Хеннинг Манкелль - Возвращение танцмейстера Страница 34

– Кто-то здесь был, – сказал Стефан. – Кто-то сидел на этом стволе.

Он указал на ветку.

– Можно снять отпечатки пальцев с еловой ветки? – спросил он.

– Вполне возможно, – сказал Джузеппе, вынимая из кармана пластиковый мешочек. – Попробовать-то никто не мешает. А ты уверен?

Стефан кивнул. Он точно помнил, куда положил ветку. А теперь она переместилась. Он ясно представил себе, как кто-то сидит на стволе, точно так же, как и он несколько дней назад, потом поднимает ветку и швыряет ее в сторону.

– Тогда надо вызвать собак, – сказал Джузеппе и вытащил мобильник.

Стефан посмотрел на опушку. Внезапно у него возникло ощущение, что рядом вполне может кто-то быть. Кто-то может за ними наблюдать.

И одновременно что-то шевельнулось в памяти. Что-то такое связанное с Джузеппе. Он задумался, но ничего не шло в голову.

Джузеппе разговаривал с кем-то по телефону. Он задал несколько вопросов, вызвал опергруппу с собаками и нажал кнопку отбоя.

– Странно, – сказал Джузеппе.

– Что?

– Пропала собака Андерссона.

– Как это – пропала?

Джузеппе пожал плечами:

– А вот так. Была – и нету. Хотя там все кишит полицией.

Они удивленно поглядели друг на друга. С ветки спорхнула птица и полетела к озеру. Они молча следили за ней, пока она не исчезла.

16

Арон Зильберштейн лежал на уступе скалы, откуда ему был хорошо виден дом Авраама Андерссона. Он направил бинокль и насчитал три полицейских автомобиля, два микроавтобуса и еще как минимум три частных машины. Из леса то и дело появлялся человек в комбинезоне. Он понимал, что именно там, в лесу, был убит Авраам Андерссон. Но пока он не мог приблизиться к месту преступления. Если будет возможность, он спустится туда ночью.

Он перевел бинокль. Собака, той же породы, что и та, которую он был вынужден убить у Молина, была привязана к тросу, натянутому между домом и деревом на опушке. Ему вдруг подумалось, что собаки могли быть одного помета или, по крайней мере, от тех же родителей. Мысль о собаке, которой он перерезал горло, вызвала приступ тошноты. Он опустил бинокль, лег на спину и сделал несколько глубоких вдохов. Слабо пахло влажным мхом. Над головой плыло облако.

Я ненормальный, подумал он. Я уже должен быть в Буэнос-Айресе, а не в глухих шведских лесах. Мария бы так обрадовалась, что я вернулся. Может быть, даже переспали бы с ней. Как бы то ни было, я бы сладко выспался и утром открыл мастерскую. Дон Антонио наверняка звонил сто раз и раздражался, почему стул, сданный им на реставрацию три месяца назад, все еще не готов.

Если бы в ресторане в Мальмё он по чистой случайности не оказался за одним столом со шведским моряком, говорящим по-испански, и если бы этот чертов телевизор был выключен и он не увидел бы лица этого убитого старика, все не полетело бы кувырком. Сейчас бы он уже собирался в «Ла Кабану».

Прежде всего, ему ни к чему было самонапоминание о том, что произошло. Он-то надеялся, что этот кошмар, преследовавший его всю жизнь, остался в прошлом. Он надеялся, что последние годы жизни он сможет прожить так, как и мечтал – в покое.

И один-единственный кадр в телевизоре изменил все. Попрощавшись с моряком, Арон покинул ресторан. Вернувшись в номер, он опустился на край кровати и долго сидел неподвижно, пока не принял решение. Он больше не пил в эту ночь. На рассвете он вызвал такси в аэропорт, находившийся в нескольких десятках километров от города. Приветливая женщина помогла ему оформить билет на Эстерсунд. Там его уже ждал прокатный автомобиль. Он заехал в город, снова купил палатку и спальный мешок, походный примус, кое-какую теплую одежду и карманный фонарик. Потом зашел в винный магазин и купил коньяк и вино, с расчетом, чтобы хватило на неделю. И наконец, купил в книжной лавке карту. Прежнюю он выкинул, как и кастрюли, примус, палатку и мешок. Кошмар повторяется, подумал он. У Данте в аду был круг, где грешников мучили одной и той же пыткой – все повторялось раз за разом. Он попытался вспомнить, за какой именно грех полагалась такая пытка, – и не смог.

Потом он выехал из города и остановился на заправке, где купил все имеющиеся местные газеты. Их оказалось две. Сел за руль и стал искать, что есть об убийстве. В обеих газетах новость была на первой полосе. Он не понимал ни слова, но запомнил название, каждый раз сопровождавшее фамилию Авраама Андерссона. Глёте. Надо думать, это название места, где жил Андерссон – Арону однажды за ним удалось проследить, – и где он впоследствии был убит. Повторялось и другое название – Дунчеррет. Но такого места на карте не значилось. Он вышел из машины и разложил громоздкую карту на капоте, пытаясь наметить план действий. Близко к дому лучше не подходить, к тому же есть риск, что полиция уже поставила заграждение.

То и дело сворачивая на проселки, он добрался до места под названием Идре. Это было довольно далеко от дома Андерссона, и если палатку увидят здесь, никто ничего не заподозрит – подумаешь, какой-то ненормальный турист решил вкусить прелести шведской осени.

Найдя подходящее место в конце какой-то просеки, он поставил палатку и закидал ее ветками. Это была тяжелая работа, и он очень устал. Но все же превозмог себя и поехал на север, сначала по дороге на Сётваттнет, свернул на Линселль и довольно легко нашел проселок, на котором стоял указатель «Дунчеррет-2». Но сворачивать не стал, а продолжил путь на Свег.

Перед самым поворотом к дому Герберта Молина ему встретилась полицейская машина. Он проехал поворот и примерно через километр свернул в лес на почти совершенно заросшую просеку. За три недели, что он прожил тут, поблизости от Молина, он изучил местность до тонкостей. Он подумал, что он похож на зверя, копающего запасные выходы из своей норы.

Он оставил машину и пошел много раз хоженной дорогой. Он не думал, что дом все еще охраняется, но на всякий случай то и дело останавливался и прислушивался. Наконец, он увидел в просвете между деревьями знакомый дом. Он ждал минут двадцать. Потом подошел к месту, где оставил тело. Земля была испещрена множеством следов, тут и там висели обрывки заградительной ленты. Интересно, похоронили ли его уже? Или судебные медики все еще занимаются трупом? Сообразили ли они, что следы на спине оставлены кнутом из буйволовой кожи, какие используют погонщики скота в пампасах? Он подошел к окну и приподнялся на цыпочки, так, чтобы видеть комнату. Высохшие кровавые следы на полу все еще были видны. Женщина, убиравшаяся у Молина, так, наверное, и не пришла, чтобы в последний раз навести чистоту.

Он направился знакомой дорогой к озеру. Именно оттуда он пришел в ту ночь, после трех недель ожидания. Другая женщина, та, что приезжала потанцевать с Молином, побывала накануне. Если эти шведы верны своим привычкам, раньше чем через неделю она не появится. И тот, кого, как теперь выяснилось, звали Авраам Андерссон, тогда тоже заезжал сюда накануне. В тот день он проследовал за Андерссоном до дома и увидел, как тот закрывает ставни и запирает сарай – явно собрался уезжать. Он прекрасно помнил, как к нему пришло решение, что время настало. В тот день шел дождь. Под вечер прояснилось, он пошел к озеру и выкупался в ледяной воде, чтобы голова была совершенно ясной. Потом забрался в спальный мешок и подождал, пока согреется. Оружие, которое он раздобыл, забравшись в какой-то дом по пути в Херьедален, лежало перед ним, разложенное на клеенке.

Время пришло. Странно, но его одолевали сомнения. Он ждал так долго, что уже не знал, что будет, когда этому ожиданию придет конец. Мысленно он вновь и вновь возвращался к страшным событиям последнего военного года, когда вся его жизнь разлетелась на куски, так что он никогда уже не смог собрать их воедино. Он порой сам себе казался кораблем со сломанной мачтой и порванным парусом. Такова его жизнь, и вряд ли в ней что-нибудь изменится от того, что он сейчас намерен сделать. Все эти годы он жил со страстным желанием мести и подчас ненавидел это желание едва ли не больше, чем человека, которому так мечтал отомстить. Но теперь, даже если бы он захотел, обратной дороги не было. Он не мог возвратиться в Буэнос-Айрес, не сделав того, что задумал. Так он решил, с перехваченным от ледяной воды дыханием рассекая темную воду озера. И ночью он совершил это, точно следуя разработанному плану, и Герберт Молин так и не успел понять, что с ним произошло.

Он шел по берегу, обходя валуны и поваленные стволы, и все время прислушивался. Но было совершенно тихо, ни звука, кроме неумолчного шума ветра в лесу.

Подойдя к месту, где он ставил палатку, он подумал, что совершенное убийство, и даже не столько само убийство, а желание убить, не превратило его в чудовище. Он остался обычным человеком, и он не хотел никому причинять страдание. При любых других обстоятельствах ему бы и в голову не пришло совершить нечто подобное. То, что он сделал с Гербертом Молином, растворилось, исчезло в тот самый момент, когда он оставил в лесу его обнаженный труп.