Джек Кертис - Заколдуй меня Страница 33

Паскью отказался. Ему хотелось задать старику кое-какие вопросы, но он опасался показаться чрезмерно любопытным. Они всего лишь друзья, заглянувшие проездом. Пришлось ждать и надеяться, что старик сам вспомнит что-нибудь важное. Он лишь позволил себе дать нужное направление разговору.

— Мы писали ей, что, возможно, заедем сюда.

— Правда? Ей всегда приходило много писем. — Он задумался на секунду. — И она не ответила вам? Не написала чего-то, что могло...

— Нет. — Паскью рассчитывал услышать о каком-нибудь необычном письме.

— Знаете, это очень тяжело. — Новак подался в кресле вперед, словно желая поточнее выразить свою мысль. — Для полиции это просто еще одно заведенное дело. Еще один беглец. Они ищут аналогичные случаи и находят. Тут исчез человек, там исчез, а вон в том месте еще пятьдесят... Как объяснить им, что с Марианной дело обстоит совсем иначе? С какой стати они должны мне верить? Для этого им нужно понять, как мы жили, что было важным для нас, для нашей семьи. Я говорю им: «Неужели вы не понимаете? Она не могла уйти и не вернуться. Исчезнуть без причины. Просто взять и уйти». Но они должны знать все, что знаю я, чтобы быть уверенными, как я. Они ищут аналогию с остальными случаями, когда человек действительно сбежал. Облака приняли очертания галеонов, проплывающих мимо, наперекор волнам. Питер Новак приподнял голову. Но Софи и без того знала, что он плачет.

— Как мне заставить их понять? — спросил он. — Как объяснить им?

Он порывисто поднялся и пошел в дом. В какой-то момент могло показаться, что они вывели его из терпения — друзья, не принесшие никаких добрых вестей. Но вот он появился снова, держа в руке коробочку для визитных карточек. В ней лежали отпечатанные на заказ объявления со студийной фотографией Марианны, заголовком: «ВЫ ВИДЕЛИ ЕЕ?» и кратким описанием ее примет.

Новак дал каждому по карточке.

— Вот все, что я мог сделать, — сказал он. — Поймите, все дело в неизвестности. Знай я, что произошло, легче было бы перенести горе.

Небо стало шиферно-серого цвета, с черными пятнами. Первые капли дождя застучали по металлической поверхности автомобиля, а через несколько мгновений хлынул ливень. Он обрушился на них и стал яростно бить по машине, словно молот по наковальне. Паскью включил у «дворников» двойную скорость и напряженно смотрел на дорогу. Казалось, машина движется под водой. Сквозь пелену дождя проступали очертания оград, деревьев, сама дорога — она превратилась в бурный коричневый поток, уносивший их прочь.

Она никак не могла его разговорить и в конце концов тоже умолкла. Отрезанная от внешнего мира дождем, Софи сосредоточилась на серебристых очертаниях, надвигавшихся на них сквозь потоки воды.

Было раннее утро, но из-за ливня казалось, что близятся сумерки. Гостиничный номер Паскью казался глубокой синей пещерой. Он сидел у окна, то и дело потягивая виски, а Софи стояла в дверях, ожидая, пока он обратит на нее внимание. Она пришла к нему в комнату, чтобы открыть тайну внезапно охватившей его депрессии.

— Это ты из-за старика так расстроился? Конечно, в его годы тяжело лишиться всего. Но ведь твоя жизнь еще не кончилась...

Где-то неподалеку от мыса прогремел гром, будто пушечный выстрел; брызги дождя и морской воды ударили по стеклу.

Он сказал:

— Была группа женщин, называющих себя «Матери плаца де Майо». Они носили с собой фотографии мужей, сыновей, дочерей, внуков и внучек. Не расставались с ними, когда шли демонстрацией по плаца. Это было в Аргентине, в 1978 году. С фотографии смотрели «Los Desaparacidos» — пропавшие без вести. Тогда пропали тысячи людей — их похитили. Начали с тех, кто представлял опасность для режима, но очень скоро стали хватать всех подряд. Достаточно было оказаться не в том месте, не в то время, не так выглядеть, быть связанным с кем-то не тем, носить не такое имя... Хватали детей, беременных женщин, ни в чем не повинных людей, заталкивали в грузовик. Потом подвергали пыткам. Некоторые не выдерживали — умирали. Других после пыток казнили. Немногие выживали. Так продолжалось семь лет. Я был там недели две.

Софи прикрыла дверь, села на кровать так, чтобы Паскью не видел ее, пока говорил.

— Как ты там оказался?

— Я — адвокат. Различные правозащитные организации направляли туда добровольцев. Не знаю, может быть, сказались мои прежние радикальные убеждения? Как ты думаешь?

— Многое изменилось за те годы, — сказала она.

— Все изменилось с тех пор, как умерла Лори.

— Что же было дальше?

— Меня занесло в Ла Плата, одно из запретных мест. Я собирался записать на магнитофон несколько заявлений, сделанных родственниками пропавших без вести. Меня схватили солдаты прямо посреди улицы, избили на глазах у всех. Я орал на них, объяснял, кто я такой, пытался показать паспорт, удостоверение личности. Тогда меня отвезли в полицейский участок номер пять, под таким названием эта тюрьма числилась в списках «Международной амнистии». Один из них, видимо офицер, забеспокоился. Меня заперли в камере и отправились кого-то искать. Я ничего не знал. Думал, сейчас меня будут пытать... Выпьешь со мной?

Он принес из ванной еще один стакан. В окна Софи видела серую завесу дождя. И такое же серое море.

— Меня продержали там часа три. Да, три часа. И все время я слышал крики. А время от времени — шаги. В подвале было всего одно окошко, совсем маленькое, высоко над железной дверью; свет едва пробирался через него. До меня беспрерывно доносились вопли мужчин и женщин. Они не смолкали ни на минуту. Я сидел и ждал своей очереди. Потом меня отпустили.

— Сколько же всего погибло людей? — спросила Софи.

— Никто точно не знает. Может быть, десять тысяч, может быть, и больше. Их увозили, держали в заключении и убивали без суда. И никто не знал, куда они делись. После ареста они просто считались пропавшими без вести. Их до сих пор ищут: матери, жены, мужья... — Он сделал вздох, как будто трудно было дышать. — Братья, сестры, дети.

Дождь все барабанил по стеклу. Паскью и Софи сидели рядом — два силуэта в сгущавшейся темноте.

— Из-за того, что меня избили, возник небольшой дипломатический инцидент. — Он рассмеялся. — Наши требовали объяснений, что-то в этом роде. В ответ было заявлено, что меня забрали в запретной зоне. Конечно, у меня была своя «легенда», но она была у всех, кто ходил туда. Каждый знал, что происходит; во всяком случае, догадывался. Но самое главное — никто этого будто не замечал. В тот же год Аргентина выиграла мировой кубок на глазах у тысяч людей.

Стена ливня, переместившаяся было к морю, снова вернулась к ним. Стекла дрожали от раскатов грома.

— Прежде чем уехать, я сходил на плаца де Майо. Видел там матерей, ходивших по кругу с плакатами и с фотографиями — размытыми лицами и подписанными чернилами именами. Площадь кишела солдатами и людьми из сил безопасности. Женщины не смотрели в их сторону. Они несли фотографии дорогих им людей. Это все, что они могли сделать.

— Отец Марианны сейчас выглядит так же, — сказала Софи.

— После демонстрации они рассеялись по боковым улицам. Я спросил одну из женщин, кто у нее на фотографии. Оказалось — сын. Но пропали у нее еще невестка и внук. «Думаю, они мертвы, — говорила женщина. — Чувствую это сердцем. Но хуже всего неопределенность. Знала бы, что с ними, было бы легче...» — Он отставил бутылку с виски.

Софи налила себе.

— Больше вопросов нет, — сказала она.

— Не обращай внимания, — ответил он. — Я, наверное, здорово пьян; только не чувствую этого.

— И что ты сделал... — В это время темноту над морем прорезала тонкая полоска, заряженная электричеством. Молния на миг ослепила Софи, следом за вспышкой прогремел гром.

— Что ты сделал, когда Лори умерла?

— Когда Лори наложила на себя руки, — уточнил он, — когда мы ее убили.

— Ну хорошо. После всего, что случилось.

— Для начала поехал в Аргентину.

— Так вот, оказывается, что это было, — догадалась она. — Покаяние? Замаливание грехов?

— А что сделала ты? — Голос его звучал более глухо, как будто внезапно подействовало виски.

— Вышла замуж, — ответила Софи. — И это определенно было замаливанием грехов.

Глава 17

Гром растревожил их. Мак то и дело нервно покашливал. Дама с Цветком раскачивалась, словно кукла на шарнирах. Беспокойство нарастало. Удивленная Челюсть блуждал от кресла к креслу, пока санитар не усадил его в задних рядах. Зрители вели себя так, словно лошади в охваченной пожаром конюшне. Мужчина с Большим Галстуком-Бабочкой сидел мирно, пока Зено доставал изо рта огонь и запихивал его себе в карман.

«Эти сумасшедшие, — думал Гарольд Пайпер, — просто испугались грозы». Он быстро проделал в уме вычисления, используя элементарную геометрию. Теперь будет что рассказать доктору Харрису.

Зено проглотил огонь и через мгновение вытащил изо рта длинный шнур с разноцветными треугольными флажками.