Том Мартин - Обитель ночи Страница 33

В этот момент рядом с помощником настоятеля возник коренастый монах и зашептал ему на ухо. Херцог слышал звуки, напоминающие шорох листьев, пока монахи переговаривались. В джунглях будто что-то назревало. Он остро чувствовал это, чувствовал приближение некой силы — и эта сила шла за ним. Он знал, что его найдут, это вопрос времени. Но страха не было. От Антона теперь мало что зависело: время, когда он мог контролировать происходящее, давно миновало. Херцог был не в силах поднять голову и увидеть помощника настоятеля, но он расслышал тревогу в голосе монаха, когда тот заговорил:

— Нам больше нельзя оставаться здесь. Плохие новости. Надо немедленно уходить. Мы отнесем вас в безопасное место.

— В безопасное место? — спросил Херцог с надеждой в голосе.

— Да. В священный город Агарти. Уходить надо прямо сейчас.

С этими словами лама отдал приказ, и монахи вскочили на ноги. Самые молодые подняли носилки с Херцогом; он почувствовал знакомое покачивание в такт движению. Ввысь, в иной мир, подумал он, дрейфуя, как подхваченный ветром лист или парусник в штормовом море. А впереди и ниже по тропе старый лама с суровым лицом вел группу вымокших и грязных монахов в ночную тьму, через опостылевшие объятия неугомонного леса, пребывающего в вечном движении жизни.

29

— Джомолунгма! Джомолунгма!

Нэнси вздрогнула и проснулась. Она не заметила, когда ее сморило, — помнила только взлет, потом какое-то время наблюдала за Хуссейном и вторым пилотом, в то время как самолет поднимался в ночи к Гималаям и Тибету. Затем усталость взяла свое, Нэнси задремала и теперь не могла взять в толк, сколько прошло времени. Второй пилот улыбался, показывая рукой в перчатке на иллюминатор. Халида Хусейна в кресле не было. Солнце уже взошло, и мгновение — оттого, что лучи преломлялись в ветровом стекле самолета, — Нэнси не видела ничего, кроме пронзительной небесной синевы. Она потерла уставшие глаза, покрутила шеей и подалась чуть вперед, чтобы рассмотреть пейзаж.

— Джомолунгма! Божественная мать Вселенной! — воскликнул второй пилот.

Более захватывающего зрелища ей не приходилось видеть. На одном уровне с самолетом, далеко справа поднималась величественная белая красавица гора.

— Это Эверест?

Пилот поднял оба больших пальца вверх. Облитые снегом склоны тянулись к каменным морщинам вершины, как арабский головной убор из плиссированной ткани, скрывающей лицо застенчивой богини. Далеко внизу, на бесконечном расстоянии, река змеилась лазурным ожерельем вокруг подножия горы. Насколько хватало зрения, до самого горизонта вздымались снежные пики — словно тысяча богомольцев, тянущихся к небесам, подумала Нэнси. Грандиозность горы наводила на мысль о мире, лежащем за гранью понимания человечества. Нэнси коротко глянула налево и заметила, что Джек Адамс тоже не спит и смотрит вниз на бездонные горные впадины. Он негромко проговорил:

— Все это напоминает мне слова Антона: «Ад — это слепок рая». Потому что долины похожи на перевернутые горы.

Нэнси зачарованно смотрела на проплывающие внизу ледниковые трещины и лощины. Адамс прав; ей вспомнились формочки для гипсовых слепков, которыми она играла в детстве. Ущелья эти и впрямь зеркальные отражения гор, подумала она, или же их природные противоположности, инь и ян. Время от времени удавалось разглядеть горные долины — проблески изумрудной зелени на сером и белом фоне скалистых массивов.

— Этот ад так же красив, как рай, — заметила она. — Даже не знаю, где именно я предпочла бы закончить жизнь.

Нэнси пыталась разглядеть то, что проплывало под ними: неужели это крошечные домики прилепились прямо к зеленым склонам долины? Она подумала вслух:

— Интересно, что знают о нас живущие там? Мне кажется, что они счастливее нас.

Джек рассмеялся, и она решила, что он в очередной раз потешается над ее неведением. Однако он сказал:

— Вы говорите, как Антон. Мне приходилось слышать его рассуждения о полной автономности этих долин — о том, что живущие там люди способны выжить в любых условиях, даже после ядерной войны и гибели цивилизации. Он считал, что это идеальное место, где можно укрыться от мира.

— А кто-нибудь исследовал эти края?

— Нет. Даже не пытались. Миссия невыполнима. Их невозможно изучить даже с воздуха. Кто знает, что там внизу? Я знаком с шерпами, которые душой клянутся, что есть горы выше Эвереста, что существуют неизвестные царства и народы. Ламы считают, что некоторые долины заселены беженцами времен последнего ледникового периода. Пока весь мир был скован льдами или превратился в пепелище, там хранились семена цивилизации.

Нэнси нервно рассмеялась: его слова просто не укладывались в голове.

— Так кто из нас говорит, как Антон?

Второй пилот показал правой рукой вниз, на ущелье, расколовшее основание огромной горы.

— Лхаса, аэропорт Гонкар!

Сделав изящный вираж, самолет развернулся носом к ущелью.

На летном поле аэродрома на высоте двенадцать тысяч футов над уровнем моря Джек и Хуссейн вели энергичную беседу с двумя китайскими солдатами. Нэнси дожидалась у трапа самолета, впервые в жизни вдыхая чистейший прохладный воздух Гималаев. Прозрачность атмосферы повышала яркость света настолько, что приходилось щуриться. В двухстах ярдах в стороне заправщик лениво полз через летное поле к ожидавшему его самолету. Все купалось в этом чистейшем, ослепляющем свете. Нэнси чувствовала легкое головокружение и невероятный подъем в душе.

В руки одному из солдат сунули сверток. Второй стоял, курил и откровенно скучал. Вопрос, по-видимому, был решен. Джек махнул Нэнси, и она последовала за ним в поджидавший армейский джип. Халид незаметно удалился, не простившись. Никто из сидевших в джипе не улыбался. Джек постоянно озирался, словно ждал опасности отовсюду. Если их схватят при попытке дать взятку китайским солдатам, неизвестно, во что это выльется — и для них самих, и для солдат. Они выехали с летного поля и свернули на проселочную дорогу; лучи солнца пробивали клубы пыли. Фыркнув, джип притормозил, а солдаты закивали Джеку.

— Приехали, — сказал Джек Нэнси.

Она выбралась из машины. Как только они ступили на землю, джип развернулся и с ревом покатил обратно к воротам. Откашлявшись в оседающей пыли, Джек сказал:

— С каждым разом все хуже и хуже. Так, теперь будем ловить машину до Лхасы.

Незаконное передвижение, подумала Нэнси. Подкуп охраны, выезд с территории аэропорта, минуя охрану и паспортный контроль, — сплошные правонарушения. Ничего подобного она в жизни не делала. И чувствовала, что это лишь начало. Предстоит нарушить много правил, прежде чем все закончится.

— Пойдемте, — окликнул ее Джек. — Любоваться видами будем потом.

30

Она прошла вдоль темно-красных с белым стен вверх по зигзагообразному пролету лестницы и наконец увидела его перед собой: дворец Потала,[40] парящий как одинокий корабль в море облаков над главной площадью Лхасы. Он подавлял все остальные здания столицы. В нем с легкостью уместились бы самые большие храмы и монастыри Тибета. Но это зрелище навевает грусть, подумала Нэнси. Многие века во дворце кипела жизнь, он был домом для тысяч монахов, имел богатейшие библиотеки и просторные трапезные на сотни человек. Теперь там было пустынно, как в заброшенном городе. В высоченные двери не входили паломники из отдаленных уголков тибетской империи. Монахи не присматривали за десятками тысяч масляных ламп во внутренних коридорах — в этом больше не было нужды. Из уединенных келий и переполненных залов не неслись монотонные песнопения.

Дворец стал пустой оболочкой, памятником былому величию. Что-то угрожающее чудилось в асимметричных красно-белых стенах. Нэнси вспомнилась фотография авианосца «Арк ройял»: выведенный «на пенсию» корабль поставили в сухой док, перед тем как распилить.

На вершине самой высокой золотой башни развевался на ветру китайский флаг. Кучка монахов создавала видимость жизни, но сердце крепости — собор — давным-давно перестало биться. Главными посетителями были престарелые смотрители с можжевеловыми метлами или завербованные китайской разведкой монахи, следившие за обстановкой. Снаружи несли вахту бдительные солдаты. Всюду бродили с фотоаппаратами наготове толпы туристов из Китая. Они покупали традиционные тибетские чубы[41] и позировали перед камерами.

Нэнси и Джек стояли молча, потом Адамс проговорил:

— Когда я увидел его в первый раз, все было по-другому. Ощущение совсем иное.

В его голосе Нэнси различила нотки страдания, будто судьба дворца глубоко волновала его. Она взглянула на Джека — его лицо, обращенное к дворцу, было бесстрастно.

Он продолжил более жестким тоном: