Р. Моррис - Благородный топор. Петербургская мистерия Страница 36

— Или фокусник?

— Гораздо вероятней, — трепетнув ресницами, заметил Порфирий Петрович, — что ты чуть ли не своими руками снес его, как ты говоришь, с лестницы вниз.

Растерянность на лице мальчугана сменилась чуть ли не страхом.

— В чемодане, что ль?

— Тот постоялец — барин, что посылал тебя с запиской к карл… его, кстати, Степан Сергеевич звать; ты, часом, не помнишь, как того барина звали?

— Так он его что — укокошил, карлика того? И в чемодан упрятал? А я чуть было чемодан тот не взял и не понес?

— Вполне вероятно.

— А… а если он вернется, чтоб еще и меня укокошить?

— То-то и оно. Вот если ты мне поможешь его поймать, я уж точно позабочусь, чтобы он туда к тебе снова не нагрянул, укокошить. Ни тебя, ни кого другого.

— Ага! Говорить все мастера!

— Моим словам ты можешь верить. А теперь ну-ка, вспомни, как звали того постояльца?

— Это, как его… Говоров.

Порфирий Петрович, признаться, особо даже не удивился. Иного он словно и не ожидал. Только сердце гулко стукнуло. Говоров — вот уж кто явно держит ключ к разгадке. Одно лишь это имя вызывало разом и настороженность, и всякого рода опасения.

— Ну что, напишешь теперь царю? — деловито спросил меж тем Митька. — Теперь мне точно медаль полагается! Он же меня чуть тогда не угробил!

Порфирий Петрович даже не сразу собрался с ответом.

— А? — переспросил он. — Ты насчет благодарности? Да-да, надо бы похлопотать. Только у меня к тебе еще один вопрос. Ты, когда доставил письмо Горянщикову, потом еще, наверно, заглянул в дворницкую? Так?

Тут, к удивлению, рожица у Митьки перекосилась от непередаваемого наплыва горестных чувств. Порфирий Петрович как-то позабыл, что имеет дело, в сущности, с ребенком. Мальчуган раскраснелся, а из глаз по чумазой мордахе струйками потекли слезы.

— Так нече-естно, — затянул он. — Я все-превсе рассказал, а ты опя-ать выспрашиваешь! Че я такого сде-елал! Че вы меня здесь все мурыжите! Ты мне медаль обещал! Давай сюда мою медаль!

Порфирий Петрович растерянно оглянулся на Катю — дескать, что же делать? Та в ответ с угрюмой решимостью потянулась было снова ухватить мальчугана за ухо. Порфирий Петрович сделал шаг, чтобы ее удержать.

И тут Митька с кошачьим проворством выхватил у следователя из халата ключ и метнулся к дверям. Миг — и дверь уже открыта. (Прав был, видать, Никодим Фомич. Возраст да табачишко берут свое. Покуда он провожал пострела оторопелым взглядом да хлопал себя запоздало рукой по пустому карману, шельмец уже успел прошмыгнуть — уж и след простыл. Порфирий Петрович так и сел.)

— Держи его! — крикнул было вслед беглецу Порфирий Петрович, но, как назло, закашлялся. На внезапный шум обернулось несколько озадаченных и любопытных, но в целом равнодушных лиц — просители да штатские. Лишь один пожилой уже унтер при виде стремглав летящего пострела сообразил, что что-то здесь неладно. Сообразил правильно — а потому, растопырив руки-ноги, живо встал в позу ловца в проходе между столами, отрезав тем самым воришке единственный путь к бегству. Сверкнув с былым озорством помолодевшими враз глазами, он дожидался, что беглец вот-вот угодит в ловушку. Однако Митька от этого не только не затормозил, но разогнался еще сильней. В решающий миг, когда напрягшийся унтер уже готов был прянуть, как коршун на добычу, мальчуган вильнул вбок и взмахнул на один из столов — да так смело и ловко, что просто диву даться, причем ни на секунду не сбавив ход. Стоптанные сапожонки взметнули веером стопку бумаг и опрокинули чернильницу, не замедлившую пустить на зеленую гладь стола унылую струю. Выровнявшись практически на лету, сорванец вильнул, мартышкой пролетел от стола к уличным дверям и был таков. Сидевший за столом писарь успел лишь беспомощно всплеснуть руками.

— Эт-ть! — падая на него, крякнул восторженно унтер. Порфирий Петрович, наблюдая эту сцену, задумчиво разминал папиросу.

— Да как же вы его упустили! — возмущалась Катя, в то время как Порфирий Петрович, не спеша прикурив, подался обратно к себе в апартаменты. — Я знаете сколько сил положила, чтоб сюда его приволочь! Уж мне-то царской награды точно не ждать!

Порфирий Петрович снял с губы прилипшую табачинку.

— Ничего, я знаю, где его найти, — сказал он непринужденно. — А вам я, Катюша, благодарен. И как представитель властей скажу, что и сам государь был бы вашим поведением доволен.

И он, потаенно улыбнувшись, с церемонным видом поклонился, словно тем самым выражая официальную благодарность от лица державы.

Глава 17

НЕУЛОВИМЫЙ ГОВОРОВ

Ну вот, опять поручение, и опять глупее некуда.

В самом деле, за сегодня поручик Салытов обходил уже седьмой трактир кряду. От перегарно-водочной и табачной вони уже дышать было невмоготу; глаза начинали непроизвольно слезиться, в горле першило. На входе его бесцеремонно пихнули двое выбирающихся из кабака пьяниц — толкнули не по злобе, а просто не рассчитали амплитуду движения, оттого и навалились.

Заношенные грязные армяки, неуклюжее радушие — от всего этого Салытова буквально воротило. Просто абсурд какой-то. И чья это дурацкая затея, с обходом этим, будь он неладен? Просто зла не хватает.

— Пшел прочь! — брезгливо отпихнул он одного из забулдыг рукой в перчатке. Мужичина от толчка тяжело качнулся и медленно, не сразу сфокусировал на поручике мутный взгляд.

— Ну же, — еле сдерживаясь, прикрикнул Салытов, — живей, разлюбезные!

Прозвучало вполне миролюбиво, и вместе с тем как бы ставя преграду между ним и этими двумя чуйками. В ответ пьяница пробурчал что-то невнятное.

Его товарищ ухватился за перильца крыльца и качался теперь эдаким штурманом терпящего бедствие корабля. Он вдруг громко чихнул, от чего его опасно накренило — еще немного, и он повалился бы на Салытова. Пришлось осмотрительно обогнуть эту пару, прежде чем не оглядываясь войти в трактир.

Над полудюжиной столов и на прилавке кабатчика, чадя, потрескивали свечи. Неверный свет, перемежающийся с островками тени, придавал силуэтам сидящих за столами выпивох некую покинутость. На вошедшего никто даже не обернулся. Из угла доносились унылые звуки шарманки, которую крутила баба в рваном полушалке. Незатейливая мелодия наслаивалась на сдержанный гомон голосов. Ни смеха, ни веселого шума, свойственного дружеским застольям, — лишь вздохи да унылое бормотание, под стать монотонному зуденью старенькой шарманки.

Салытов, тяжко вздохнув, прошел к прилавку, за которым тощий паренек-половой с угрюмым видом протирал несвежей тряпкой стаканы. Временами он вдруг прерывал свое занятие, словно в такт нестройному звучанию мелодии, как будто находясь с ней в невидимой связи. Подпоясанная рубаха топорщилась на пареньке пузырем, вышивка местами отпоролась.

— Кто тут за главного? — начальственный бас поручика поверг полового в оторопь. — Где тут хозяин, дубина стоеросовая? — Салытов в сердцах грохнул кулаком по прилавку. Вышло бы внушительнее, если б на прилавке стояла посуда, но и такого удара оказалось достаточно, чтобы половой остолбенел окончательно — кстати, заодно с шарманкой, которая на минуту тоже озадаченно притихла. — Ну чего ты на меня пялишься! Хоть слово-то молви, одно-единственное! Или ты глухонемой? Бол-ван! — Глаза у паренька наполнились страхом, отчего Салытов осерчал еще сильнее. — Ты мне, любезный, хотя бы вот что скажи… — Тут Салытов на секунду замешкался, поскольку сам теперь запамятовал, чего бы ему хотелось от этого дурня услышать. Криком, как видно, ничего не добьешься. А потому он сменил тон на более сдержанный.

— Я поручик Илья Петрович Салытов, из Сенного полицейского участка. — Теперь половой еще и открыл рот. — Ты по-русски вообще соображаешь, нет? Где он?

— Кто «он»? — переспросил наконец паренек дрогнувшим голосом.

— Хозяин твой, ирод, черт тебя побери!

— Он, это… в зале, в соседней.

— Ну так зови его сюда! Ну нар-род, вообще ничего не соображают, — искренне жалеючи себя, прорыдал Салытов. Нечто вроде омерзения волной прошло по телу. Кочевать и дальше по всем этим кружалам становилось решительно невмоготу. Он брезгливо оглядел пол, рассчитывая увидеть на нем тараканов — и, честно сказать, не ошибся.

Когда он поднял глаза, вместо паренька возле него стоял бокастый мужик с кудлатой бородой и сальными волосами, поглядывая на него с постной миной. Под липким на вид кожаным фартуком грушей торчало пузо.

— Ступай, Кеша. Сам разберусь, — пробасил он куда-то на сторону. В голосе чувствовалась настороженность. Кабатчик цепко оглядел незваного гостя.

— Ты тут, что ли, заправляешь этим… — Салытов оглядел стены кабака, словно на них могло быть написано соответствующее слово. — …заведением? — бросил он с сарказмом.