Нельсон Демилль - Спенсервиль Страница 33

– Тогда в Колумбусе она стала активисткой антивоенного движения.

– Да ну?! Это тебя от нее и оттолкнуло?

Кит не ответил, во всяком случае, так ему показалось. Он уже сам больше не понимал, думает ли он с чем-то или же говорит об этом вслух.

В комнате повисла тишина, казалось, это длилось очень долго, потом Гейл заговорила снова:

– Я вот что хочу сказать тебе, Кит: если тебе тут совершенно нечем заняться, если ты победил весь этот долбаный мир, а теперь не можешь придумать, чем заполнить свою жизнь… отбери у него эту женщину.

Кит попытался встать.

– Думаю, мне пора ехать.

– Никуда ты не поедешь, приятель, – возразил Джеффри. – Будешь ночевать здесь. Ты же сейчас даже выход из дома не найдешь.

– Нет, я должен…

– Вопрос закрыт, – отрезала Гейл. – Все вопросы закрыты. Хватит трепаться о серьезном. Расслабьтесь, ребята. – Она передала сигарету Джеффри, потом встала, сменила кассету и принялась танцевать.

Кит смотрел, как она движется в неровном свете свечей. Она до сих пор грациозна, подумал он, ее стройное тело чутко реагирует на музыку. Танец сам по себе не отличался особой эротичностью, но Кит уже очень давно не был с женщиной и теперь ощутил у себя в брюках столь хорошо знакомое шевеление.

Джеффри, казалось, не проявлял ни малейшего интереса к фуге, что исполняла его жена, и целиком сосредоточился на пламени свечи.

Кит отвернулся от Гейл и принялся помогать Джеффри смотреть на пламя.

Он не знал, сколько прошло времени, но обратил внимание, что музыка снова сменилась; теперь заиграли «Звуки тишины», и Джеффри принялся доказывать, что это самый хороший аккомпанемент под «травку»; спустя еще какое-то время Кит вдруг увидел, что Гейл снова сидит напротив него, потягивая сигарету.

Она опять заговорила как будто бы сама с собой:

– Да, были времена: мы ходили без бюстгальтеров, в прозрачных блузках, купались голышом, занимались групповым сексом, и не было тогда никаких спидов, и голова по утрам не болела, и никаких правил сексуального поведения в Антиохии не существовало – просто мы все действительно любили друг друга. Помнишь? Я так помню… Господи, и что только со всеми нами произошло? – воскликнула она.

Похоже, этого не знал никто, поэтому никто не ответил.

В голове у Кита стоял туман, мысли его окончательно перепутались, однако он точно помнил, что и вправду славное было раньше время, хотя его понимание славного расходилось с тем, что подразумевали под ним Гейл или Джеффри. Главное, раньше действительно было лучше; и его сердце защемило вдруг от ощущения потери, от тоски по минувшему и от приступа сентиментальности, вызванного отчасти марихуаной, отчасти всем сегодняшним вечером, а отчасти и тем, что подобные чувства соответствовали истине.

Гейл не стала предлагать ему себя, и Кит испытал облегчение, потому что сам не знал, что бы он сказал или как поступил, если бы она это сделала. Вечер закончился тем, что Кит заснул на кушетке – он не помнил, когда и как разделся и кто набросил на него сверху плед, – а Портеры отправились наверх, в свою спальню.

Кадильницы догорели, свечи оплыли и потухли, кассета с записью Саймона и Гарфункеля доиграла до конца, и Кит остался один, в тишине и во мраке.

На рассвете он встал, оделся и уехал прежде, чем проснулись Портеры.

Глава двенадцатая

Прошло несколько дней после того ужина у Портеров, наступила пятница, вечерело, и Кит, словно реагируя на давно укоренившиеся в нем привычки, оставшиеся еще от фермерского образа жизни, решил съездить в город.

Он переоделся в широкие свободные брюки и спортивную рубашку, уселся в «блейзер» и двинулся в сторону Спенсервиля.

На протяжении нескольких последних дней он не получал от Энни ничего: ни весточки, ни какого-либо знака, и причиной тому явно не могла быть недостаточная бдительность с его стороны. Он находился дома, старался не отходить слишком далеко от телефона, чтобы не пропустить возможный звонок, по нескольку раз в день заглядывал в свой почтовый ящик и следил за всеми проезжавшими мимо машинами. Короче говоря, он вел себя словно влюбившийся по уши подросток, и нельзя сказать, чтобы связанные с этим переживания были ему так уж неприятны.

Накануне, примерно в полдень, он видел, как мимо его дома проехала бело-голубая патрульная машина спенсервильской полиции, а этим утром заметил бело-зеленую машину шерифа округа. Машина шерифа, возможно, оказалась тут совершенно случайно, а вот полиция городка не могла не сознавать, что выезжает заведомо слишком далеко за пределы своей территории.

Так или иначе, но Кит продолжал ставить свой «блейзер» так, чтобы его не было видно с дороги: он пока еще не понял, известно ли полиции, что у него теперь новая машина, хотя, конечно, они могли просто проверить его имя по картотеке Бюро регистрации автотранспорта.

Пока что все происходящее напоминало ленивую игру в кошки-мышки, но Кит понимал, что она может быстро перейти в серьезную конфронтацию.

Он проехал по Главной улице к центру, отметив, что для пятничного вечера движение на ней гораздо менее интенсивное, чем бывало прежде. Раньше пятницу называли тут базарным днем, и на нескольких улицах к северу от площади, которые закрывали для движения, действительно устраивался огромный сельский базар. А теперь все, в том числе и сами фермеры, покупают продукты в супермаркетах, расфасованными и упакованными.

Большинство тех, кто приезжает теперь по пятницам за покупками, скорее всего, делают их в той торговой зоне, что расположена перед въездом в городок, подумал Кит, хотя и в центре города несколько магазинов и местный банк в этот день работали дольше, чем обычно. Был открыт и ресторан Миллера – около него стояло несколько машин – и два бара – «У Джона» и «Почтовый».

Кит припарковал свой «блейзер» на свободное место возле бара «У Джона» и вышел из машины. Стояло бабье лето, вечер был тихий и теплый, по тротуару прогуливались прохожие. Кит вошел в бар.

Он уже давно усвоил, что, если хочешь хорошо узнать город, надо зайти в лучший и в худший бары, и предпочтительнее сделать это вечером в пятницу или в субботу. «У Джона» явно относился ко второй категории.

В баре оказалось темно, шумно, накурено, пахло перестоявшим пивом, посетители здесь были по большей части в джинсах и футболках. Надписи на их майках, как заметил Кит, рекламировали известные сорта пива, тракторы «Джон Диер» и местные спортивные команды. На нескольких майках красовались изречения типа «Кто хочет лучше, лезет глубже».

Работали игорный автомат, несколько видеоигр, а в самом центре бара стоял бильярдный стол. Музыкальный автомат наигрывал грустные мелодии в стиле «кантри». Перед стойкой было несколько свободных стульев, и Кит уселся на один из них.

Бармен минуту-другую разглядывал Кита, оценивая профессиональным взглядом, не представляет ли этот незнакомец какой-либо потенциальной угрозы для спокойствия в его заведении, потом спросил:

– Что будете пить?

– «Буд».

Бармен поставил перед Китом бутылку «Будвайзера» и откупорил ее.

– Два доллара, – сказал он.

Кит положил на стойку десятку. Сдачу ему дали, а вот стакан – нет, поэтому пить пришлось прямо из бутылки.

Кит огляделся по сторонам. Среди посетителей он увидел несколько молодых женщин – каждая в сопровождении мужчины, но в целом бар был явно мужским заведением. По телевизору, что висел над стойкой, шел бейсбольный матч, игра была захватывающей и напряженной, и голос телекомментатора соперничал с певцом из музыкального автомата, рыдавшим по поводу неверности жены.

Посетители были всех возрастов: от двадцати с небольшим до почти шестидесяти – по большей части симпатичные ребята из породы тех, кто с одинаковой вероятностью способен и угостить человека пивом, и проломить ему табуреткой голову, не испытывая при этом к нему лично ни в том, ни в другом случае никаких чувств – ни дружеского расположения, ни неприязни или ненависти. Женщины были одеты так же, как мужчины, – в джинсы, футболки и спортивные туфли – и так же пили пиво прямо из бутылок и курили. В целом атмосфера в баре для столь раннего времени казалась оживленной и миролюбивой, хотя Кит по собственному опыту знал, что попозже здесь может стать не совсем безопасно.

Он развернулся на своей табуретке и некоторое время понаблюдал за игравшими в бильярд. В свое время у него было мало возможностей посещать немногочисленные бары Спенсервиля: как раз в том возрасте, когда человек получал по закону право голосовать и покупать спиртное, Кита призвали в армию, отправили на войну и он уже служил для кого-то мишенью. Теперь, конечно, право служить мишенью и голосовать наступало одновременно, но для того, чтобы купить себе пива, все равно приходилось ждать, пока исполнится двадцать один год. Все-таки, когда ему случалось бывать в отпусках, Кит заходил разок-другой и в этот бар, и в «Почтовый», что размещался по соседству с местной почтой, и он помнил, что тогда в здешних барах тусовалось довольно много только-только демобилизовавшихся солдат, которым было что порассказать; а некоторые вроде него приходили сюда в форме – в таком случае им даже не давали расплачиваться за выпитое. Теперь же большинству из сидевших «У Джона», как показалось Киту, никогда в жизни не приходилось бывать далеко от дома; все они были охвачены какой-то беспокойной тоской, а некоторые из посетителей произвели на него впечатление людей, никогда так и не испытавших в своей жизни никакого сколь-нибудь серьезного ритуала посвящения во взрослого мужчину.