернувшегося пустого невидимого тик-так. Он открыл дверь и попал в вестибюль. Сразу направо комната отца. Он снова вышел на правильную дорогу. Конечно же он бывал здесь раньше, в этом пустом вестибюле, который ощущал всем своим существом, застыв перед дверью в комнату отца Бруно, в вестибюле с его серым ковром, панелями на кремовых стенах, мраморным столиком на лестничной площадке. У вестибюля имелся запах, и даже запах этот был ему знаком. У него закололо в висках — ему вдруг почудилось, что старик наверняка стоит по ту сторону двери и, как и он затаив дыхание, ждет ночного гостя. Гай не дышал так долго, что старик должен был уже умереть, если не дышал столько же. Чепуха! Открой дверь!

Он взялся за шар левой рукой, а правая машинально нащупала в кармане револьвер. Он чувствовал себя механизмом, неуязвимым, которому ничто не угрожает. Он уже много-много раз здесь бывал, много раз убивал его, и это всего лишь одно из таких убийств. Он не сводил глаз с дюймового зазора между дверью и притолокой, ощущая бесконечность пространства по ту сторону двери и дожидаясь, чтобы прошло головокружение. А что, если он не сможет его увидеть, оказавшись в комнате? А если старик первый его увидит? На парадном крыльце всю ночь горит лампочка, от нее немного света попадает в комнату, но постель находится в противоположном углу. Он приоткрыл дверь пошире, прислушался и слишком уж поспешно вошел. Но в комнате стояла тишина, постель в темном углу рисовалась большой расплывчатой тенью с чуть более светлой полоской по верху. Он прикрыл дверь, дверь может захлопнуть сквозняк, и повернулся лицом к постели.

Револьвер уже был у него в руке, направленный на постель, но сколько он ни всматривался, она казалось пустой.

Он бросил через правое плечо взгляд на окно. Оно было приоткрыто всего лишь на фут, а Бруно клялся, что будет распахнуто. Это из-за измороси. Он сердито посмотрел на постель и вдруг с замиранием сердца различил у самой стены силуэт головы, повернутой набок, словно она разглядывала его с каким-то беспечным пренебрежением. Лицо было темнее волос, которые сливались с подушкой. Револьвер, как и его взгляд был нацелен прямо в голову.