Зухра Сидикова - Стеклянный ангел Страница 34

— А одета во что была?

— Ну, ты тоже спрашиваешь. Я и не помню. Во что-то простое. По-моему, юбка и кофточка, вроде того, я не обратила внимания. А что это так важно? — она вдруг села к нему очень близко и подула в ухо.

Миша сначала оторопел, потом забеспокоился. Что это с ней? Может деньги отработать хочет? Так не надо, у него этого добра скоро навалом будет.

— Ну, ладно, ты отдыхай, а я пойду, — сказал он и задом стал отступать к выходу.

Виолетта встала, пошла за ним.

— Слушай, может, останешься? Ты такой симпатичный.

— В следующий раз, — заверил Миша, рванул на себя дверь и сиганул по лестнице так стремительно, что чуть ноги не себе не переломал.

Глава восьмая

Больше всего на свете Гавриил Аронович любил шахматы. Мог говорить о них часами, и разыгрывать свои мудреные партии мог без устали. Да вот только не с кем было. Поэтому периодически он заходил к Мише и умолял уважить, сразиться в партию-другую.

Миша соглашался, — не хотел обижать старика, глядевшего на него глазами грустного клоуна, — хотя шахматы ненавидел с детства. С тех пор как на школьном турнире с позором продул Славику Абрамскому из параллельного класса.

Гавриил Аронович в прошлом актер русского драматического театра. В детстве он смешил Мишу до колик, разыгрывая перед ним целые представления в лицах.

Миша знал: если кто и поможет ему загримироваться, так что мама родная не узнает, так это Гавриил Аронович.

Мама родная действительно не узнала, когда, войдя в квартиру, увидела брюнета с тонкими усиками, в огромных допотопных очках, за которыми прятались маленькие хитрые глазки. Брюнет сидел на кухне и пил чай с маминым печеньем. Мама вскрикнула и хотела бежать звонить в полицию, но тут брюнет дико расхохотался и знакомым голосом завопил:

— Мамочка, да это же я!

Маму пришлось успокаивать полчаса, она то смеялась, то ругалась.

Миша рассказал маме историю о том, что у него сегодня любительский спектакль в подшефном клубе юных туристов. Маме очень хотелось верить Мише, и она почти поверила. Спросила только: «Разве сейчас есть шефы?»

Миша чмокнул маму в щеку и убрался восвояси, удивляясь тому, как взрослые люди могут верить всякой ерунде. Гавриилу Ароновичу, например, он доверительно сообщил, что конспирация и изменение внешности ему нужны для того, чтобы проследить за любимой девушкой, которая, кажется, изменяет Мише с криминальным авторитетом по кличке «Гога конопатый». Гавриил Аронович поверил, проникся сочувствием, выпростал все свои закрома, в которых отыскался черный парик, маленькие усики, которые сажались на клей, и очки с толстыми стеклами, меняющие Мишу до неузнаваемости. Также Миша позаимствовал у Гавриила Ароновича темно-серый костюм, который оказался почти впору, только брюки были слегка коротковаты.

Теперь Миша чувствовал себя вполне готовым к тому, чтобы отправится на поиски истины в дом номер сто тридцать три по проспекту Победы, в котором произошло третье убийство. Он решил опросить соседей. Кто как ни соседи знают, что происходит в квартирах, расположенных рядом с ними, под ними, над ними. Кто-нибудь что-нибудь да слышал. Наверняка. Что-то такое, что осталось неизвестным полиции и прокуратуре. И Миша докопается до сути. Обязательно.

Камуфляж же нужен был для того, чтобы в самый ответственный момент кто-нибудь снова не заорал: «То-то я смотрю — рожа знакомая!»

Мальчик смотрел внимательно и изучающе. Большие, темные, в длинных пушистых ресницах, глаза словно существовали отдельно от лица. Словно только в этих глазах присутствовало то настоящее, что сформировалось в этом ребенке, чем наделил его Господь, а немощность и неподвижность бедного искривленного тела являлась случайным стечением обстоятельств, зачем-то вторгшимся в жизнь и судьбу маленького человека.

— Здравствуй, — сказал Миша. — А взрослые дома?

Ему стало не по себе от этого взгляда, стало неловко за эти фокусы с переодеваниями и наклеенными усами. Вдруг почувствовал себя клоуном, шуткам которого никто не смеется, и который вызывает в зрителях только досаду и недоумение.

Мальчик нажал на какую-то кнопку на ручке инвалидного кресла, в котором он сидел, и оно, мягко жужжа, отъехало вглубь коридора.

— Мама, — позвал мальчик, — голос у него был приглушенный, сипловатый. Было заметно, что ему трудно говорить.

В коридор вышла невысокая худенькая женщина с полотенцем в руках.

— Ой, Алеша, — заволновалась она, — ты почему же открыл дверь и не позвал меня? А я стираю и не слышу, что звонят. Здравствуйте, вы из ЖЭКа?

— Здравствуйте, — сказал Миша, — я из прокуратуры. Он вытянул перед собой удостоверение следователя, бессовестно состряпанное вчера на принтере и приклеенное в красную книжицу старого студенческого билета.

Женщина на удостоверение даже не взглянула, охнула, прижала полотенце к лицу:

— Проходите, проходите в комнату. А ты, Алешенька, иди к себе. Можешь включить компьютер.

Кресло снова зажужжало, и мальчик, едва не задев Мишу, выехал из комнаты.

— Садитесь, пожалуйста.

Женщина и мальчик были очень похожи. Грустные глаза, хрупкие фигуры, и что-то еще, что безошибочно позволяет определить людей, не единожды битых жизнью.

— Я знала, что рано или поздно все раскроется, — сокрушенно сказала женщина.

«Ого, — подумал Миша, — неужели предчувствия меня не обманули?»

— Я знала, что рано или поздно все станет известно, — повторила женщина, опустив руки, комкающие полотенце, и села на табурет у окна.

— Рано или поздно все становится известно, — глубокомысленно произнес Миша, все еще не веря в свою удачу.

— И что же, теперь мне придется возвращать все деньги? — спросила женщина.

— Это будет зависеть от вашего желания сотрудничать со следствием, — строго сказал Миша.

— Хорошо, — вздохнула женщина, — я все расскажу. Но только здесь с самого начала нужно рассказывать, иначе не получится.

— Рассказывайте с самого начала, — разрешил Миша, и подумал о том, как ему не хочется быть разочарованным, а ведь все, о чем она собиралась ему поведать, могло не иметь отношения к убийству в соседней квартире.

Женщина заговорила, и по мере того, как вырисовывалась суть произошедшего в день убийства, Мишина душа все более радовалась и торжествовала. Его мелкая журналистская душонка. «Да ладно тебе, — он постарался унять угрызения совести, забеспокоившейся некстати, — ведь ради дела, не просто так, я здесь людям голову морочу».

— Раньше в этой квартире жила нормальная семья. Мария Васильевна и сын ее Володя. Мы с Володей выросли вместе, ходили в одну школу, играли во дворе. Он меня и замуж звал, но я тогда уже с отцом Алеши встречалась, отказала. Он тогда обиделся очень, на север уехал. Когда вернулся, Алеше уже восемь лет было, а мужа у меня уже не было. Он сбежал сразу, как только узнал, что ребенок у него — инвалид. Володя, когда вернулся, зашел, Алешу моего увидел…

Он отвернулась к окну, Миша увидел — сдерживает слезы. Помолчала немного. Затем, справившись с волнением, снова заговорила:

— Ну, в общем, он снова меня замуж позвал. Только я отказала: зачем я больного ребенка буду ему на шее вешать? Он помогал мне, очень помогал. Но потом женился, и съехали они с этой квартиры на другой конец города. Марию Васильевну с собой взяли — внуков помогать растить, двое у него родились. Слава богу, здоровые.

— Ну, вот после них и въехал в их квартиру этот… не знаю даже как его назвать?

— Что, плохой был человек? — Миша приготовился: вот оно сейчас будет самое главное. То, зачем он сюда пришел.

— Плохой… — сказала женщина. — Бог ему судья, на том свете с него спросится за то, что он моего сын ублюдком и дебилом назвал.

— Неужели такое возможно? — спросил Миша.

— Получается, что возможно… — вздохнула женщина. — Вы видите, какая у нас квартира? Два окна и оба выходят на стену соседнего дома. Алеша целыми днями в замкнутом пространстве, и даже в окно не может видеть деревья, детей, облака, дождь. А для ребенка это очень важно, вы понимаете?

— Понимаю, — кивнул Миша, и обернулся в сторону коридора. Что сейчас делает в своей комнате за закрытой дверью этот мальчик в инвалидном кресле?

— Выходить на улицу мы не могли, коляски тогда у нас не было. То есть коляска нам полагалась, но она была такая огромная, неповоротливая, что я даже забирать ее не стала, отказалась. И держать ее было негде, сами видите, квартира крошечная. Купить нормальную коляску — современную, мобильную — было не на что.

Окно подъезда выходит во двор, на детскую площадку, там всегда дети играют, собаки бегают, красивые машины, жизнь, в общем. Я Алешу выносила в подъезд, и он там сидел на стульчике, смотрел в окно.