Теперь ты меня видишь - Болтон Шэрон Страница 32

— Как ты думаешь, сколько их в Лондоне? — ухмыльнулся Джосбери. — Город, считай, построили в ту эпоху. В справочнике указано сорок с лишним улиц, название которых содержит имя королевы. Я проверял.

— Значит, займемся самыми известными, — настаивал Стеннинг.

Таллок задумчиво прикусила губу.

— Эта деревяшка… — Она опустила взгляд, словно смутившись. — Такого ведь с Энни Чэпман не делали.

Я подождала комментариев мужчин, но оба промолчали.

— Да. Но это случилось с Эммой Смит.

— Впервые слышу.

— Эмма Смит была первой уайтчэпеловской жертвой. Ее убили, а потом пронзили большим куском древесины. Бедняге все внутренности разорвало. Нашли ее еще живой, но на следующий день она скончалась в больнице. Это произошло в апреле.

— Погоди… — Стеннинг, видимо, совсем запутался.

— Считается, что ее убил не Потрошитель, а кто-то другой. Она сама сказала, что на нее напали трое. Скорее всего, за что-то мстили. Или наказывали.

— Что же тогда затеял этот Купер? — спросил Джосбери. — Он явно не скрупулезный имитатор. Он как будто выбирает из множества деталей те, которые ему больше нравятся.

Таллок покосилась на часы — возможно, проверила дату. Десятое сентября. До следующего убийства оставалось всего двадцать дней.

— Мы его поймаем, — сказала я, сама не зная, кого хочу убедить. — Я его видела. Он действительно существует. Мы знаем, кто это. И обязательно его поймаем.

Таллок попыталась выдавить из себя улыбку, но не смогла.

— Нам нужен план, — сказал Джосбери.

— Это точно, — пробормотала она.

— Я имею в виду план для нашей приманки, — Джосбери кивнул в мою сторону.

— Если это прозвище приживется в участке, то… — начала я, возмущенно передернув плечами.

— Только не начинай опять эту бодягу о яйцах, — сказал он, обнажая свои великолепные зубы. — Надоело.

— Хорошо, тогда я буду носить их как сережки, — предложила я. — А когда начнут разлагаться, я их поджарю на вертеле вместе с твоими глазными яблоками и отдам Кристосу, пусть продает шашлык из Марка Джосбери.

Он улыбнулся мне. Да, по-настоящему улыбнулся. В левом уголке рта виднелась красная крапинка от кетчупа, и мне вдруг страшно захотелось протянуть руку и…

— А у нее фантазия побогаче твоей, — сказал он Таллок.

Та улыбнулась в ответ и стерла кетчуп левым безымянным пальцем.

— Ну, мне пора домой, — сказала я и тут же поняла, что не смогу туда попасть. — Не возражаете, босс?

— Да всем нам пора, — ответила Таллок. — Когда ты говорил о плане, — тут же переключилась она, — ты имел в виду…

— Надо разместить ее в безопасном месте, — сказал Джосбери. — И если получится, то завтра же. Сегодня я посижу в машине возле ее дома.

— Нет, — сказала Таллок. Взгляд ее заметался между нами. — Тебе надо выспаться. Я попрошу кого-то из ребят. А завтра уже займемся переселением.

— Точно? — спросила я.

Три пары глаз уставились на меня.

— Осталось двадцать дней. Надо поторапливаться.

Всеобщее молчание.

— Если он традиционалист, то в следующий раз убьет двоих. Тридцатого сентября.

— Но он не традиционалист, — подчеркнул Джосбери. — Это мы уже выяснили. Он избирательный новатор.

— Боюсь, эта деталь ему понравится. Не устоит перед соблазном.

Таллок не отрываясь смотрела на Джосбери, тот — на меня.

— Нет, — сказал он.

— Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз. С интервалом в час.

Он покачал головой.

— Нет, Флинт, ни за что.

— Ты еще совсем недавно с удовольствием бросил меня на его милость, — напомнила я.

— Совершенно другая ситуация, — возразил он. — Ситуация, которой мы могли управлять. А держать тебя под круглосуточным наблюдением мы не сумеем.

— Если я буду дома, он выйдет на связь. В саду ведь установлены камеры слежения, верно? И над дверью тоже.

Он опустил глаза.

— С прямым выходом на наш участок. А возле кровати у меня теперь тревожная кнопка.

— Лэйси, — начала Таллок, — дело не в…

— Над каждой дверью и каждым окном висит по сигнализации, — не унималась я.

Моя пламенная речь была адресована только Джосбери, как будто он вдруг стал моим непосредственным начальником. Он снова на меня посмотрел, но уже без улыбки.

— Он не сможет напасть на меня в квартире. А вот проникнуть в сад или просунуть что-то под дверь запросто сможет. И позвонить тоже. Он может попытаться связаться со мной, когда я не дома, а я в ближайшее время редко буду там появляться: снова буду работать в поле.

Все молчали. Даже Кристос затаился за стойкой, прислушиваясь к нашей беседе.

— У нас есть двадцать дней, — сказала я. — Если не поймаем его к тридцатому, я переселюсь.

Все продолжали молчать, но я уже чувствовала себя победительницей. Они согласятся. Если мы не поймаем его до тридцатого, погибнут еще две женщины. Таллок закрыла лицо ладонями, Стеннинг тронул меня за плечо. Джосбери все так же сверлил меня взглядом, но больше не пререкался.

Итак, встречайте: Лэйси Флинт — официальная приманка для Потрошителя!

40

Разбуженная внезапной пронзительной трелью, я нащупала свой новый телефон.

— Доброе утро, красотка!

— Чего? — промычала я. — Кто это?

— Это я, Пит. Ты кого-то другого ждала?

— Чего тебе?

— Звоню тебя порадовать.

— Валяй.

— Сперма.

Я привстала на постели.

— Стеннинг, ты не подумай, мне очень лестно, но…

— Да не моя, соня. На трупе.

От сна не осталось и следа.

— Если ты шутишь, то лучше кончай…

— Прекрасно сказано, Флинт. Таллок только что выслушала заключение патологоанатома. На трупе обнаружены следы семенной жидкости.

Я не сразу смогла воспринять эту информацию. Значит, ему недостаточно было вспороть женщине брюхо…

— Он ее изнасиловал?

— Еще как, — со вздохом ответил Стеннинг. — Но нам это только на руку. Мы…

— Погоди. Что, заключение уже готово?

Который вообще час?

— Да, утром сделали. Опять небось под музычку работали. Таллок и Андерсон туда уже съездили и все нам пересказали.

Я вытянула шею, чтобы увидеть циферблат будильника. Почти половина одиннадцатого.

— Таллок просила тебя не будить, — пояснил Стеннинг, — но я решил не мешкать с хорошими новостями. Мы его поймаем, Флинт. У нас есть имя и ДНК. Ему конец. И еще: газетчики пронюхали про викторианский след. Сама Эмма Бостон, между прочим, подсобила.

Я вскочила с кровати и принялась лихорадочно искать чистую одежду.

— Подваливай к нам. Босс хочет, чтобы ты рассказала об этом двойном случае. Мало ли, как оно обернется.

41

Врачиха со всех сторон окружена детскими фотографиями. Они повсюду: на столе, на полках, даже на подоконнике. Девушка понимает, что на некоторых засняты ее дети: снимки старые, зернистые, и дети одеты старомодно. На тех, что посвежее, должно быть, внуки.

Девушке это кажется абсолютной бестактностью. Это же надо — кичиться своей плодовитостью, когда говоришь пациентке, Кэти, что она никогда не сможет выносить ребенка.

— Инфекция поразила слизистую оболочку матки, — поясняет врачиха. — Если бы мы заметили ее раньше, то могли бы принять меры. А так, даже если фаллопиевы трубы и яичники не задеты, матка просто не выдержит груза в течение девяти месяцев. Мне очень жаль.

А вот и нет, думает девушка, держащая Кэти за руку. Врет она все. Просто ей положено так говорить, это ее обязанность, и глаза у нее слишком спокойные. И смотрят слишком уверенно. В лучшем случае ей наплевать. А в худшем — она радуется, упивается чужой бедой.

— Я не смогу родить ребенка, — в третий раз повторяет Кэти. — Я никогда не стану матерью.

Кэти, которая с трех лет была матерью, которая заботилась о своих куклах, как о живых… Она просто не верит своим ушам. Как это так: она, она, а не кто-то другой, не сможет совершить естественный переход от игры в дочки-матери к настоящему материнству?!