Эрик Гарсия - Ящер [Anonimus Rex] Страница 36

План мой прост: дожидаюсь сумерек, а потом возвращаюсь в город и относительную безопасность моего гостиничного номера. Там я разоблачусь, погружусь в восхитительное облако постели и завершу этот день, отключившись в третий и последний раз.

Это в том случае, если больше никто не попытается меня убить.

12

Нет покоя нечестивцам.[6] Не успеваю я вернуться в номер, стянуть облачение, принять столь необходимый мне душ, зашить кучу зияющих прорех в своей псевдоплоти, вновь натянуть человечью шкуру и начать переодеваться ко сну, как слышится стук в дверь. Я ковыляю пингвиньей походкой, на ходу натягивая штаны, и смотрю в глазок. Не может быть лишних предосторожностей с народом, что желает меня убить.

Это портье, славный парень по имени Альфонс, с которым я имел счастье познакомиться, покидая сегодня утром отель. Я открываю дверь.

— Добрый вечер, мистер Рубио, — слегка кланяется он. — Извините за беспокойство.

— Никакого беспокойства. — Я медлю. — Разве что вы хотите оповестить меня о чем-нибудь в этом роде.

— О нет, сэр. Для вас послание.

Я бросаю взгляд на телефон: индикатор сообщений не светится. Альфонс, должно быть, понял мое недоумение, так как продолжает:

— Я предпочел вручить вам его собственноручно, мистер Рубио, ибо таково было пожелание дамы, доставившей его мне.

Дамы? Альфонс кладет маленький розовый конверт на мою протянутую ладонь и получает взамен пять долларов. Довольный портье благодарит, желает мне доброго вечера и удаляется. Я закрываю дверь и сажусь на кровать.

Конверт источает насыщенный аромат духов, подсказывающий мне, что отправительница принадлежит к человечьему племени. Сара.

«Дорогой мистер Рубио, — читаю я, — буду Вам очень признательна, если Вы согласитесь сопровождать меня сегодня вечером в театр и после представления поужинать где-нибудь вместе. В Хэллоуин меня всегда освобождают от работы, и вместо того чтобы навешивать на себя карнавальные тряпки, я бы предпочла провести вечер со столь интересным, каким Вы кажетесь, собеседником. Если Вы сможете составить мне компанию, пожалуйста, подъезжайте к театру «Принц Эдуард» не позже половины восьмого. Надеюсь на встречу. Искренне ваша, Сара Арчер».

Не в моих правилах отвергать приглашение дамы на ужин, особенно когда она еще и подозреваемая. Но Сара Арчер… она интересна — даже интригующа — и на определенный манер привлекает меня, пусть и против воли, хотя меня просто корчит от остальных представителей ее рода. Однако с тех пор, как я в Нью-Йорке, о логике нужно забыть, и хотя ловить мне приходится в мутной воде, предпочитаю полагаться на интуицию.

Внизу Альфонс дает мне инструкции, как добраться до театра «Принц Эдуард», которые — вот сюрприз! — заключаются в том, что он заказывает такси. Я облачен в свой единственный здесь костюм, ладно скроенную пару в серую и черную полоску, пусть не с Родео-драйв,[7] однако, как мне кажется, отлично сидящую. Я протягиваю Альфонсу очередную пятерку, он захлопывает дверцу, такси срывается с места и несется к самому сердцу театрального района. У меня совершенно не оставалось времени заправиться базиликом, но несмотря на абсолютную трезвость, нехватка травы не ввергает меня в панику, как раньше. Уверен, что перехвачу где-нибудь… когда-нибудь.

— «Принц Эдуард»? — спрашивает водитель. Чистый нью-йоркский выговор, ни малейшего следа иностранного акцента.

Я объясняю:

— Встречаюсь там кое с кем.

— Смотреть то представление?

— То представление? Спектакль в «Принце Эдуарде», да.

— Чертовски запутанное представление, — взад-вперед качает головой водитель. — Так мне и говорили: чертовски запутанное представление.

Я прибываю к театру «Принц Эдуард» целым и невредимым, причем на десять минут опережая график, так что успеваю досконально изучить толпу. Удивляет количество динов — по моей оценке, не меньше половины публики, что значительно выше средних по стране 10–12 процентов. Странно: то ли статистика врет, то ли спектакль поставил один из наших.

Я жду на краю тротуара, будто робкий подросток, пришедший на первое свидание, с каждой минутой все больше тревожась, а Сара не появляется. Обманула? Все уже заходят внутрь, не сомневаюсь, что представление вот-вот начнется.

Я озираюсь по сторонам, выглядываю в темноте такси, лимузин, какой-нибудь признак Сары. Ничего.

— Мистер Рубио? — это не голос Сары, однако имя мое, значит, хоть что-то начинается. Я поворачиваюсь и вижу билетершу — бедняжка до того малокровна, что чуть ли не насквозь просвечивает. — Вы Винсент Рубио? — Я говорю ей, что так оно и есть. — Ваша приятельница позвонила и сказала, что немного задержится. Ваш билет был заказан заранее, так что… вот он.

Мне вручают билет и сопровождают прямо к месту — третий ряд, в середине, между группой азиатских бизнесменов и пожилой парой, которой, судя по виду, все это уже наскучило.

Театр декорирован под джунгли: на стенах — тропические деревья и пещеры из папье-маше, сцена задрапирована тигрово-полосатой и леопардово-пятнистой материей, воздух наполнен звериным рыком и слоновьим ревом. Все это сгодилось бы для ресторана со сценой в окрестностях Санта-Барбары, но здесь, на Бродвее, выглядит жалко. Занавес опущен, публика гудит, а со стропил гордо свисает подсвеченный щит в тридцать футов длиной и пятнадцать высотой.

Он гласит: «МЭНИМЭЛ[8] — МЮЗИКЛ!» И я понимаю, что вечер мне предстоит долгий-предолгий.

Признаю, что когда-то, в 1983 году, я был большим поклонником телевизионного сериала «Мэнимэл. Приключения профессора Чейза». Я был просто на седьмом небе от счастья, глядя, как доктор Джонатан Чейз борется с преступностью, как он приходит в ярость и в мгновение ока превращается в диких животных, но я, видать, один был такой, потому что не прошло и трех месяцев, как сериал закрыли, отправив на свалку низкобюджетного, высококонцептуального телевидения. Но даже самые несгибаемые из фанатов «Мэнимэла» не могли высидеть два с половиной часа, наблюдая, как получеловек-полулеопард поет и танцует, расследуя контрабанду наркотиков.

В первой песне, которая называлась «Невероятный человек-леопард, я люблю тебя», к примеру, были такие слова: «Да, я знала, что ты дикий кот, но к тебе устремлен мой полет». И после этого я решил отключить мозг, так как на сегодня в его услугах более не нуждаюсь.

Через двадцать минут, в течение которых я подвергаюсь испытанию еще двумя музыкальными номерами и чечеткой в четыре ноги, я вдруг ощущаю чечетку на собственном плече.

— Это место занято? — раздается шепот, и я оборачиваюсь, готовый грудью встать на защиту свободного кресла.

— Представьте себе… — И тут замечаю рыжую гриву, ниспадающую на обнаженные плечи, короткое ярко-желтое платье, заметное с другого конца города, и знакомую фигуру, во все это упакованную. Сердце мое бьется о ребра, будто запертый в клетке Кинг-Конг. — Оно зарезервировано для приятельницы, — говорю я.

Сара непринужденно опускается на мягкое сиденье, склоняется ко мне и шепчет прямо в ухо:

— Ваша приятельница не будет возражать, если я займу ее место?

— Не думаю, — отзываюсь я, сдерживая эмоции и стараясь привести в норму сердцебиение. — На самом деле, я только вчера с ней познакомился.

— И она уже стала приятельницей?

Я пожимаю плечами:

— Похоже на то. Она пригласила меня в театр.

— У нее контрамарки. — Она скрещивает ноги и поправляет платье. — Я много пропустила?

Перейдя на библиотечный шепот, я стараюсь посвятить Сару в основные хитросплетения «Мэнимэл-мюзикла». Беда в том, что их не слишком-то много:

— Значит, так… парень, что бродит по сцене, он человек, но в придачу еще и кот. А есть еще контрабандисты.

Мы терпеливо внимаем песням о леопардах, львах, барсуках, контрабанде наркотиков («Принял дозу, принял две, закружилось в голове»), опять о леопардах, и в конце концов до антракта все завершается выступлением исключительно мрачного доктора Чейза, оплакивающего свое горькое пребывание в двух ипостасях. Публика рукоплещет — мы с Сарой тупо следуем общему примеру, — и в зале вспыхивает свет. Нужно с толком провести пятнадцать минут до второго акта.

— Желаете выпить? — спрашиваю я. — Могу принести что-нибудь из бара.

Сара качает головой:

— Здесь не разрешают входить в зал с напитками. Я пойду с вами.

Когда мы выбираемся из партера — всю дорогу мужчины человечьего племени с вожделением пялятся на Сару, и хотя она не моей породы, я все равно задираю нос, — немногочисленные бары «Принца Эдуарда» уже забиты полупьяными театралами, жаждущими расширить сознание для восприятия второй части этого опуса. Мы с Сарой занимаем очередь за парой динов, облаченных пожилыми супругами. Их запахи — красное дерево, тлеющее в камине, — почти один от другого неотличимы, и хотя то, что с годами запахи мужа и жены становятся все более и более похожими, — это лишь старая сказка, ежедневно я получаю эмпирические свидетельства, заставляющие в нее поверить.