Том Роб Смит - Ферма Страница 35

Я просто обязана была обратиться в полицию и сделала это, не посоветовавшись с Крисом. Мне хотелось увидеть, насколько серьезно они относятся к делу. Я проехала на велосипеде по центру города. Магазины работали в обычном режиме. Набережная была заполнена людьми. В кафе, где я всего несколько недель назад разделила кусочек торта с Мией, сидели другие люди. Они ели, пили и смеялись. А где же скорбь о пропавшей девушке? Погоня за удовольствиями — одно из величайших зол нашего времени. И Хокан прекрасно это понимает, как понимает и то, что, раз нет тела и каких-либо свидетельств совершения преступления, никто не станет задаваться ненужными вопросами. Все предпочтут поверить, что Миа сбежала, а не задуматься о возможности того, что ее убили.

В местном полицейском участке было тихо, как в библиотеке. Кроме того, здесь царила нелепая и неслыханная чистота, как будто им больше нечем было заняться, кроме как мыть окна и надраивать полы. Совершенно очевидно, что здешним полицейским никогда не приходилось сталкиваться с преступлениями, достойными упоминания. Они поголовно были зелеными юнцами. В Стокгольме у меня был шанс, там я могла бы найти союзника, кого-нибудь, кто хоть немного разбирается в потемках мужской души. Но только не здесь. Передо мной были уравновешенные соискатели приличной работы, мужчины и женщины, знающие, как надо соблюдать неписаные правила, принятые в маленьком городке.

Подойдя к стойке дежурного, я потребовала, чтобы меня проводили к детективу Стеллану. Я полагала, что придется ждать, быть может, несколько часов кряду, но не успела прочесть страницу или две своих заметок, как Стеллан окликнул меня по имени и пригласил к себе в кабинет. Возможно, из-за своего чрезвычайного внешнего сходства с Хоканом он казался чужим в этом кабинете с карандашами, ручками и скрепками на письменном столе. Он жестом предложил мне сесть и навис надо мной, интересуясь, чем может помочь. Я поинтересовалась, почему меня никто не допрашивал по поводу исчезновения Мии, и он прямо спросил, известно ли мне, где находится девушка. Я ответила, что нет, конечно, это мне неизвестно, но я думаю, что здесь кроется нечто большее, нежели предполагаемое бегство. У меня не хватило мужества выложить свою гипотезу в полицейском участке, ведь доказательств у меня по-прежнему не было. Но самое интересное заключается в том, что Стеллан вовсе не отнесся ко мне как к сумасшедшей, которая говорит всякую ерунду. Он смотрел на меня вот так…

Мать окинула меня взглядом, демонстрирующим, что ей скучно, что она устала и что внимательно меня слушает.

Он смотрел на меня так, словно я представляла собой угрозу! Он явно прикидывал, сколько хлопот я могу доставить. Полицейский участок и его старший офицер, похоже, не имели ни малейшего желания докапываться до истины. Напротив, это государственное учреждение делало все, чтобы скрыть правду. Для этого дела требовался человек, настроенный скептически, — чужак. Я не хотела становиться им, но вынуждена была играть эту роль. Я поблагодарила Стеллана за то, что он уделил мне время, и решила, что раз уж полиция не желает заниматься этим делом, а ордер на обыск мне никто не даст, остается лишь самой тайно проникнуть на ферму Хокана.

Пока я ошеломленно переваривал заявление о том, что она вломилась в чужой дом, мать запустила руки в самое глубокое отделение своей сумочки. Я не видел, что она там делает, пока она не вынула их и медленно не подняла, показывая мне ладони. На руках у нее красовались красные варежки. Она демонстративно пошевелила руками у меня перед носом, словно они были столь же красноречивой уликой, как и обагренные кровью перчатки. Меня вдруг поразила абсурдность происходящего, которую лишь подчеркивало явное несоответствие между искренностью матери и неожиданным появлением банальных варежек, но улыбаться мне почему-то не хотелось.

Чтобы не оставлять отпечатков пальцев! Они оказались единственными в моем распоряжении — эти толстые зимние шерстяные варежки. Я начала носить их в кармане еще в середине лета, выжидая возможности проникнуть внутрь. Ты знаешь, что раньше я никогда не совершала ничего противозаконного. И уж тем более теперь и не думала тайком пробираться в дом Хокана под покровом ночи, подражая профессиональному взломщику. Я рассчитывала выбрать удобный момент и воспользоваться случаем, когда оба, Эльза и Хокан, уедут куда-нибудь. Не забывай, мы говорим о сельской Швеции, где до сих пор никто не запирает дверей, а охранной сигнализации не существует вовсе. Однако после исчезновения Мии поведение Эльзы резко изменилось. Теперь она часами просиживала на веранде, погрузившись в раздумья. Раньше я говорила тебе, что она все время была чем-то занята. Но теперь все изменилось… Прежде чем ты снова прервешь меня, соглашусь, это можно трактовать по-разному. Но чем бы ни были вызваны перемены в ее поведении, они существенно усложнили мне задачу проникновения на ферму, поскольку отныне она почти все время проводила дома.

Но однажды я заметила, как Эльза и Хокан уезжают вместе. Я не знала, ни куда они направляются, ни как долго будут отсутствовать — то ли несколько минут, то ли часов, — но это был мой единственный шанс, и я ухватилась за него. Бросив работу в огороде, я пробежала по полю и постучала к ним в дверь, просто чтобы убедиться, что дома никого нет. Ответа не последовало, но я постучала вновь, натягивая вот эти самые варежки и спрашивая себя, а хватит ли у меня мужества открыть дверь и войти в дом. Подобно всем разумным людям, при необходимости я готова не колеблясь нарушить закон. Однако это вовсе не означает, что задуманное далось мне легко и просто.

Попробуй надеть варежки.

А теперь возьми в руки вот этот стакан.

Видишь?

Ими ничего невозможно удержать. Они очень непрактичны. Профессиональный взломщик ни за что не взял бы их с собой на дело. Стоя под дверями дома, я вдруг занервничала. В разгар летнего дня на мне теплые шерстяные варежки, я готова вломиться в чужой дом, но при этом даже не могу открыть дверь. Оказалось, что повернуть в них гладкую стальную ручку не так-то легко, и у меня ничего не получалось, несмотря на многократные попытки. В конце концов мне пришлось взяться за нее обеими руками.

Первые шаги, сделанные в чужом доме, те несчастные несколько метров, что я прошла от входной двери до подножия лестницы, были самыми трудными в моей жизни и дались тяжелее всего. Шведские обычаи и домашний этикет настолько прочно вошли в мою плоть и кровь, что я даже сняла туфли, совершив совершенно идиотский поступок для взломщика, и оставила их на нижней ступеньке, во весь голос объявляя о своем присутствии любому, кто вернулся бы домой.

Мне еще никогда не доводилось бывать у Хокана и Эльзы на втором этаже. И что же я там увидела? Дай мне любой рекламный проспект мебели среднего ценового диапазона, и я покажу тебе спальню Хокана. Она выглядела опрятной и чистенькой: сосновая кровать, сосновые платяные шкафы, девственно чистые прикроватные тумбочки. Повсюду царил устрашающий порядок: здесь не валялись пилюли, книги или грязная одежда. Потуги хоть как-то украсить обстановку выглядели жалкими и неэффективными, словно принятые решением комитета жильцов, да и то, скорее, от отчаяния: на стенах висели несколько картин местных художников, признанных приличными. Это был, скорее, выставочный зал с мебелью для спальни, а не настоящая, живая спальня. Кроме того, исходя из собственного опыта сорокалетнего замужества, стоя посреди спальни рядом с вазой, наполненной раскрашенными деревянными тюльпанами, я могла бы утверждать, хотя и не злорадствуя, конечно, что совершенно точно поняла: здесь не занимаются сексом. Место выглядело абсолютно бесполым и выхолощенным. И да, ты прав, у меня нет тому никаких прямых доказательств, но внешний вид помещения говорит сам за себя, и я уверена, что Хокан искал сексуальных удовольствий на стороне, хотя это, разумеется, к делу не относится. Должно быть, Эльза просто смирилась с этим, и тогда я впервые ощутила некое подобие жалости к ней, верной Эльзе, пленнице сосновой спальни. Я почему-то уверена, что завести интрижку она просто не могла. Она принадлежала ему. А он ей — нет.

Не требовалось большого ума, чтобы понять: последняя комната по коридору принадлежит Мие. Я оглядела ее, говоря себе, что, наверное, произошла какая-то ошибка, это не могла быть комната девушки. В ней стояла точно такая же мебель, как и в первой спальне, такой же сосновый платяной шкаф, и даже сосновая кровать была такой же, как у родителей. Личное присутствие Мии ощущалось только по наличию в комнате вычурного зеркала. Здесь не было ни постеров, ни плакатов, ни фотографий. Она не походила ни на одну из подростковых комнат, которые я видела до сих пор. В этой комнате обитало одиночество, она ничуть не напоминала личное пространство, в котором Миа пользовалась свободой, нет, она была обставлена и прибрана в полном соответствии со вкусами и понятиями Эльзы. Комната буквально кричала: ты должна стать одной из нас! Это был приказ, ослушаться которого невозможно. Миа, конечно, ночевала здесь, но комната ей не принадлежала. В ней не ощущалось ее личности или хотя бы присутствия. Она ничем не отличалась от удобной и комфортабельной комнаты для гостей. А потом я вдруг поняла, что беспокоит меня сильнее всего: запах! Комната подверглась профессиональной уборке, кровать была застелена, белье оказалось свежим и выглаженным, простыни выглядели совершенно новыми, на них не спали, по полу прошлись пылесосом. И пахла она лавандой. Действительно, в розетке торчал автоматический освежитель воздуха, причем установленный на максимум. Если бы сюда для проведения обыска пригласили экспертов-криминалистов, я уверена, они бы не нашли даже частички кожи Мии. Здесь царила поистине гнетущая, стерильная чистота морга.