Том Харпер - Затерянный храм Страница 35

— Его братец украл эту штуку, так? Наверное, он и сам знает больше, чем говорит. Я себе это так представляю: мы сообщаем местным ребятам, и они его тащат в кутузку на допрос. Они, наверное, болваны, да нам-то какое дело? Может, они его слегка смягчат. Так или иначе, он окажется там, где нам нужно. — Джексон поймал недоверчивый взгляд Гранта. — Что такое? Я читал твое личное дело и знаю, чем ты занимался во время войны. Да и девица эта. Неужели все это правда? Нелегко, наверное, было.

— Лучше не обращаться в полицию, пока мы можем этого не делать, — твердо заявил Грант.

Он сердито потряс головой. Что-то тут не сходилось, но он не мог понять что. Словно заканчиваешь собирать головоломку — одного кусочка не хватает, а деталей в коробке уже не осталось. Джексон, оказывается, что-то говорил.

— Что?

— Я говорю, можно пригнать народ, пусть копают на холме. Мы ведь пытаемся найти вторую половину таблички, правильно? Если этот, со свиньями, заявляет, что они нашли только одну часть, наверное, вторая тут так и лежит. Так профессор говорит.

— Вторую часть. — Грант остановился. — Бельциг знал, в чем ценность таблички. Если он нашел только половину, почему не вернулся, чтобы поискать вторую?

Джексон, кажется, смутился:

— Почему?

Но Грант уже про него забыл. Он бросился назад, вверх по склону, продираясь через кусты не разбирая дороги. В спешке он забыл об осторожности. Нога соскользнула с незакрепленного камня, толкнув его вперед; Грант сбился с шага, замахал руками и почти восстановил равновесие, когда торчащий древесный корень нанес ему удар прямо в челюсть. Он перевернулся, пролетел через куст и приземлился лицом в грязь. Из-за жирного рыла на него в упор посмотрели свиные глазки. Потом свинья отвернулась и, укоризненно хрюкнув, снова занялась едой. Свинопас на другой стороне поляны вскочил на ноги:

— Забыл что?

Грант поднялся на ноги и отряхнулся. Его лицо было покрыто грязью, а ободранная ладонь кровоточила.

— Табличка, на которой надписи и рисунки. Вы одну нашли?

— Один, да.

— И ее украл твой брат.

— Да.

Грант сделал глубокий вдох, ощутив на языке вкус пыли:

— А скажи — табличка, когда вы ее нашли, была сломанная или целая? Один кусок?

Похоже было, что грека вопрос озадачил:

— Один. Мы нашли один.

— Да, но… — Грант расстегнул карман рубашки, вытащил фотографию Пембертона и вложил в руки недоумевающего грека. — Вы вот такую нашли?

Свинопас посмотрел на фотографию. Двойная выдержка сделала изображение нечетким, но очертания таблички просматривались довольно ясно.

— Ну?

Грек покачал головой:

— Мы один нашли. А это половина.

Рид в очередной раз поправил очки.

— Как вы знаете, и «Илиада», и «Одиссея» основаны на более древнем цикле историй о Троянской войне. Они повествуют об отдельных эпизодах — гневе Ахилла, возвращении Одиссея. Но после успеха Гомера другие честолюбивые поэты тоже решили попробовать свои таланты и описать Троянскую войну. Они особенно стремились заполнить оставленные Гомером пробелы, так, чтобы в конце концов полная история Трои — от похищения Елены до окончательного возвращения домой греческих победителей — могла быть отражена в эпической поэзии. Работа неблагодарная, потому, наверное, тексты и не сохранились. Никто не верит, что можно улучшить «Гамлета», если написать еще пять пьес по истории средневековой Дании. — Он посмотрел на Мьюра. — «Эфиопида» и есть то самое потерянное продолжение «Илиады». В нем описывается последняя битва Ахилла и его гибель. И… — Он провел пальцем по неровным строчкам греческих слов, шевеля губами. — И что происходит потом. Они выставляют тело Ахилла, и его мать, морская нимфа Фетида, приходит его оплакивать. Затем она забирает его тело с погребального костра и увозит на… Белый остров? — Палец, зависший над страницей, дрожал, но лицо сияло. — Да. На Белый остров.

Глава шестнадцатая

В отеле они поужинали блюдами, которые подозрительно напоминали остатки вчерашнего ужина. Посетителей было больше, чем в первый раз, однако не настолько, чтобы владелец ресторана сдвинул потеснее столы, архипелагом редких островов раскинувшиеся в пустом море обеденного зала.

— Белый остров был этакой греческой Валгаллой, местом, где погибшие герои наслаждались радостями загробной жизни, — рассказывал Рид.

— А я думал, это Елисейские Поля, — заметил Грант.

Он был рад, что может продемонстрировать кое-какие классические познания, пусть и почерпнутые от девушки на Елисейских Полях сразу после освобождения Парижа. Теперь он ждал, когда Рид оценит его вклад. Но профессор нахмурился:

— Ну да. — Он ткнул вилкой в кусок мяса так резко, что зубья брякнули по тарелке. — Честно говоря, у греков были несколько неопределенные представления о загробной жизни. Наиболее распространенная версия, которая дошла до наших дней, — для мучения грешников существовал Аид, а Елисейские Поля, где вечная благодать, — это относительно поздний вариант. Может быть, тут не обошлось без обратного проецирования наших представлений об аде и рае. А Гомер, особенно в «Илиаде», ничего не говорит о жизни, которая могла бы ожидать людей после смерти. Бессмертие приходит как результат ваших подвигов при жизни и в награду за добытую славу. После вашей смерти остается лишь бледная тень, слабая копия того человека, которым вы были.

— Ну и при чем тут Белый остров? — спросил Мьюр.

Рид сдвинул брови:

— С космологической точки зрения это некая аномалия. Имеется еще несколько подобных идей: острова блаженных, описанные Пиндаром, похожие на островной вариант Елисейских Полей. Сад Гесперид, где растут дарующие жизнь золотые яблоки, тоже считался расположенным на острове на краю света, хотя, может, это несколько другое. Но географически всегда считалось, что Белый остров расположен где-то в Черном море.

— Почему там?

— С точки зрения греков, Земля представляла собой плоский диск, омываемый огромной космической рекой, текущей по кругу, — Океаном. Средиземное море было центральной осью этого мира. Проход через Гибралтар выводил вас в Океан на западе, выход через Босфор в Черное море выводил вас на восточной стороне. — Он подался вперед, наклонившись над своей тарелкой с супом и водя в ней ложкой. — Черное море лежало за пределами известных древним грекам земель. Это был край земли, ничья страна, где мир людей и миры богов проникали друг в друга. В общем, считалось, что там находится все, что нельзя найти в известном мире. — Его густые брови сдвинулись, когда он заметил выражение на лице Марины. — Вы не согласны?

— Черное море. — Она оглядела сидящих за столом, словно удивляясь, что они еще ее не поняли. — Вы разве не видите связи? Может быть, древние греки поместили туда Белый остров не из-за одного только географического удобства. Судя по всему, немалая часть странствий Одиссея проходила именно по Черному морю, хотя ему незачем было туда плыть. Оно совсем не по пути, если он возвращался домой.

— Может быть, просто в миф была включена более поздняя история.

— А что, если нет? Что, если Белый остров — это реальное место, затерянный храм или святилище погибших героев? Одиссей же зачем-то поплыл на восток, тогда как его дом, куда он так отчаянно стремился, расположен на западе. Может быть, он отправился туда, чтобы доставить доспехи Ахилла в храм на Белом острове.

Джексон поставил свое пиво и посмотрел на Марину:

— Простите, не понял: вы что, утверждаете, что Одиссей — реальный человек?

— Конечно нет, — ответил Мьюр. — Мы никуда не придем, если будем следовать за мифами и легендами. — Он повернулся к Риду. — Каковы были ваши успехи в переводе таблички — до того момента, как наша греческая сирена начала уводить вас с пути?

— Я набросал примерные очертания алфавита.

Рид развернул лист бумаги, почти полностью покрытый таблицей с загадочными знаками — чуть ли не сотней в общей сложности. Некоторые из них были соединены стрелками, другие были помечены знаками вопроса или снабжались обширными примечаниями, вписанными на полях рядом.

— Кое-какие знаки пока еще вызывают сомнение, но в любом случае это те, которые встречаются не так уж часто. — Рид посмотрел на Гранта. — У вас фотография Пембертона с собой?

Грант вытащил ее из кармана и передал по столу:

— Тут ничего не разобрать. Совсем нет резкости.

— Угу, — ответил Рид, не слушая его.

Мьюр закурил.

— Итак, алфавит у вас есть. Что теперь?

— А? — Рид так и не поднимал взгляд. — Понимаете, это не обязательно алфавит. В общих чертах, есть три способа представить язык на бумаге. Самый точный — алфавитный. Каждая буква представляет один звук языка. Таким образом можно записать практически все, что вам придет в голову сказать. Потрясающе мощный и легко приспосабливаемый инструмент, но с исторической точки зрения это относительно недавнее изобретение.