Мариус Габриэль - Маска времени Страница 32

— Ты совершенно нрава, — начал медленно произносить Джозеф, стараясь выговорить каждое слово. — Швы что надо.

Таня открыла лицо, красное от слез:

— Я сделала все, что могла, зэк.

— Знаю, Таня. Знаю.

— Ты был сплошное месиво. А доктора звать или отправлять тебя в больницу — нельзя, сам знаешь.

— Знаю. — Он протянул руки и обнял ее. — Прекрасная работа. Спасибо тебе.

Сквозь слезы она вдруг засмеялась:

— Вежливый какой. Я из его лица сделала штопаный носок, а он еще и благодарит меня.

— Ты спасла меня. А жить можно и с этим лицом.

Ее тело было большим и сильным. Она обняла его в ответ, а потом вдруг отстранилась и начала вытирать слезы:

— Тебе надо смириться с этим, зэк, и жить дальше. Выбора-то все равно нет.

4

Катарина сидела в здании вокзала Виктория на жесткой деревянной скамье, рядом с весами для багажа. Сейчас ей нельзя было дать и пятнадцати лет. Серая школьная форма и куртка — так ей велели одеться монахини специально для путешествия. Голым коленкам было очень холодно: белые гетры не защищали их от морозного воздуха. Рядом с Катариной стоял большой чемодан, а маленький лежал на коленях, и девочка вцепилась в него, как в свою последнюю надежду и драгоценность.

Шум большого вокзала со всех сторон обрушивался на Катарину: скрежет и визг колес, звуки шагов и гул голосов, выкрики. Девочка раньше никогда не видела толпы и могла бы испугаться сейчас, если бы не понимала, что этому безумному, окружившему ее миру нет до нее никакого дела.

Она сидела на тяжелой скамье, как забытый кошелек или оставленный случайно зонтик, — нуль, пустое место. Она была сейчас ничтожной песчинкой в этом шумящем, кричащем, ревущем мире.

Она не знала, сколько миль ей пришлось преодолеть за два последних дня, но сознавала, что вся ее прошлая жизнь, семья теперь далеко позади и растворились, словно в дымке.

Родственники посадили Катарину на поезд в Брешиа, и ночью девочка добралась до Милана. Монахини ее встретили, и Катарина провела ночь в монастырской келье в центре города. Всю ночь она не могла сомкнуть глаз, прислушиваясь к шуму машин за окном и к той злобе и ненависти, что свили гнездо в ее сердце.

Лондонский поезд оказался намного больше миланского. Катарина ехала в купе вместе с другими пятью пассажирами. За окном перед ней промелькнула вся Италия, затем появилась Франция с бесконечной вереницей полей и городов, городов и полей.

В Париже была остановка на несколько часов, а затем вновь замелькали города и поля, которым, казалось, нет конца, — и так час за часом, миля за милей, пока закат не сменился мраком ночи.

В Дувр они прибыли вовремя. Уставшая Катарина оказалась наконец в стране, где ее собирались удочерить. Появились откуда-то еще монахини, на этот раз английские, которые тоже ждали ее, чтобы отвезти в маленький монастырь, расположенный неподалеку от города. Катарина оказалась в центре внимания и нескрываемого любопытства. Ей пришлось провести еще одну ночь в странной неудобной постели, и опять непривычные звуки не давали ей уснуть.

Рано утром монахини усадили Катарину в поезд, и вот наконец в 7.30 она оказалась в Лондоне на продуваемом всеми ветрами вокзале Виктория.

Здесь монахинь не было, и никто не встретил Катарину, кроме очень занятого служителя вокзала, который подвел ее к огромной деревянной лавке и сказал, чтобы она сидела здесь и никуда не отходила.

И вот она сидела теперь как кукла, боясь даже пошевелиться.

Мимо прошла группа мужчин в черных строгих костюмах, котелках и с зонтами в руках — словно ожившая карикатура на англичан. Катарина пристально посмотрела им вслед. Неужели ее отец будет похож на этих людей?

Она подумала, что все вокруг очень похоже на сон. Теперь Катарина решила разглядывать ноги, которые мелькали перед ее глазами. Она смотрела на все эти бесконечные ботинки и туфли так долго, что погрузилась в странное забытье. Очнулась, когда обнаружила, что пара хорошо начищенных черных кожаных ботинок остановилась перед ней. Катарина выпрямилась и почувствовала, как замирает ее сердце.

Перед ней стоял мужчина средних лет с плоским невыразительным лицом, в серой униформе и фуражке с околышем, которую он снял, как казалось, для того, чтобы лучше разглядеть Катарину. Вряд ли это ее отец.

— Мисс Катарина Киприани?

Катарина кивнула в ответ.

Человек протянул руку, чтобы взять тяжелый чемодан:

— Позвольте взять ваш багаж, мисс.

Катарина настороженно вцепилась в свой чемодан. Человек посмотрел в ее недоумевающее лицо.

— Вы говорите по-английски? — с сомнением в голосе произнес он.

Катарина опять кивнула в ответ.

— Меня зовут Уоллас. Я шофер мистера Годболда, — произнес человек учтиво. — Я должен отвезти вас домой.

В машине Катарина села назад, и мягкие кожаные сиденья словно поглотили ее. Ей приходилось приподниматься, чтобы смотреть в окно.

Катарина ни разу не видела улиц большого города. Все здесь было для нее открытием. Катарина думала о богатстве тех, кто владел этими великолепными зданиями. Они ехали вдоль широкой серой реки, что протекала через центр города. Над ней, выгнув спину, повисли бесчисленные мосты. Шофер вдруг указал в окно:

— Вот здесь работает мистер Годболд.

Катарина в изумлении посмотрела:

— А что это?

— Вестминстерский дворец, мисс. Здание парламента.

Она наклонилась к окну, чтобы получше разглядеть здание, и вспомнила слова дяди Тео:

«Что бы ты ни думала об отце, он по-прежнему остается человеком богатым и влиятельным. Только отец может помочь тебе развить твои способности дальше». И вот перед глазами девочки проплывает доказательство могущества и богатства отца.

Затем они проехали мимо огромного парка, в котором деревья стояли уже без листьев, но трава была зеленой. Люди верхом на лошадях разъезжали по тропинкам. За парком шла улица с великолепными зданиями с колоннами. Дома были отделены от тротуаров витыми черными оградами. Катарина решила, что здесь живут очень богатые люди. Рядом с домами стояли великолепные лимузины, такие же большие, как тот, в котором она сейчас ехала. Когда машина затормозила, Катарина от неожиданности резко наклонилась вперед. Уоллас вышел и открыл перед ней дверцу:

— Приехали, мисс.

«Бентли» остановился перед трехэтажным особняком кремового цвета рядом с зеленой дверью. Изящная женщина среднего возраста в белом фартуке спустилась по лестнице к Катарине.

— Входите, мисс. Уоллас позаботится о багаже.

Впечатление от увиденного вызывало и потрясение, и раздражение. Катарина шла за горничной и чувствовала, будто становится все меньше и меньше. Повсюду были цветы: ярко-красные тюльпаны в вазе на лакированном китайском столике, изящные белые лилии на каминной полке, ярко-желтые гладиолусы на комоде. Она видела и цветы, и все в доме, словно сквозь какую-то дымку. Ей даже в голову не могло бы прийти, что подобное великолепие устроено в честь ее приезда.

Катарину провели вдоль длинного коридора в красивую комнату, похожую на кабинет. Но в ней никого не было. Горничная показала на софу.

— Посидите здесь, а миссис Годболд скоро вернется с верховой прогулки.

Недоуменный взгляд Катарины вызвал раздражение служанки, и она добавила:

— Просто подождите. Понятно? Подождите здесь. И, пожалуйста, ничего не трогайте.

С этими словами горничная вышла, хлопнув дверью. Катарина устроилась на софе. Ее сердце билось, как птица в клетке. Она разгладила складки платья и провела рукой по волосам, сознавая, что, наверное, выглядит не самым лучшим образом.

В углу комнаты перед стеклянными дверьми в сад разместилось фортепьяно, большой инструмент с поднятой огромной крышкой. Аромат роз, что стояли на столе, смешивался с запахом воска свечей. На столе, рядом с вазой, были еще и фотографии в серебряных рамках. Вся обстановка и убранство комнаты говорили о великолепном, утонченном вкусе, на который была способна только женщина. Каждая вещь, каждая деталь обстановки поражали своей чистотой и аккуратностью. Катарина уже догадалась, чья это комната.

Она закрыла глаза, и перед ее внутренним взором пронеслось все ее долгое путешествие — поля и города, ночная тьма и свет дня, толпы людей и огромные безлюдные пространства. Катарина вспомнила дядю Тео, в тот последний свой приезд в туберкулезный санаторий в Арко: черты лица заострились и почти окаменели, волосы стали белыми как снег. Она знала тогда, что больше никогда не увидит его, но теперь от этой мысли к горлу вдруг подступил комок, и слезы брызнули из глаз.

Торопливые шаги по коридору заставили Катарину справиться со своими чувствами и отогнать тяжелые воспоминания. Дверь резко открылась, и в комнату вошла женщина. Катарина встретила взгляд ее серых ясных глаз с чувством, подобным шоку.